Таким образом, изучение проблем этнонациональной идентичности может являться центральной для этнологии и этнополитологии, при изучении гражданского общества и государственного строительства и т. д. Этнонациональные измерения процесса мобилизации индивидов и общностей – это закономерные построения подпорок на пути прогресса к более высоким и пространственно-общностным формам идентичности человека. Идентичность есть поиск человека и человеком себя в пространстве и во времени. Толпа без личности, даже при всей внушительности своей массы, не имеет перспектив. Говоря об этнонациональной идентичности, следует заметить, что «в конце концов, никто не силах изменить «прошлое», из которого мы родом, и никто не может аннулировать то, кем мы являемся»[470], т. е. этнонациональная идентичность дана нам не только в чувствах, она имеет свои объективные и субъективные основания. Достижение идентичности – это еще и выстраивание новых и новых базовых оснований, и не может этнонациональная идентичность быть без родовой, общинной, этнической идентичности, как не может возникнуть на пустом месте гражданская идентичность. И гражданская, и этнонациональная мобилизация приводят к мобилизации нации-государства, многонационального народа как нации. Справедливо заметил С. Хантингтон, что идентичности могут «конкурировать друг с другом или дополнять друг друга». Отрицание этноса, нации как этноса и утверждение на ее место гражданской нации – это конкуренция, а существование обеих в солидарности и единстве – это вариант взаимодополнения. Если идентичности конкурируют, то одна из идентичностей должна уйти из единой общности. Полиэтнонациональная нация – это взаимодополнение потенциала идентичности этнонационального и гражданско-национального. Потребность идентичности – объективная для личности. Она обусловлена, как писал Э. Фром, в потребности в корнях; потребности быть частью социального мира, потребности стабильности и прочности; потребности в установлении связей и отношений; потребности преодоления в себе пассивности живой природы, стать активной творческой личностью; потребности в системе взглядов и приверженностей. Таким образом, речь, в первую очередь, идет о корнях, об общности, связях и отношениях. При этом уровень потребности в корнях возрастает при крушении социально-политических ценностей и институтов, что говорит о консервативности и устойчивости данного фактора. Но наиболее устойчивой идентичность может быть при этнонациональных подпорках и социально-политической организации, при единстве этнонациональной и гражданской идентичности. Политика, оторванная от этнонациональности, как и этнонациональность, оторванная от политики, могут приобрести конфликтогенность в различных измерениях. Иначе будет политизация этнонациональности и этнизация политики, т. е. возникнет переход к крайностям. Уравновешенность этнонациональной и гражданской идентичности, свобода самоутверждения и гармоничность взаимодействия создают условия для стабильности государства и общества. Субъективное переживание идентичности – это поиск духовных и социально-политических подпорок для развития личности, общности и государства. В идентичности каждой из них проявляются личностные, общностные и государственные идеи, переживания, поиски и деятельность. Идентичность – это наследственное состояние народов и граждан (П.Я. Чаадаев).
Идентичность – это объективизация духовной энергии человека и социального опыта, общности и государства через самосознание и самопознание, через выбор и мобилизацию, которые человек проходит. Идентичность – это духовный стержень жизнедеятельности человека, общности и государства. Идентичность – это, с одной стороны, подражание общности, а с другой, объективизация «духа» этой общности, воспроизводство общности. Как было сказано П.Я. Чаадаевым в свое время о корнях идентичности: «В недрах (народа – РЛ.) каждый человек обладает своей долей общего наследия, без труда, без напряжения подбирает в жизни рассеянные в обществе знания и пользуется ими»[471]. Идентичность этнонаций, государства и граждан в России – это познание ее самобытного многообразия, возрождение, прежде всего, созидательных, собирательных начал русского национального самосознания, укрепление основ единства многонационального народа Российской Федерации как российской нации – целостного субъекта интересов, отражающих суть всех составных частей России. Это еще и пространство для свободного развития всех этнонаций независимо от их численности, россиян всех национальностей, утверждения общности и единства российской нации. Российская идентичность – это энергетика мощных духовно-политических зарядов русской и других этнонаций, воплощенных в гражданах России, в их общности и способности выступать солидарной мобилизующей силой самоутверждения и преобразования российской цивилизации.
