Если мы обратимся к упомянутой истории, то узнаем, что на третьем году правления под девизом Юнлэ, или в 1406 году н. э., император, узурпировавший трон, думая, что его предшественник бежал из страны и скрывается за морями, и стремясь его выследить и в то же самое время продемонстрировать соседним странам богатство и доблесть Срединного государства, велел знаменитому воину Чжэн Хэ, уроженцу Юньнани, с несколькими товарищами проплыть через западный океан. Чжэн Хэ собрал офицеров и войска общим числом 28 786 человек и получил большое количество серебра и всяческих сокровищ. Затем он построил шестьдесят два больших корабля, каждый 44 чжана длиной и 18 чжанов шириной. Учитывая, что чжан составляет не больше десяти английских футов, можно подсчитать, что корабли имели 440 футов в длину и 180 футов в ширину. По реке Луцзя в окрестностях Сучжоу они вышли в море и сначала приплыли к Фучжоу. Отбыв из этого порта, они объехали все заморские края. В нашу задачу не входит описание чудесных подвигов и побед на Цейлоне, на Суматре и в других местах в западном океане, названия которых в настоящее время мы не можем точно идентифицировать, капитана Чжэн Хэ, плывшего на этих огромных корытах. Любой человек, который больше, чем мы, верит китайским историкам, без сомнения, будет щедро вознагражден, прочитав об этом интересном предприятии, прославившем китайски военно-морской флот».
Вышеупомянутое сообщение отражает тот глубокий консерватизм, которого китайцы продолжают держаться, в отношении достижений современной науки и производства. Современные же суда представляют собой замечательные исключения на фоне преобладания бесполезных древностей. В 1872 году китайцы спустили на воду первый фрегат из собственного арсенала и вооружили несколько кораблей и судовых команд испытанным современным оружием, но в августе 1873 года они провели смотр флота в Нинбо, во время которого маневры прискорбно отличались от проводящихся в Европе. Привожу цитату из China Mail:
«В четырнадцатый день лунного месяца и в течение нескольких предшествующих дней тридцать пять или сорок человек появлялись вовремя полного отлива или во время кульминации прилива, когда не было течения. У каждого была пара спасательных буев, прикрепленных к поясу, один спереди, а другой сзади, причем их плавучести хватало на то, чтобы удерживать человека почти по пояс над поверхностью воды. Каждый буй был сделан из покрытого веревочной сеткой легкого бамбукового каркаса, на который была натянута прочная промасленная бумага. Некоторые из этих моряков были вооружены вилами, некоторые – парой дубинок, остальные – коротким мечом и щитом. Они изображали в воде маневры джонок, выстраиваясь то в два ряда, то в один, а время от времени – андреевским крестом. У них было два командира, каждый с флагом на спине, будто в театре, у каждого по трубке, наполненной серой или чем-то в этом роде, из которой шел желтый дым. Люди стояли прямо в воде и, казалось, двигались, делая маленькие шажки и помогая себе плечами. Обычно они оставались в воде в течение получаса.
Когда они обрели некоторую сноровку, на 15-е число был назначен большой флотский смотр. На нем присутствовало много мандаринов. Некоторые наблюдали за происходящим с борта большой джонки. Лица познатнее – их было больше – разместились в обширном павильоне, воздвигнутом на речном берегу сразу за Соляными воротами на участке, приготовленном и часто использовавшемся с этой же целью тридцать лет назад… На берегах и на городской стене яблоку было негде упасть. По самым скромным подсчетам, присутствовало восемь или десять тысяч зрителей, стремившихся увидеть живописное зрелище. Отрепетированную программу повторили с замечательным мастерством и дисциплинированностью. Затем был исполнен великолепный последний номер. Он, пожалуй, мог бы совершенно парализовать врага, если тот никогда не бывал в цирке Астли. На мачте большой джонки появилось сооружение, напоминающее клетку из числа тех, что можно видеть на шестах возле ямэ-ней и храмов. Оно было покрыто флагами. Туда вошли шесть или восемь человек. Они вскарабкались на вершину мачты, размахивая руками, ногами и головой в излюбленной циркачами манере; дали один залп из мушкета, выпустили одну стрелу из лука и попытались выпалить из трубок, начиненных серой (не вышло). Затем артисты вновь принялись за акробатику, закончив выступление прекрасной живой картиной: каждый из них приник к верхушке мачты, выставив одну ногу наружу. Тут мандарины принялись вежливо раскланиваться друг с другом и с собравшейся публикой. Они неуклюже забрались обратно в свои паланкины и отбыли.
С начала до конца, вместе со всеми паузами, это мероприятие заняло час с четвертью. Говорят, оно обошлось в умеренную сумму – пять тысяч лянов, потому что на джонках постоянно не хватает людей и пришлось специально нанимать команды и обучать их. Вся соль события заключается в том, что ответственный за этот парад мандарин – генерал-лейтенант, который поездил по Европе и был в Париже во время осады 1870 года. Тем не менее мне стало известно из надежного источника, что он во все время действа был преисполнен достоинства и сейчас к тому же серьезно собирается направить императору поздравление по поводу высокой боеспособности его храбрых моряков».
