— Семь часов!
— Да, семь бесконечно долгих часов. Первая группа была в двадцати метрах от последнего ледобура, когда их накрыло волной. Они лишь успели захлопнуть шлемы и приготовиться к шоку. Их оторвало от земли и подбросило в воздух. Но вот только они были пристегнуты металлическим тросом к ледобуру…
— Все трое?
— Да. И крюк, и трос, все выдержало удар. Ветер поднимался по стенкам кратера с такой мощностью, что их абсолютно вертикально подбросило на двадцать метров над хребтом, как если бы Ларко прицепил три клетки одну над другой на своей веревке и запустил их вверх. Представляете себе картину?
— И они так и провисели в воздухе на конце троса все семь часов у ярветра на растерзании?!
— Время от времени поток стихал, и они то болтались наверху, как воздушные змеи, то падали на землю, но их тут же снова подкидывало вверх. Кузнец, который был к земле ближе остальных, пытался первое время
153
пробраться к ледобуру, передвигая по тросу свой дюльфер. Он так проделал всего метр и больше не сдвинулся. Вполне возможно, что к этому времени у них были переломаны поясничные позвонки от обвязки. Но это только предположения. А вот что точно, так это что на третий час вулкан начал выбрасывать обломки стекла. Это была настоящая бойня. Осколки хлынули прямо на них, сначала разорвали им одежду, а потом и их самих. С кузнеца, оказавшегося на передовой, содрало кожу по всему телу. Мама говорит, что она из укрытия видела, как из-под истерзанной плоти сначала показалась ключичная кость, а затем и все ребра до одного. Обвязки у них были такие крепкие, что их разорвало в последнюю очередь. Так или иначе, но к этому времени это были уже не люди, а растерзанные, болтавшиеся на веревочке, скелеты.
x ![]()
Кориолис встала немного отдышаться. Для нее это было слишком. Ларко на вид было не лучше, он весь побелел. Единственный, кто улыбался, к тому же широко, был Голгот. Он и подбил меня продолжать.
— А вторая группа что? Тоже под воздушного змея заделалась?
— Нет, они зарылись в снег на своей платформе. Бортик укрытия защитил их от несущегося снизу ветра, правда всего на пару минут, потому что карниз скоро сдуло. Но у них все-таки получилось подняться по склону и забиться в нишу. Только ветер быстро ее забил снегом, и они оказались в ледяной ловушке. Они практически не могли дышать.
— Почему?
— Из-за компрессии, нехватки воздуха, холода. Их замуровало в ледяной гроб. Они выжили, но гипотермия у них была настолько сильная, что им пришлось ампутиро-
152
вать фаланги пальцев на ногах и на руках. После этого они были не в состоянии идти дальше.
— А твоя мать что?
— Моя мама все семь часов наблюдала, как разделывало на куски человека, которого она любила, не имея никакой возможности ему помочь.
— Алка Сербеля, что ли?
— Да, Алка Сербеля, сокольника. Он был третьим на тросе. После этой трагедии они проголосовали, чтобы решить, как быть дальше. Их осталось всего семеро. Все решили очень быстро. Один только восьмой Голгот проголосовал за. У него был выбор или идти одному, или вернуться с остальными. Дальше вы все знаете…
— Какая соплячина! — взбесился Голгот. Он, разумеется, говорил об отце. — Вы все, да вы, Орда, все меня слышат? Вы на мой отказ не рассчитывайте! Ясно? Я никогда от страха не обделаюсь и контр не брошу. Никогда! — Подскочил он в приступе ярости. — НИКОГДА!
