— И зачем мне, спрашивается, ломать голову над учреждением службы разведки? — вздохнул Род.
— Примите наши поздравления, — торжественно произнесла Катарина. — И поверьте, мы очень сожалеем о том, что беспорядки, учиненные архиепископом, помешали нам оказать честь вашему новорожденному наследнику, как подобает, согласно его положению и титулу. Но не сомневайтесь: мы непременно сделаем это, как только порядок в стране будет окончательно восстановлен.
— Благодарю вас, ваши величества. — Д’Огюст посмотрел на Туана, и король ответил ему взглядом, каким только один счастливый отец мог поглядеть на другого. — А просьба, с которой я желал к вам обратиться, касается моего мальчика.
Туан нахмурился. Для него это явно стало неожиданностью.
— Говорите.
— Я хотел просить вас, ваши величества, о том, чтобы когда моему сыну исполнится четырнадцать лет, вы бы приняли его при дворе, дабы он обучался как сквайр!
Придворные громко зароптали. Туан с Катариной озадаченно переглянулись. Затем Катарина кивнула, Туан последовал ее примеру и вернулся взглядом к д’Огюсту.
Все в зале притихли, чтобы выслушать ответ короля.
— Ваша просьба будет удовлетворена, милорд, и с великой радостью, — громко произнес Туан, и вельможи возликовали.
А позже, когда закатное солнце раскрасило пейзаж за окнами солярия в теплые тона, Туан недоуменно проговорил:
— Безусловно, мы польщены, и у меня такое чувство, что нам в конце концов удастся сплотить страну… но все же зачем он попросил об этом? Да и ребенку-то всего три часа!
— Мы сказали, что у нас нет нужды в заложниках, — добавила Катарина. — Зачем же он желает вынудить нас обрести такового?
— Я так думаю, — с улыбкой проговорила Гвен, — что виконт д’Огюст просто-напросто не может представить лучшего места для своего сына в отрочестве, чем ваш замок.
Род кивнул:
— Верно. Он хотел позаботиться о том, чтобы его сын окончил самую престижную школу, и потому заранее зарезервировал для него местечко.
А на следующую ночь Род стоял, притаившись в тени, за колонной в трапезной монастыря. Он явился туда по приглашению отца Мак Ги, и все прекрасно знали о его присутствии, но сам он решил, что из политических соображений ему следует вести себя как можно более ненавязчиво.
Да и не сказать, чтобы кто-то обращал на него особое внимание. Отец Мак Ги восседал на троноподобном стуле на возвышении, а перед ним стоял аббат, закованный в цепи.
Мак Ги, сверля аббата глазами, провозгласил:
— Вы должны понимать, ваше преподобие, что более вы не можете служить аббатом в этой обители.
— Я тяжко согрешил, я знаю. — Аббат склонил голову. — Что того хуже: я показал себя человеком, неспособным на здравые суждения, и это нанесло суровый удар по нашему ордену и могло повредить его целостности.
— Верно, могло, — кивнув, подтвердил отец Мак Ги. — Воистину, Грамерайский орден никогда более не сможет остаться единым. Хотя, если учесть все «за» и «против», быть может, так и лучше.
Монахи встревоженно переглянулись, но ни один из них не отважился сказать хоть слово.
— В глазах короля и королевы, — продолжал отец Мак Ги, — вы и ваш секретарь повинны в государственной измене.
— Я уже признался в своем прегрешении, — проговорил аббат. Он стоял, опустив голову, но хотя он говорил негромко, голос его был слышен ясно. — Я ужасно согрешил перед Богом и людьми и заслуживаю самого тяжкого наказания.
— Верно, потому что вы поддались искушению. Но ваш секретарь, брат Альфонсо, еще более вас заслуживает наказания, ибо это он смутил вашу душу искусами власти и гордыни. — Почему-то даже теперь в глазах Мак Ги читалась симпатия к аббату. — Решение его судьбы мы передали светской власти.
— Вот молодцы! — в сердцах прошептал Род. — Теперь осталось только ждать, когда Туан откажется его судить!
— Да ведь Альфонсо пока еще не проснулся, — рассудительно возразил Векс.
— И не проснется никогда, если Бром за ним будет приглядывать.
— Вот только почему-то Мак Ги ни словом не обмолвился о том, что на самом деле Альфонсо — агент футурианцев, переодетый монахом, — отозвался Векс.
— Как — «почему-то»? Да потому, что он мне пообещал никому не говорить об этом.
— Я заслуживаю столь же сурового наказания, — заявил аббат.
Мак Ги медленно поднял голову и обвел взглядом монахов.
— Он сам себя приговорил, — сурово проговорил он и вопросил: — Если кто-то желает выступить в защиту этого человека, пусть скажет об этом теперь же!
Монахи молчали и растерянно переглядывались.
А потом вперед растерянно, робко шагнул Анхо.
Мак Ги удивленно взглянул на него.
— Говори, — сказал он.
— Я Анхо, — представился монах, — брат Хобэна, того самого, что пришел сюда, чтобы стать одним из нас, а на самом деле добывал вести для короля. Когда это выяснилось, его судил аббат и проявил милосердие к нему, хотя Хобэн был повинен в измене ордену. И теперь мы все очень рады, потому что оказалось, что измена Хобэна на самом деле изменой не была. Так разве нельзя проявить милосердие к тому, кто сам был так милосерден?
Мак Ги понимающе кивнул.
— Славно сказано, брат Анхо. — Он обратился к бывшему аббату. — И поэтому я дарую вам жизнь.
Аббат вытаращил глаза. Казалось, его поразил удар грома.
— И даже невзирая на то, что вы оказались не годным для того высокого поста, который занимали, — продолжал Мак Ги, — вы навсегда останетесь притягательным для тех, кто ищет власти и жаждет распространения ереси. Потому мой приговор таков: вы должны впредь жить в полном одиночестве и вести жизнь набожного отшельника. За пределами Грамерая, — сурово добавил он.
Аббат от облегчения и радости чуть было не лишился чувств.
— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, за вашу щедрость и доброту!
— Пожалуй, он не стал бы так рассыпаться в благодарностях, если бы знал, как далеко собирается сослать его отец Мак Ги, — негромко пробормотал Род, когда Анхо и еще один высокорослый монах вывели из трапезной свергнутого аббата.
— Будем надеяться, что ему это безразлично, Род. Быть может, он вполне искренен в своем желании обрести одиночество и предаться молитвам.
— И самобичеванию? — Род нахмурился и согласно кивнул. — Да, пожалуй, такое стремление у него и вправду имеется.
Отец Мак Ги кашлянул, и в трапезной воцарилась тишина.
— Также я должен сказать несколько слов и о леди Мейроуз. Я говорил о ней с королем, и мы решили, что ее следует осудить на пожизненное заключение. Разведчики его величества уже теперь подыскивают для нее уединенную башню в безлюдных краях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
