не собиралась оставлять Шона в покое. Она хочет знать о Даффе, но умолять не будет. Канди снова улыбнулась.
– Что это? – она постучала веером по плечу Гарри. – Я буду призом в азартной игре? Дерек заплатит за вино, а первый танец получит Шон.
– Ну, старушка, это жестоко.
Но Канди уже встала.
– Пошли, Шон, посмотрим, не растерял ли ты свое умение.
Шон взглянул на Катрину.
– Не возражаешь? Всего один танец.
Катрина покачала головой. «Ненавижу ее. Блудница». Катрина ни разу в жизни не произносила это слово, она видела его только в Библии, но теперь ей доставляло свирепое удовольствие произносить его про себя. Она смотрела, как Шон и Канди под руку идут к танцевальной площадке.
– Потанцуем, миссис Кортни? – спросил Дерек.
Катрина снова покачала головой, не глядя на него. Она смотрела на Шона и Канди. Шон обнял Канди, и в животе у Катрины зашевелился холодный ком. Канди смотрела Шону в лицо, смеялась, положив руку ему на плечо, ее рука была в его руке.
«Она распутница». Катрина чувствовала, что вот-вот расплачется, и надеялась, что это слово удержит слезы. Шон развернул Канди. Катрина застыла, сжимая руки; их ноги соприкасались; она видела, как Канди слегка изогнула спину и прижалась бедрами к Шону. Катрине казалось, что она задыхается, ее грудь сжала холодная, жестокая ревность.
«Я могу подойти и оттащить его, – думала она. – Заставлю его прекратить. Он не имеет права. Они как будто занимаются этим, вдвоем. Они и раньше это делали, я знаю. О Боже, останови их! Пусть они перестанут!»
Наконец Шон и Канди вернулись к столу. Они смеялись. Садясь, Шон положил руку на плечо Катрины. Она отодвинулась, но Шон как будто не заметил. Все веселились. Все, кроме Катрины. Дерек и Гарри продолжали бороться за внимание Канди. Шон гулко смеялся, а Канди блистала, как ее бриллианты. Каждые несколько минут Шон поворачивался к Катрине и пытался втянуть ее в разговор, но она упрямо отмалчивалась. Она ненавидела их, ненавидела даже Шона – впервые она не была в нем уверена, ревновала и боялась за него. Она смотрела на свои руки, лежавшие перед ней на скатерти, и видела, какие они костлявые, потрескавшиеся и покрасневшие от солнца и ветра, уродливые, особенно по сравнению с руками Канди. Катрина быстро убрала руки на колени и наклонилась к Шону.
– Я хочу вернуться в гостиницу. Я плохо себя чувствую.
Шон осекся на полуслове и посмотрел на нее с озабоченностью и отчаянием. Он не хотел уходить, но знал, что она еще не вполне здорова. После секундного колебания он сказал:
– Конечно, милая, прости. Сейчас мы уйдем.
Он повернулся к остальным.
– Нам нужно уходить. Моя жена нездорова… у нее только что кончилась лихорадка черной воды.
– О Шон, неужели ты уйдешь? – Канди не скрывала разочарования. – Мы о стольком еще должны поговорить!
– Боюсь, придется. Встретимся в другой вечер.
– Да, – быстро подхватила Катрина, – когда приедем в Йоханнесбург в следующий раз, увидимся.
– Ну, не знаю… – начал Шон. – Может, еще до отъезда. Где-нибудь на следующей неделе. Как насчет понедельника?
Прежде чем Канди смогла ответить, вмешалась Катрина:
– Шон, мы можем наконец идти? Я очень устала.
И она пошла к лестнице. Оглянулась и увидела, как Канди вскочила, схватила Шона за руку и что-то спросила у него на ухо. Шон коротко ответил, и Канди отвернулась к столу и села. Когда вышли на улицу, Катрина спросила:
– Что она тебе сказала?
– Только попрощалась, – ответил Шон, и Катрина поняла, что он солгал.
По дороге в гостиницу они молчали. Катрину грызла ревность, а Шон думал о том, что спросила Канди и что он ей ответил. «Шон, где Дафф? Ты должен сказать…» – «Умер, Канди». За миг до того, как она отвернулась к столу, Шон увидел ее глаза.
Глава 31
Шон проснулся с больной головой, и Дирк, прыгающий у него на груди, не облегчал эту боль. Шон вынужден был подкупить его обещанием сластей. Дирк, чувствуя свое преимущество, поднял цену до двух пакетов круглых леденцов и двух леденцов на палочках, с красными полосками, прежде чем позволил Катрине увести себя в ванную. Шон вздохнул и снова спрятался под одеяло. Боль переместилась и устроилась за глазами. Он чувствовал в своем дыхании выдохшееся шампанское, а на коже – запах сигарного дыма. Ему удалось задремать, и боль немного ослабла.
– Шон, сегодня воскресенье. Ты идешь с нами в церковь? – холодно спросила Катрина от дверей спальни.
Шон плотнее закрыл глаза.
– Шон!
Ответа нет.
– Шон!
Он открыл один глаз.
– Ты собираешься вставать?
– Я себя плохо чувствую, – прохрипел он. – Кажется, у меня малярия.
– Идешь? – безжалостно напирала Катрина.
Ее чувства за ночь не смягчились.
– Сегодня утром я не могу встать, правда не могу. Я уверен, Господь поймет…
– Не произноси имя Господа твоего всуе, – предупредила Катрина ледяным голосом.
– Прости. – Шон натянул одеяло на подбородок. – Но правда, милая, мне нужно еще пару часов поспать. Голова раскалывается.
Катрина вышла в гостиную и заговорила с Дирком, нарочито громко, чтобы Шон услышал:
– Отец с нами не идет. Будем завтракать одни. Потом пойдем в церковь.
– Но он обещал купить мне пакет леденцов и два леденца на палочках, с красными полосками, – напомнил Дирк.
