— Действуй. И — пиши еще один приказ. На себя. Дарую титул, владения сам выберешь, из свободных. Сгинь с глаз долой.
Секретарь испарился быстрее утренних туманов над Альсорой. Дверь в кабинет захлопнулась.
— Теперь все в порядке? — сквозь зубы прошипел император.
К мяукающему звуку петель Марк уже привык. Подумаешь — скрипят. Тем более, ночью, когда он уходил, и уже под утро, когда вернулся, дверь выпустила и впустила его совершенно бесшумно. Хватило шепнуть ржавым железкам пару слов.
Воздушник он — или нет? Что такое ржавчина, как не окисление металла под воздействием агрессивных сред? То есть, дело как раз по специальности. А выйти из Рахты оказалось проще, чем пройти в занятый врагом Шиар или мятежную Атру. И выйти, и войти…
Винкер валялся на койке, закинув руки за голову, лицом к дверям, поэтому гостя увидел сразу. Господин комендант собственной персоной. В неизменной форме с судейским шевроном, дешевых сапогах из грубой кожи. И с корзиной. Большой такой и даже на вид симпатичной.
Из корзины аппетитно тянуло копченой олениной и торчало горлышко бутыли. Судя по форме… Бездна! Ради такой выпивки стоило попасть в тюрьму. Ценилась одна бутылочка так дорого, что Марк на знаменитую "Змеиную кровь" только облизывался.
— Ну и на кой? — с интересом спросил он. — Мне через пару дней в дорогу, на лошади задом наперед, а тебе — торчать тут еще неизвестно сколько. Лучше бы приличные сапоги себе купил.
— Думаешь, в приличных сапогах торчать веселее? — хмуро пошутил Хан, — Я вот по-другому рассудил. Я тебя сейчас хорошенечко подмажу, а ты, как предстанешь перед престолами Святых Древних, как раз за меня слово и замолвишь. И будут у меня не только сапоги, а карета, выезд, домик в пригороде. Жена-южанка. Красавица и умница. Хороший план?
— Дурацкий, — мотнул головой Марк, усаживаясь на койке, — я ж, если куда и попаду, то только к Темным Богам, а их, сам знаешь, просить опасно. Вдруг еще дадут.
— Да уж, — передернуло Хана, — оборони Небо.
Винкер кивнул на стул и сам принялся разгружать корзину. Кроме оленины тут были два куска разных сыров: один мягкий, молочно-белый, второй ядрено-желтый и твердый, паштет, целый каравай серого хлеба и пара ядреных луковиц с уже проклюнувшимися ростками.
— Императорский стол, — одобрил Марк, — Почти как тот, что нам с тобой ребята собрали и через окно просунули. Помнишь, когда мэтр Габрио нас посадил в погреб за то, что сапоги нашего математика заколдовали?
— И они от него по всему двору бегали? — невольно улыбнулся Хан, — Такое не забывается. А, помнишь, как Севе на зельях перепутал и налил воду в кислоту? Колбу рвануло, как огненный шар. Ты тогда с испугу первый раз в жизни воздушный щит поставил.
— Ага. Дурак был, — согласился Марк.
— Почему — дурак? — удивился Хан, — ты тогда не только Севе спас, но и Юхана с Анселем.
— Потому что умный человек не полотно бы развернул, а закатал эту дрянь в сферу с поглотителем. А еще лучше — погасил бы реакцию. Тогда нам всем не пришлось бы неделю класс ремонтировать.
— Откуда ты мог знать…
— Из учебника по стихийной магии за второй класс, — пожал плечами Марк, — мы к тому времени это уже прошли. Я ж говорю — дурак. И, судя по тому, к чему я в итоге пришел — так и не поумнел. Беда говорил, что хороший стратег просчитывает ситуацию на один ход дальше противника и этого хватает для победы. Я проиграл по всем фронтам, значит — стратег из меня, как из коровьей лепешки — снаряд.
— Ну, игра еще не закончена. — сощурился Хан и, ловко откупорив бутылку, разлил по кружкам тяжелое, рубиновое вино с терпким ягодным запахом, который мгновенно заполнил всю камеру.
Марк хмыкнул, послал Хану шкодную улыбку. Сделал замысловатый жест ладонью и на ней, прямо из воздуха, возникла юкка. Которой у смертника, после всех обысков, быть никак не могло.
— Порежь сыр, — индифферентно предложил он.
— Я этого не видел.
