склона, и на несколько секунд снег вспенился, разбиваясь о волну летящего на него ярветра, срывающего на пути ледяной нарост предгорья, словно его соскоблили лопатой, размером с Бракауэрский столб…
— Арваль!
Поглощенный этим зрелищем, Арваль сидел на корточках на краю обрыва и наблюдал за последним чудом в своей жизни разведчика, которая показала ему столько чудес. Он наверняка разглядел, как под силой напора перевернулись сераки, как снег, гонимый ветром, пронесся назад вверх по склону и вырвался с бешеной силой в воздух. Лично я не видел, как он поднялся вверх, я давно уже закрыл глаза, зарывшись в снег, будто это могло помешать ветру оторвать меня от земли, но Эрг говорит, что видел, как Арваль молнией метнулся в небо. И я ему верю.
![]()
x ![]()
Извержение продлилось с полминуты, не больше. Но как же было страшно… Я боялась, что мы недостаточно далеко отошли. Линию гребня снесло на полтора метра. Арваль задохнулся от распыленности частиц еще до того, как его накрыло обратной лавиной. Он не успел испугаться. Это была внезапная смерть без мучений… Светлячок, почему он? Он избежал стольких смертельных опасностей за свою жизнь! У него был темперамент истинного первооткрывателя, у него был нюх! Я его обожала. В нем было больше животного начала, чем во всех нас, он обладал немыслимой интуицией… Но в этот раз не почувствовал опасности. Это я виновата. Я должна была ему сказать, предупредить, он бы отошел. Нужно всем было сказать с самого начала, даже еще до Бракауэра. Сразу,
157
Ороси! Все не сейчас… А что теперь? А теперь слишком поздно.
— Уходим за холм! Привал! — бросил Голгот, поднявшийся первым.
Он пытался сдерживать мощность контрудара, что валила его к земле, но покачнулся и повалился в гору нанесенного контрлавиной снега у нас за спиной. Не совещаясь, мы инстинктивно принялись утрамбовывать снег в большой прямоугольник пять на шесть, выстраивая оградительную стену из блоков, что Тальвег механически нарезал шлифмашиной. По щекам его катились слезы. Ларко и Кориолис вытащили палатку из рюкзака Горста, который, отвернувшись, что-то бормотал, обращаясь к Карсту, он все время с ним разговаривал еле слышными фразами, в которых ничего нельзя было разобрать. Сокольник позвал назад своих птиц, он, наверное, здорово за них испугался. А чуть поодаль сидел на снегу ястребник и гладил ястреба. В такие моменты полного отчаяния нам особенно не хватало тепла Альмы, заботы Аои, и Каллирое не могло быть замены. Они умели разделить случившиеся с другими беды, без них мы все съеживались, уходили в себя. Нас осталось всего двенадцать. Каждый день с нашего выхода из лагеря мне казалось, что среди нас кого-то не хватает, я то и дело вынуждена была себя контролировать, чтобы с моих уст не срывались неуместные вопросы «А куда делся?.. А где запропастилась?..», которые и так часто звучали от Голгота. Он до сих пор думал, что ему достаточно в ладоши хлопнуть, и Каллироя из-за холма появится, и костер нам разведет. С огнем, между прочим, становилось все сложнее, запасы масла подходили к концу. А про еду и говорить нечего: вчера нас от голодной смерти спас горностай, но если птицы сегодня не принесут добычи, то как быть? На нас страшно
156
было смотреть, на лицах пролегли морщины до самой глубины души.
π ![]()
Утро было в самом разгаре. Солнце светило вовсю. Но это была единственная хорошая новость. Голгот дождался, пока в лагере установится относительный порядок. Ороси настояла на том, чтобы устроиться на верхушке купола и наблюдать за кратером. Он выглядел спокойным и совершенно безобидным, ровно как до взрыва.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Так, ладно, я сервала за хвост тянуть не буду, — начал Голгот. — Я себя как в трясине чувствую, до меня сейчас туго доходит. Мне одно понятно: перед нами кратер подрывной и как через него перебраться я ума не приложу. А если в обход по гребню идти, то тут крылья нужны, чтоб вовремя в космос драпануть, только нас такому не учили… В общем, если кто из вас что-то умное сказать может, то валяйте…
) ![]()
Он встал и высморкался в снег. Ороси, как мне показалось, была рада, что поле для разговора чистое. Она завязала черную копну волос, сняла куртку и повесила ее просушить на солнце. Она была очень красива в этом черном свитере. Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и, немного грустно улыбнувшись, сказала:
— Я должна вам кое-что объяснить, — начала она и все сразу обратились в слух, — но сначала должна перед вами извиниться, пусть теперь это все и напрасно. Я знала, что нас ждет, но не осмелилась вам сказать. Я хотела вас уберечь. Моя мама…
— И была права! — отрезал Голгот. — Пьетро вон тоже был в курсе и все равно оклематься не может!