Голгот схватил по ледорубу в каждую руку и направился прямо к кратеру, остановился на краю бездны и, буквально говоря, начал что-то лаять. Из горла его вырывались неистовые блоки звуков, то глухие взрывные, то фрикативы и все это неслось в кратер…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Все назад. Застегните костюмы и наденьте шлемы. И все в укрытие, в палатку.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
Я дождалась, пока все вошли в палатку, проверила надежно ли закреплены крюки, и пошла за Голготом. Вихрь брата ввел его в транс, и он же, а не сам Голгот, грубо провоцировал вулкан, бросая коротковолновые вибрационные шоковые волны. Через пару минут плиты войдут в резонанс, и начнется новое извержение. Нужно было
151
действовать. Времени было мало, и я оборвала транс Голгота резким Ки, которому научил меня Тэ Джеркка. Как только к Голготу вернулось сознание реальности, я усадила его, и, пользуясь этой передышкой, переговорила с ним с глазу на глаз. Мы тут же пришли к согласию. Мы вернулись в палатку, как раз когда хрустальная корка вулкана пошла трещинами. Неизбежный вопрос ждал меня на месте.
— Ороси, извини, наверное, совсем глупо такое спрашивать, но… — неуверенно начала Кориолис.
Из всех нас на ней меньше всего сказался физический надрыв. На ее молодость было так приятно смотреть, не только мужчинам, но и мне самой. Постоянная физическая нагрузка придала ее формам атлетичности, но она не утратила ни своих щечек, ни своего очарования, что главным образом держалось на мнимой хрупкости, зелени глаз, тембре голоса, который было столь приятно слышать по утрам.
— Я не аэромастер, я простой фаркопщик, которого вы взяли в Орду по доброте душевной, и я мало что смыслю в науке. Но я бы просто хотела понять что перед нами… Вот.
Она хотела продолжить, но Ларко приостановил ее.
— Все очень просто. Перед нами обычный вулкан. В полной активности. С жерлами магмы, извергающейся лавой, выбросами пепла, лапиллей, шлаков… Вот только разница в том, что он никак не связан с земной корой. Он в каком-то смысле подвешен над подушкой твердого воздуха. А извергающаяся из него лава состоит не из кремния и плавящихся горных пород, а из воздуха, пребывающего в различных состояниях, а проще говоря, из ветра.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что мы имеем дело с ветровым вулканом. Его извержения — это выбросы шквалов и
150
компактных блоков воздуха. Я хочу сказать, что перед нами то, чего аэромастер, вроде меня, ждет всю свою жизнь. Перед нами последняя геофизическая форма ветра — седьмая форма.
— Последняя? Но я думала, их девять, — смутилась Кориолис.
Мы все озадаченно переглянулись от очередного неуместного вопроса, отчего она совсем покраснела и прикрыла глаза прядью волос. В таких вот мелких деталях и заключалось ее обаяние, что так нравилось Сову, хоть он и не хотел этого признать.
— Восьмая и девятая — это духовные формы, Кориолис. Я надеялась, что ты и сама это поймешь. В них, разумеется, заключается большая физическая сила, и они во многом управляют жизнью, но сами по себе они не поддаются контролю, который можно выработать по отношению к линейным ветрам, таким, как сламино или кривец, например. Эти две формы действуют внутри нас. А следовательно седьмая — последняя, с которой мы можем встретиться вне нас самих, если так понятнее.
— Понятно, прошу прощения, — засмеялась она своей оплошности.
Ларко впивался в нее глазами, и казалось, у него вот-вот выскочит сердце от обожания. Все мы расхохотались вслед за ней. Какой прекрасный, добрый миг.
— И что в ней такого особенного, в этой седьмой? — продолжала Кориолис, утвержденная нашими улыбками в своем простосердечии. В каком-то смысле я была этому даже рада, так как она задавала вопросы, которые другим было бы тяжело сформулировать, но на которые они все же искали ответа. Я старалась отвечать как можно проще, отбросив арсенал теории и всевозможных трений среди аэрудитов. Я стремилась к конкретной ясности.
Кориолис встала немного отдышаться. Для нее это было слишком. Ларко на вид было не лучше, он весь побелел. Единственный, кто улыбался, к тому же широко, был Голгот. Он и подбил меня продолжать.