В поэме «Оранг» Толстой четко сформулировал, почему он ушел из этого учебного заведения, не скрывая, что ему льстило, что О. Брик хвалил его стихи, что «Асеев и Пастернак светили им» там. Но он выбрал свой путь — камерный, путь творческой неизвестности.
Строки поэмы говорят о том, что в эти годы С. Н. Толстой был влюблен в Лилю Брик, поскольку именно ее инициалы стояли на обложке бриковского издания «Облака в штанах» Маяковского:
…Я знаю, ты незнакомкою БлокаБыла. Маяковский тебя отбил,Твои он, на серой обложке «Облака»,Твои инициалы чертил…
Последующие строки поэмы тоже указывают на эпизод биографии Л. Брик:
…В лучах орденов и славы,Прикинув их на весах,Ты стала простой и дешевой, как навыкЧисто и бойко писать…[132]
С Лилей Брик Сергей Николаевич мог познакомиться, когда учился в Литературном институте, но никаких сведений об этом в семье нет. Из его высказываний о ней в последние десятилетия жизни известно, что он относился к ее личности отрицательно, чего нельзя сказать, судя по поэме:
…И всех, кто тебя опорочить пробует,К ответу призвать пора.Чтоб голову сбить с позвонков этим сплетням,Дотла разметав клевету,Продав на толкучке галстук последний,К тебе я дорогу найду.
Благодаря этой второй — любовной — теме поэмы, можно прочитать чарующие, но такие, к сожалению, редкие (по причине утраченности материала) строки Толстого о любви:
…Любовь? Это значит, глаза синевойБессонной обведены.Любовь? Это вопль… это волчий вой,Не вынесший тишины.Любовь? Для одних это краска и звукПредельной пустоты,Любовь для других — заколдованный круг,Любовь для меня — это ты!..
Третья тема поэмы связана с ее названием — «Оранг». Автор воспринимает окружающую действительность как зоопарк, а себя в нем — как «оранга» за решеткой клетки или «как ожившую Египетскую мумию фараона»; «кротко» смотрит на этот мир «вырожденья обезьян» «бессемейный, позабытый» (тогда его семейная жизнь уже была сломана), на закатный вид Москвы, снова возвращаясь мыслями к детству, вспоминая о том, как он приезжал сюда с родителями:
…Из твоей дремучей клеткиНа меня глядит опятьЧем-то дорогим и редким…
Переживая то, что происходило вокруг, С. Н. Толстой впервые, иносказательно, возможно говорит в поэме об отъезде из России: «или мысль, не угасая, о побеге строит план?» И впервые на фоне его характерной ностальгии по прошлому, потерянности в этом мире, нерадостных настроений присутствует живой лирический всплеск, проходящий по поэме рефреном:
…Люди это назвали любовью…Как много ненужных слов,Затертых, бледных от малокровья,А впрочем… Пусть будет любовь…
Но уже в следующей поэме — «На перепутье» — обреченный взгляд С. Н. Толстого на настоящее приводит его к новой для раннего творчества теме истоков революции, судеб людей, причастных к ней или игравших в ней активную роль. Снова погружаясь в прошлое, рефреном поэмы он делает слова:
Я ищу обратный след свой……День за днем встает из былиПуть из радостного детстваНа гудки автомобилей…
Фамилия героя поэмы, Кригер, очень похожа на фамилию Крюгер из повести «Осужденный жить», который после отъезда семьи из Новинок по распоряжению властей жил в нем, вместе с дочерью Эльзой, которая иногда приезжала к бывшим хозяевам, была довольно мила, разговорчива и, возможно, что-то рассказывала о своем отце и его предках.
Автор недоумевает в поэме, как и почему из обычного «младенца» Кригера, который «по отцу латыш, из московских купчих его мать», и родился он не на улице, и «крестили младенца в купели», и «пожелтелый листок, как икону, окно целовал», вырос предатель своего народа, из-за которого и ему подобных теперь:
…остров мертвых в комнате у дедаРаскачивался в такт, когда кричал петух…
В поэме Толстой, по-видимому, использует библейский сюжет предательства Петра и слова Иисуса: «…прежде, чем пропоет петух, трижды отречешься от Меня». А комната деда — это, возможно, собирательный образ его родного гнезда, дома его предков, в котором прожило столько достойных поколений и который стал теперь «островом мертвых». Видимо, это ощущение появилось у Сергея Николаевича, когда они с Верой, крадучись, проникли в свой полупустой разграбленный дом, где жил чужой человек, уже не Крюгер, но тоже латыш. Из-за таких, как они, страна опустилась в такую бездну, а его собственное «сказочное» детство с кудахтаньем наседок, клохтаньем теток и жужжаньем мух, такое естественное, радостное, кончилось этим разоренным, леденящим душу «островом», где остались тени предков, которые появятся в сцене прощания отца с Новинками в повести «Осужденный жить».