Возможно, здесь будет уместен рассказ о виденном мной столкновении флотов на Жемчужной реке во время восстания 1854–1855 годов. Рядом со стоящим на отшибе фортом, который китайцы называют Чжамэй-паотай, или фортом Волчка, а европейцы – фортом Макао, кордон императорских военных джонок растянулся по реке, пытаясь контролировать подходы к городу с этой стороны. Мера была обусловлена появлением большой флотилии джонок мятежников, вставшей на якорь не более чем в миле от местонахождения императорских судов. Чтобы подойти к городу, командир мятежной флотилии завязал бой с джонками императорского флота. Во время сражения, которое продолжалось целый день, ни одно судно с обеих сторон, насколько мне известно, не понесло ни малейшего ущерба. В этом не было ничего удивительного, так как подавляющее большинство выстрелов из судовых орудий встречались друг с другом на полпути. Во время большей части сражения я находился на борту одного из императорских кораблей, но опасался не столько вражеского огня, сколько возможного порохового взрыва, который в определенный момент действительно представлял угрозу для корабля: рядом с каждым орудием и на судовых палубах лежали россыпи пороха, и тут же стояли канониры с горящими спичками в руках. Через несколько дней приободрившиеся мятежники провели свои корабли борт о борт с императорскими джонками, причем смогли при помощи вонючек поджечь три или четыре судна. Однако хотя флот мятежников прорвал линию обороны, но не смог добраться до Кантона, потому что форт Волчка (Макао), который теперь оказался в тылу разрозненных императорских джонок, пушечным огнем заставил восставших отойти обратно. Я присутствовал во время окончания сражения и помогал спасению нескольких императорских моряков от гибели в воде. Когда этих людей доставили на берег, то я обнаружил, что многие из них были серьезно ранены, а из-за взрыва вонючки один человек с головы до пят превратился буквально в сплошную рану. Другой матрос, с серьезным ружейным ранением, решился покончить с жизнью после поражения и очертя голову бросился в реку, откуда его недавно вытащили; самоубийство при таких обстоятельствах китайцы считают весьма почетным. Я поспешил спасти его второй раз из стремнины, в которую он прыгнул, но им овладело настолько сильное отчаяние, что он предпринял третью попытку самоубийства, когда мне пришлось еще раз расстроить его безрассудный замысел. Поскольку начинали сгущаться вечерние тени, я попросил солдат гарнизона форта Макао позаботиться о раненых соотечественниках и проводить их как можно быстрее в Лондонскую миссионерскую больницу в Кантоне, которой в то время весьма умело руководил доктор Уилсон. Они охотно согласились и, когда я оставлял их, действительно стали готовить лодки к отплытию, но, по всей видимости, бросили это занятие, как только остались одни, потому что на следующий день я нашел мертвые тела всех этих людей на том же месте, где в последний раз видел их живыми и страдающими, кроме одного, который смог добраться до соседней деревни. Я приписал это прискорбное жестокосердие китайских солдат гарнизона форта Макао по отношению к раненым соотечественникам, своим же товарищам по оружию, или страху китайцев помогать несчастным, поскольку они считают таких людей отмеченными гневом злых духов или божеств-мстителей, или же опасению оставить пост при таком критическом положении дел, поскольку за такой поступок их могли покарать позорной смертью от рук вполне земного палача.
Поскольку военные джонки Китая явно неспособны очистить моря и реки от кишащих там пиратов, многочисленные классы торговых судов получают от правительства разрешение брать на борт тяжелые орудия для собственной защиты. Эти разрешения выдают судам, ходящим по Жемчужной реке, заместителем префекта, который работает на берегу залива Бокка-Тигрис, или Хумэнь, если я не ошибаюсь. Конечно, вид и количество оружия, которое разрешают брать на борт, зависят от класса и тоннажа судна. Чтобы не сделать их опасными для спокойствия и порядка в государстве, нападая на неукрепленные города и мирные суда для вымогания денег, закон требует, чтобы девять других судов стали залогом для каждого торгового корабля. Если джонка, за добропорядочное поведение которой отвечают девять других судов, оказывается виновной в пиратстве в открытом море, к суду привлекают не только хозяев и матросов пиратского судна, но и тех судов, что оставлены в залог. В случае признания подсудимых виновными наказывают все судовые команды, а десять судов конфискуют. Существует также статут, согласно которому по прибытии в порт все суда должны разместить оружие на складах, прикрепленных к таможне, пока они не будут снова готовы к отплытию. Но этот закон, как и многие другие китайские установления, чаще нарушают, чем соблюдают.