Хан поджал губы, закатал рукава камзола до локтей, показывая абсолютно голые руки и, глядя в глаза приятелю, зеркально повторил его жест. С тем же результатом. Только его юкка оказалась шире и короче.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ого! Я так не умею.
— Беды-то. Научу. Это не сложно. — быстро и ловко напластав сыра, Хан поднял кружку. — За предусмотрительность.
Марк вскинул брови:
— Почему именно за нее? Нет, качество нужное, но…
— Сначала выпей, потом спрашивай.
— Как скажешь, Хан, — Винкер быстро опустошил свою емкость, отломил и закинул в рот кусочек сыра, того, который был тверже и острее. — Ну так что, Хан? Я весь — внимание.
— Как только в воздухе запахло войной, — Хан предпочитал мясо, оленина была жестковатой и оттого речь его временами казалась не слишком внятной, но приятелей это не смущало, — я подал прошение на повышение допуска и принес клятву на амулете.
— Ты же судья, — удивился Марк, — допуск первой категории у тебя и так должен быть.
— Сейчас — высшей, — Хан мимолетно улыбнулся, словно не сказал и не сделал ничего особенного, и для парня из приюта такой взлет карьеры дело насквозь обычное.
— Так мы твой допуск обмываем, — дошло до Марка, — Ну, так это в корне меняет дело. Поздравляю. За это нужно обязательно выпить.
— Выпить нужно, — одобрил Хан, — но не за допуск. А за то, что сегодня ночью… если быть точным, за одну клепсидру до полуночи, я покидаю столицу и со срочной дипломатической миссией отбываю в Кайору. Зеркалом. Переговоры пройдут там. Я уполномочен доставить проект мирного соглашения. Допуск у меня достаточный.
— А почему ты? — изумился Марк и тут же перебил сам себя, вскинув ладонь, — Постой, сам отвечу. У Его Императорского Величества внезапно дипкурьеры закончились?
— Угу. И камеры в Лонгери — тоже. Полтора десятка, из тех, кто не так именит, даже ко мне привезли. Возмущались… Я им, как аристократам, по шелковой веревке пообещал. Даже продемонстрировал, как хорошо скользит — нигде не зацепится. Почему-то не оценили. Некоторые даже с лица сбледнули, почему бы это, не знаешь?
— Может, заболели? — блестя глазами, предположил Винкер. — Так что, за успех переговоров?
— Обязательно, — кивнул Хан и в очередной раз опростал кружку до дна. А вот Винкер свою только пригубил — и поставил обратно. Заметив это, Гамсун расплылся в улыбке.
— Хлеб режь, давай. Хороший хлеб. Специально для тебя пекли… По авторскому рецепту.
В лучших уличных традициях Марк не стал осквернять Короля Трапезы прикосновением железа, а разломил пышный каравай пополам. И оттуда, прямо на стол, глухо звякнув, выпал… ключ от антимагического браслета.
Взгляды встретились. Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга.
— Ну а что? Меня тут не будет. Тебя же это держало. Не хотел, чтобы я соседнюю камеру занял, так?
— А, может, он? — Марк качнул браслетом.
— Не-ет. С тебя бы сталось этой… пилкой для ногтей себе руку отчекрыжить… Не хочу!
— Все равно рискуешь. Будут на амулете допрашивать, признаешься.
— И что? Ты уже далеко будешь.
— А карьера?
— Ты много о карьере думал, когда ради Халида за Классной Книгой в башню лез?
— Много, — неожиданно сознался Винкер, — можешь быть уверен, и думал, и взвешивал что важнее: мои превосходные оценки или идиотская кляуза жреца.
— И до чего додумался? — с усмешкой спросил Хан.
— Что жизнь Севе стоит дороже моей карьеры. Но с чего ты решил, что моя жизнь дороже твоей? Приведи хотя бы один логический довод и, возможно, я проникнусь.
— Заметь, я тебя за язык не тянул.
Хан Гамсун потянулся к корзине, достал пачку листов дешевой бумаги, до этого момента Винкер их не видел. И аккуратно разложил на столе. В линию. Если выпитое вино как-то и сказалось на бывшем однокашнике, то Марк этот момент упустил. Линия вышла на диво ровненькой и аккуратной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Узнаешь? Это картинки, которые Небом ударенные художники малюют. Святой Эдер! Спаситель из тьмы безверия! Кто бы знал, как я ненавижу пафос. Больше — только плохой кофе и ночные дежурства… Или наоборот?