Ища «обратный след свой», С. Н. Толстой, как и в «Оранге», вспоминает Москву своего детства — с сиреневыми садами, соловьями и колокольным звоном:
…Мне многим памятно столицы захолустье,Бурьянных палисадов завертень,Кривые улицы захватят — не отпустят,С высоких фонарей высматривая день…И памятники те, чуть траченые молью,Такие мягкие — не монументы, нет,Не то, что там, где в сумрак врезал больюМедальный профиль четкий Фальконет…
Но если в поэме «Перепутья» Москва Толстого — умиротворенная и спокойная, то в поэме «Московский особняк» ее уже тревожат баррикады революций, когда «метель свистит в переулках кругом — в Скатертном, Хлебном, Ножевом», «свистит, как городовой, от Кудрина до Арбата»:
Бури первый порывИсторией брошен, датыГранатный разрыв:Девятьсот пятый!..
Тема истоков революции и ее исполнителей звучит и здесь, но несколько в другом ключе. Если в поэме «На перепутье» автор не прощает Кригера, то здесь он не только прощает большевичке Тане, дочери хозяина московского особняка, то, что именно она стояла у этих истоков, — автор пытается вместе с героиней занять в поэме позицию честных борцов за новую жизнь в России, обманутых предателями революции и ставших впоследствии жертвами той системы, за которую они проливали кровь.
В поэме «Московский особняк» «гремит клокочущий над Москвой» «ветер эпохи», несущий и предреволюционный подъем, и страх, и неизвестность будущего. Но это только начало, а уже «снег кровью чист, и на панели мертвый гимназист». Пытаясь объяснить причины и истоки этих событий, автор поэмы отправляется в далекую историю, рассказывая в поэме о судьбе дочери крестьянки и барина, мать которой, как только девочка родилась, покончила с собой, когда ей «коротко сказали: „уходи“!» Татьяна немного подросла, и ее привезли в московский дом барина[133]. Сам же он жил не здесь, предпочитая заграницу или столицу, Петербург. Девочка выросла в московском особняке, в котором и произошли описываемые в поэме события. Как уже было сказано выше, в этом особняке родился Сергей Николаевич, когда дед А. Н. Загряжский арендовал в нем квартиру. Судя по тому, что в поэме очень подробно рассказана судьба героини, можно предположить, что С. Н. Толстой был знаком с ней, сочувствовал ее сиротской судьбе.
Тема крепостничества затронута только в нескольких строках поэмы, но они так убедительны, настолько убийственны своей обыденностью, что чувство сопереживания героям невольно передается читателю. Возможно, автор использовал эту тему, идя по стопам В. Хлебникова в «Ночи перед Советами», а тот, как считал С. Н. Толстой, шел в этой тематике по стопам Некрасова.
Поэма написана в 1938 году, когда Гитлер начал свое кровавое шествие по Европе и воевал с Испанией. Тема большевизма в поэме, может быть, тогда еще неосознанно, постепенно переходит у автора в тему фашизма со «свастики черным когтем», а в дальнейшем, после войны, эти два явления будут рассматриваться С. Н. Толстым вместе и только как силы зла («О самом главном»).
Дети-сироты, «сестры и матери» которых «гибли в Мадриде», а «отцы расстреляны в Бадахосе», напоминали С. Н. Толстому его собственную сиротскую судьбу; недаром одним из эпиграфов к «Осужденному жить» стали слова из Библии: «Открой уста твои в пользу безгласных, для суда всех сирот». Поэтому финал поэмы принимает некий интернациональный пафос. Живя в стране социализма два десятилетия, С. Н. Толстой встречал очень хороших и добрых людей, страдающих, как и он, но искренне верящих в новый строй; он старался понять их, говоря: что же теперь поделать, «если жизнь на смену мечет поколение Октября» («Ночь»).
