Два дня он провел в нерешительности и наконец, сжав в кулак всю свою силу духа, пошел вверх. То был день весеннего равноденствия. В северных землях Сармонтазары справляли приход нового года.
Врата Хуммера, казалось, не обращали на непрошеного гостя никакого внимания. Герфегест, вспомнив все, о чем наспех предупреждал его Нисоред, распластался перед Вратами на животе, выбросив руки вперед. «Это совершенно необходимо», – говорил злосчастный чернокнижник. Затем, выждав положенное время, которое показалось ему целой вечностью, Герфегест стал произносить заклинания.
Это было Истинное Наречие Хуммера. Им владел Элиен, повергший темное владычество Октанга Урай-на. На нем отдавал приказания своим птицечеловекам со странным названием «кутах» и сам Октанг Урайн. Истинное Наречие Хуммера наверняка доступно и Шету оке Лагину, в прошлом – названому брату Элиена, а ныне – Сиятельному князю Варана. Наречием Хуммера владел Хранитель Шара Леворго, а с ним и другие диофериды.
Но Герфегест тогда не знал этих людей, а большинство из них не знали Наречия Хуммера. Более того, Герфегест, распластавшийся перед Вратами и больше всего радевший о том, чтобы унять дрожь в голосе, не знал, на каком языке он сейчас обращается к Вратам. Наречие Хуммера говорило ему не больше шелеста тростника.
Наконец Четыре Заклинания были произнесены полностью, и Герфегест затаился в ожидании.
Ждать ему пришлось очень долго. Лишь спустя две недели он пришел в себя и осознал, что под его ногами – земля Сармонтазары, что он – Герфегест Кон-гетлар и что жизнь, как это ни странно, продолжается.
Врата Хуммера пропустили его. Но они лишили его памяти. Герфегест не был магом, и Путь Ветра еще не был пройден им до конца. Тогда он был всего лишь двадцатилетним отпрыском проклятого Дома. Несмотря на знание многих тайных искусств своего Дома, он был наивен и простодушен, словно птица перед лицом вечности. Но Врата Хуммера лишили его памяти, а вместе с нею и простоты неведения. Так что в некотором смысле это была равная мена.
Герфегест поднялся на ноги и оглянулся. Врата Хуммера по-прежнему стояли затворенными. Но если прежде за ними скрывалась для него неведомая Сар-монтазара, то отныне Врата служили ему непреодолимой преградой к возвращению в Алустрал.
За поясом Герфегеста был заткнут какой-то пергаментный свиток. Он о недоумением развернул его. Пергамент был девственно чист. Было совершенно очевидно, что чернила никогда не касались его безупречно выделанной поверхности. Герфегест посмотрел на другую сторону. Там, внизу, словно бы выжженные чьим-то жестоким огненным перстом, чернели два слова: «Семя Ветра». И все.
Он – человек, он – Герфегест Конгетлар, он-в Сармонтазаре. Это ему было ясно. Что такое «Семя Ветра» он не знал. Но его надо найти, ибо в этом отныне заключался смысл его жизни.
Так четырнадцать лет назад в Сармонтазаре появился человек по имени Герфегест. Он искал знание о себе, и единственным ключом к этому знанию было Семя Ветра.
4
Горхла принес в палатку добрые вести. Дорога свободна, погода обещает быть доброй, и кое-какие припасы, оставленные ими на пути в Сармонтазару, целы и невредимы.
Наутро они начали восхождение. Герфегест дивился выносливости Киммерин, в чьем хрупком на вид теле, казалось, были скрыты.неисчерпаемые запасы силы. Свирепый резкий ветер пронизывал насквозь их одежды, и даже видавший виды Герфегест, чья привычка к высокогорным холодам питала завистливые россказни сармонтазарских горцев о его причастности к делам Хуммеровой силы, чувствовал себя прескверно. Но Киммерин, казалось, все было нипочем.
Своей внешностью Киммерин была полной противоположностью Тайен, мысли о которой гнал прочь от себя Герфегест. Тайен была стройна, но невысока. Ее руки были руками охотницы – сильными и мускулистыми. Ее рыжие волосы были собраны в пучок, перевитый кожаными лентами, а иногда – лежали на плечах двумя медными волнами. Ее лицо светилось жизнью, и чистота намерений отражалась в бездонных серых глазах. Она мало походила на горцев лицом и повадками. Все в ней выдавало принадлежность к северной расе.
Киммерин же была черна словно вороново крыло, ее волосы были коротко, необычно обрезаны. Так стригут в Алустрале мальчиков Дома Лорчей – вспомнил Герфегест. Киммерин была выше Тайен на две головы и своим ростом была почти ровня Герфегесту – именно поэтому, когда нити их судеб переплелись впервые в кровавой сече близ святилища, он принял Киммерин за весьма женственного юношу. Грудь Тайен была упруга и велика, а вот грудь Киммерин, то и дело показывавшаяся из-под неумело залатанной кожаной рубахи, походила скорее на два не вполне созревших яблока. Но это не делало Киммерин непривлекательной, а, напротив, сообщало ей некую особую прелесть. Таких девушек не было в Сармонтаза-ре – в этом был готов поклясться Герфегест. Вот именно такой красотой был богат Синий Алустрал.
Киммерин отличалась большим тактом и была молчалива. Пристальный взгляд ее карих глаз мог выдержать не каждый, но когда она глядела на Герфегес-та, обыкновенная ее замкнутость сменялась сочувствием. Вечерами, когда Герфегест сидел у костра, а в его душе звучали погребальные песни и бессильно постанывала скорбь по Тайен, в чьем уходе было так много странного и недосказанного, Киммерин не терзала его расспросами и не приставала с глупыми россказнями. Обыкновенно она передавала ему свою чашу, вырезанную из черного дерева, до краев наполнив ее душистым отваром.
– Что это? – спросил в один из таких разов Герфегест, указывая на струящуюся в чаше жидкость.
– Это лечит раны, – с загадочной улыбкой отвечала Киммерин.
– Думаю, это лишнее, – бросил Герфегест. – На мне все заживает, словно песок затягивается. Телесные недуги это не то, о чем стоит беспокоиться в моем положении, Киммерин.
– Это лечит раны души, Герфегест, – парировала Киммерин, и ее голос был очень тих.
Герфегест отставил чашу прочь. Его глаза сверкали яростью и, хотя он не отличался вспыльчивостью, почувствовал гнев.
– Если тебе, Киммерин, удастся представить, как страдает человек, потерявший свое сердце, ты узнаешь, что чувствую я. Но у меня нет желания расставаться со своей болью. Эта боль не дает мне забыть о Тайен – девушке, которую я люблю больше, чем люблю себя. Я не хочу, чтобы затянулась та рана, которой разорвана надвое моя душа после смерти Тайен.
– Тайен умерла, но ты, Герфегест, жив. У тебя будут другие женщины. Ты воин, который придется по душе любой, – не изменившись в лице, ответила невозмутимая Киммерин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