§ 6. Мифотворчество как сотворение межнационального недоверия и вражды
Социальная мифология – любимое занятие российской интеллигенции.
Почему-то чаще всего в этом случае российской интеллигенции кажется, что становится понятной, близкой к «простому народу». Во всяком случае, так интеллигенции кажется. Но приверженность мифологии у нас не только подменяет науку и рациональную культуру, а обретает наукообразие и даже духовный смысл. Но мы не только мастера сочинять приятные для нас небылицы, но и любители собирать со всего мира сказки, утопии и мифы, при этом, как дети, веря в них, относясь к ним серьезно. Это, кстати, признак духовности, если бы мы не начинали каждый раз неистово реализовывать очередную утопию. Только у нас можно было не только поверить в коммунизм, но и запланировать его построить для «нынешнего поколения». То же и с перестройкой. То же с демократией на следующий день после ее объявления.
Но даже не это главное. Главное в том, что любой общественный феномен через какой-то период его исторического развития той же российской интеллигенцией моментально объявляется ложным мифом, недостойным и даже позорным. Наверное, только у нас можно встретить профессора, который еще вчера боролся с националистами, а сегодня уже возглавляет форум национал-сепаратистов. Постоянное абстрагирование от практики позволяет нашим соотечественникам заняться поиском очередной «национальной идеи» вместо того, чтобы зафиксировать разумную практику своей деятельности, не впадая в очередные абстракции. Бесконечные крайности и свержения, придумывания или заимствования одной «великой идеи», доведение ее до полного искажения, дискредитация и тут же разработка сотни новых идеальных программ – это наше духовное, а точнее, околодуховное достояние. То мы срочно хотели стать немцами и голландцами, потом французами, потом австро-венгерскими социалистами, потом марксистами, а теперь хотим стать капиталистами и демократами. И каждый раз срочно, минимум за 500 дней. Но все это имеет необходимые эволюционные циклы, а нам надо срочно, революционным путем.
Такие перепады не рассчитаны на нормальных людей. Это все могут выдержать только те, из кого надо ковать, делать гвозди. Или расчет был на тех, кто «читает» лишь пейджер. И самое главное: сделав эти гвозди, мы начинаем на них садиться вместо того, чтобы с помощью этих гвоздей мастерить какую-нибудь табуретку.
И, будучи по природе талантливыми людьми, мы уже составляем свои абстракции и мифы в виде новых идей или в виде революционного свержения старой практики. Российская среда выдвинула величайших титанов убеждений, но, как правило, на высоком уровне абстрагирования, а в практической жизни в России все же господствует предрассудок. «Умом Россию не понять…». Видимо, эти слова – плод глубоких размышлений.
Рядом с утопиями и мифами стоят и российские предрассудки. Они не просто стереотипы ложной практики для нас, а почти всегда одухотворены своим стремлением к мифологии, к высоким абстракциям, проникновением в высокий духовный смысл жизни. Российские предрассудки поэтому не так жестко замкнуты в национально-этнических рамках. Националистические предрассудки – это даже не предрассудок в России, а отрыжка предрассудка самого главного и важного в статусе «национальной идеи». Российский предрассудок претендует на свою мировую значимость и не хочет ограничивать себя в пещерных рамках национализма. Этот предрассудок своей убежденностью рассчитан на то, что все прогрессивное человечество к нему потом присоединится – не меньше. Кроме того, если предрассудок, как правило, характеризуется негативным содержанием в своих установках, то российский предрассудок не имеет такой явной враждебной установки к другим нациям и культурам. Этот предрассудок ограничен собственной значимостью, исключительностью и только в силу этого ущемляет достоинство других. Российский предрассудок своей агрессивностью направлен одновременно, а где-то, может быть, и прежде всего на себя, против себя, оскорбляет и изматывает себя же. Но то, что предрассудки российские переполнены разного рода мифологиями – это бесспорно. У нас даже предрассудок может быть преподнесен как ценность, имеющая высокий духовный смысл. За этим часто может скрываться и невежество, которое преподносится, особенно на Кавказе, как символ высокой культуры. Если по природе своей предрассудки крайне консервативны, то в России они могут меняться очень быстро. Скажем, даже так: на каждом новом этапе очередной предрассудок может у нас претендовать на роль «национальной идеи».