— Пьетро, что тебе сказал отец?
155
— Он мне много рассказывал про мост. Об ошибках, которые они совершили из упрямства, из нетерпения, из-за голода. Потом сказал, что за мостом они наткнулись на вот этот вулкан…
— Так и сказал? Вулкан?
— Да. И у них тоже был в прошлом опыт контра вдоль кратеров. А на Ланкманнаро они даже попали на извержение. Но он сказал, что на этот раз все будет выглядеть совсем иначе, что мы будем сбиты с толку…
— Он объяснил тебе, что они сделали?
— Он был очень немногословен. Их оставалось всего десять и некоторые угодили в пропасть, это все, что мне известно. У них кончились запасы еды, они были на грани жизни и смерти. Они проголосовали и решили вернуться.
Ороси чуть поморщила лоб, и я понял, что ни Пьетро, ни кто-либо другой не мог облегчить груз правды, который она на себе несла. Она наверняка знала что-то такое, о чем никто из нас даже не догадывался. Я злился на отца за то, что тот не посчитал меня достаточно сильным, чтобы услышать правду. Мать Ороси поверила в свою дочь, в отличие от него.
— Версия твоего отца слегка подслащенная, Пьетро. Думаю, он не хотел тебя запугать. Реальность случившегося на самом деле жуткая.
Наши лица напряглись. Запоздалая лавина из обломков сераков загрохотала за спиной. Тяжелые куски льда загудели по дну котловины.
— Когда они обнаружили вулкан, мама сразу поняла, что они оказались перед седьмой формой ветра…
— Седьмая форма ветра? — переспросила Кориолис.
— Разумеется. Они быстро выработали стратегию и разделились на три группы. Первая группа отправилась прокладывать трассу по северному краю хребта и
154
расставить ледобуры на самых опасных участках. Вторая группа шла следом, с дистанцией в триста метров, и должна была высечь по пути небольшие платформы, что-то наподобие укрытий на случай извержения. Третья, в которой была и моя мама, осталась в лагере, примерно там же, где мы сейчас, насколько я понимаю. Принцип следующий: первая группа проделывает километр и возвращается в лагерь, а третья выходит им на смену, ну и так далее. Так во всяком случае было задумано…
— Что произошло?
— Произошло то, что извержение началось в момент, когда первая группа подходила к концу своего километра. И извержение продлилось семь часов…
Извержение продлилось с полминуты, не больше. Но как же было страшно… Я боялась, что мы недостаточно далеко отошли. Линию гребня снесло на полтора метра. Арваль задохнулся от распыленности частиц еще до того, как его накрыло обратной лавиной. Он не успел испугаться. Это была внезапная смерть без мучений… Светлячок, почему он? Он избежал стольких смертельных опасностей за свою жизнь! У него был темперамент истинного первооткрывателя, у него был нюх! Я его обожала. В нем было больше животного начала, чем во всех нас, он обладал немыслимой интуицией… Но в этот раз не почувствовал опасности. Это я виновата. Я должна была ему сказать, предупредить, он бы отошел. Нужно всем было сказать с самого начала, даже еще до Бракауэра. Сразу,
Утро было в самом разгаре. Солнце светило вовсю. Но это была единственная хорошая новость. Голгот дождался, пока в лагере установится относительный порядок. Ороси настояла на том, чтобы устроиться на верхушке купола и наблюдать за кратером. Он выглядел спокойным и совершенно безобидным, ровно как до взрыва.
Он встал и высморкался в снег. Ороси, как мне показалось, была рада, что поле для разговора чистое. Она завязала черную копну волос, сняла куртку и повесила ее просушить на солнце. Она была очень красива в этом черном свитере. Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и, немного грустно улыбнувшись, сказала: