разве нормальный человек чучела мастерить начнет? Вот ты станешь? — строго спросила она у Романа.
— Нет…
Однажды я сделал чучело шмеля. Это было не чучело в полном понимании, я нашел мертвого шмеля и приклеил его к настольной лампе. Шмель продержался год, потом окончательно высох и отпал по частям, дольше всего держалась лапка.
— Вот я вам и говорю, — сказала Снаткина. — Никто. А он раньше нормальным вроде был, в Кривцове на зернотоке работал. А потом пропал, то ли на Север уехал, то ли в тюрьму, года четыре его не видели. А как вернулся, так на отшиб перебрался и за чучела взялся. И лысый стал.
— Какой же он лысый? — нахмурился Роман. — Он косматый вполне себе. Никакой он не лысый…
Снаткина ему не ответила. Выскребала из миски остатки толокна. Она явно собиралась еще много рассказать о Сарычеве и его многочисленных и пугающих патологиях, но Роман сбил ее с настроения, и теперь Снаткина всего лишь возмущенно гремела ложкой; толокно с брусникой и сахаром всегда едят из железных мисок, моя бабушка делала так всегда.
— У него же телескоп есть, — сказала вдруг Снаткина. — Сама видела, сидит в лесу, смотрит в телескоп.
— Может, он за животными наблюдает, — предположил Роман. — Он же таксидермист…
Снаткина презрительно облизала ложку, в добрые намерения Сарычева, вооруженного телескопом, она не верила.
— А вы не знаете, где Маргарита Николаевна живет? — спросил я. — Я у нее хочу кое-что спросить.
— В Чагинске нет такой, — не раздумывая, ответила Снаткина.
— Маргарита Николаевна, — повторил я. — Из гостиницы. Она там коридорной работает… Или уборщицей.
— В гостинице никакой Маргариты нет, — твердо сказала Снаткина. — В городе всего две Маргариты. Одна Кучумова, она Маргарита Павловна, работала в прачечной при бане, жидкое мыло воровала, шайки подменяла, простыни воровала. Потом, как баню закрыли, на базар устроилась, мыло продавала. А вторая Маргарита Тимохина, ей скоро восемьдесят и катаракта. Никаких других Маргарит нет.
Роман доел хлеб.
— Нет в нашем городе Маргарит, — повторила Снаткина. — А вот у тебя есть «звездочка»? — спросила она у Романа.
— Не знаю…
— У нас давно не продают, а я только ей и спасаюсь. Может, в «Посылторге» заказать? Лучше «звездочки» ничего, всегда ею мажусь.
Снаткина стала искать по карманам, но ничего не нашла. Самовар истерически закипел.
— Говорят, он и людей тоже, — полушепотом произнесла Снаткина.
Ага.
Глава 16. Ерши и шестеренки
У вокзала не было никого, я толкнул дверь, она не поддалась, пришлось навалиться плечом. Бабушка не любила эти двери, их прижимала мощная пружина, и однажды бабушка дверь не удержала, и та сильно расшибла ей ногу.
Сейчас пружину украли, но дверь все равно открывалась туго — то ли распухла от влаги, то ли осела на ослабших петлях, уступила моим усилиям лишь с раздраженным скрипом.
Внутри вокзала было прохладно, людей никого, июнь.
Сверился с расписанием. В пятнадцать двадцать Благовещенск — Москва пойдет. Касса работала одна, кассирши, впрочем, за ней не наблюдалось, я постучал в стекло, и сотрудница внезапно возникла откуда-то сбоку.
Я попросил билеты на завтра, кассирша взялась работать, я ждал.
Тихо. Никаких поездов, словно станцию Чагинск отодвинули от железной дороги в сторону. Скоро выяснилось, что на благовещенский мест нет, билеты имелись лишь на восток, более того, через сорок минут ожидался Москва — Пекин, пожалуйста, хоть купе, хоть спальный, а после него пассажирский на Кустанай. На запад только через одиннадцать дней, да и то плацкарт. Я спросил про пригородный, оказалось, отменили до августа, сейчас опрессовка, во всяком случае мне так послышалось. Что можно опрессовывать в пригородном, я не понял, наверное, трубы, или тормоза, или муфту. Я спросил, есть ли билеты на автобус. Билеты продавались перед отправлением, автобус в шесть часов каждое утро, удобно — лучше всего бежать утром, тогда я уехал отсюда утром, бабушка провожала меня, она стояла на Вокзальной площади, мы не разговаривали.
Ладно. Еще день.
На скамейке перед вокзалом сидел Роман.
— Ты что тут делаешь? — спросил он.
Видимо, тащился за мной от дома.
— Билеты смотрел, — сказал я. — А ты?
— Билеты? Все же собрался?
— Ну да… Завтра. На автобусе, поезда тут не ходят. То есть ходят, но не те… не в ту сторону…
Роман поднялся со скамейки.
— Значит, завтра?
Я посмотрел в сторону запада. Хорошо бы завтра.
— А ты? Сколько еще собираешься торчать?
Роман пожал плечами:
— Не знаю. Некоторое время… Слушай, если ты все равно уезжаешь, сходишь тут со мной кое-куда? Надо поговорить…
Опять.
— Тебе что, вчера мало?
Ссадина на лице у Романа за ночь распухла, вокруг натекло синевы, и теперь Роман выглядел как типичный колдырь.
— Ерунда, — отмахнулся Роман. — Пройдет через день. А мне не с руки идти одному, это странно…
Недавно был козак-козак — и вот гражданин неопределенного социального состояния.
— А вдвоем не странно?
— Вдвоем проще. А потом… Они все думают, что ты… Большой друг.
Роман достал из кармана вчерашние двадцать копеек. Надо и мне что-нибудь завести — блесну, гайку, чукотскую головоломку. Окаменевшую чагу. Светлов подарил мне чеховского клопа, но я его потерял.
— Вчера мы уже ходили вдвоем, — напомнил я. — И я не заметил… особой сердечности. Я бы сказал, имело место некоторое… фиаско.
Роман потрогал синяк. Весь вчерашний вечер Роман лечил себя бадягой и вытачивал напильником из куска алюминия нелепый ажурный кастет.
— Это не фиаско, это рабочий процесс, — возразил Роман. — Я примерно такого и ожидал от Черпаковых, они напуганы…
— Тут все всегда напуганы, — сказал я.
Наверное, я тоже не отличался от колдыря. Фонаря нет, но взгляд дикий. Укушен мышью, далее причастен. Однако у меня было преимущество, я завтра уезжал… Завтра. Надо взять контакты Светлова, впрочем, Светлов меня легко найдет сам.
— Я считаю, что нам все-таки надо поговорить с Куприяновыми, — сказал Роман. — С родителями Максима.
Восток не самое худшее направление. Вполне себе ничего. Через тридцать минут прибудет Москва — Пекин, можно взять купе до Кирова. Или до Перми.
В Перми горячие источники, они помогут. Можно купить билет прямо сейчас, паспорт с собой. Кастет у Романа не получился.
— Я узнал, где Куприяновы живут на самом деле, — продолжал Роман. — Недалеко, в принципе…
— Тебе здесь никто ничего не скажет, — перебил я. — С чего ты решил, что с тобой станут разговаривать?
— Это убийство, — ответил Роман. — Я в этом уже практически не сомневаюсь. Они нашли кепку, это станет уликой. Кепка и еще…
— Перестань, Рома, — я постарался быть дружественным и убедительным. — Перестань, пожалуйста. Задумал поиграть в сыщиков? Не
