На дороге между Фарвеем и Сердцем Света его ограбили и избили. Полуживой, голодный и почти голый, он приплелся в город Фарвей. У него все еще оставалась надежда найти работу — как никак, Луис по-прежнему умел писать и считать. Работа действительно нашлась: люди герцога Фарвея строили рельсовую дорогу в Литленд, нужно было много рук, чтобы закончить до зимы. Правда, грамотность тут не была в цене: с утра до ночи вгонять в землю дубовые свайки — вот что требовалось. За это Луис получал миску каши утром, миску похлебки вечером и кружку эля по субботам. Еще, конечно, несколько плетей всякий раз, когда мастеру казалось, что Луис трудился недостаточно усердно. А ему часто так казалось: юноша был хилым и бледным, быстро уставал, и, как ни странно, ежедневные побои не очень-то прибавляли ему сил.
Луис раздобыл из мешка яблоко, укусил пару раз, помедлил, вспоминая.
Они не окончили участок до холодов, и герцог не счел нужным расплатиться. Фарвей сам посетил стройку, осмотрел рельсы, обрывающиеся среди поля. Затем три сотни рабочих согнали пред ясны очи вельможи. Герцог пожевал губами и проплямкал что-то управителю, тот повторил во всеуслышание:
— Кому нужны пол-дороги? Кто захочет купить пол-билета? А нет работы — не будет и оплаты!
Фарвея сопровождал отряд гвардейцев, и никому не было охоты лезть на рожон. Однако стоял ноябрь, и рабочие оказались в отчаянном положении. Они принялись осторожно возмущаться: как же пережить зиму без денег?
Управитель ответил: кто хочет ныть — пускай проваливает. А кто не ноет — пусть ступает вон туда, к телегам. Собирается новая бригада, она отправится на стройку в Литленд — там работы ведутся и зимой. Правда, оплата будет вполовину той, которую обещал герцог, но зато найдется пропитание и жилье. Деваться было некуда — рабочие побрели к телегам.
Зная герцога Фарвея, Эрвин не сомневался: тот не только получил бесплатно кусок рельсового пути, но и сделал Литлендам нечто вроде одолжения: опытная бригада укладчиков — за бесценок. А взамен получил какую-нибудь ценную преференцию, например, место за обеденным столом возле императора, когда тот приедет в Литленд на конную ярмарку… Ловкий ход.
Луиса и прочих перегнали на новую стройку, будто стадо скота. Телеги, как выяснилось, предназначались для инструментов. Также обнаружилось, что зима в Литленде не столь уж тепла: снега нет, зато через день лупят холодные ливни. Луис работал, ел, спал мокрый до нитки; в конце концов, схватил воспаление и чуть не подох. Конечно, никому не позволяли отлеживаться даже по случаю хвори. Луис прокашлял всю зиму, и к весне начал харкать кровью, но боги смилостивились — прислали теплую погоду. Он пошел на поправку. А летом случилось чудо: один из механиков приметил Луиса и взял в подмастерья.
— Не стану утомлять вас, милорд, рассказом о моем обучении у него. То был очень знающий человек, милорд, очень опытный! Ох, тяжелая у него была рука. Даст подзатыльник — полдня в голове звенит… Словом, с тех пор, как выпутался я из этой стройки, так решил для себя: больше никогда не поймаюсь! Хочу сам себе быть хозяином и никого не бояться. Человек должен сам управлять своей судьбой, верно, милорд?
Эрвин отвлекся, глядя по сторонам. Уже несколько раз в лесу попадались пеньки от срубленных деревьев. Отряд приближался к месту чьей-то стоянки — видимо, покинутой, так как пни были старыми и успели иструхляветь.
— Что вы думаете, милорд? — спросил Луис.
— Я думаю: что было в коробочке?
— Простите?..
— Ну, представьте себе. Человек идет по лесу, когда с ним случается несчастье. Неведомая хворь, ядовитый укус, нападение какой-нибудь диковинной твари — кто знает. Ему делается плохо, он понимает, что скоро испустит дух. Тогда путник садится под ясенем — сам садится, поза трупа довольно естественна — и берет в руки железную коробочку. Не меч для защиты, не нож для кровопускания, не чашу вина или снадобья, чтобы облегчить боль. Так, с коробочкой в руках, его и настигает смерть — столь страшная, что спутники даже не решаются предать тело земле. Я долго размышлял и не смог вообразить: какая вещь, вместимая в коробочку, могла понадобиться человеку в последнюю минуту жизни?
Луис буркнул:
— Ну, не знаю, милорд… Возможно, пилюли?
— Пилюли не хранят в железе, только в стекле или бумаге. Железо ржавеет, а ржавчина может испортить снадобье.
— Шкатулка могла быть серебряной. Серебро не ржавеет.
— Могла, — с большим сомнением сказал Эрвин.
— А может, в ней была какая-нибудь ценность? Умирающий хотел отдать ее другу.
— Тоже странно. Деньги носят в кошелях, а не в жестянках. Шкатулка неудобна, ее на пояс не повесишь… Да и другое удивительно. Можете себе представить дикаря из лесной глуши, который носит серебряную коробочку с монетами или лекарскими пилюлями?
— Почему вы думаете, что он дикарь? Разве в Запределье живут дикари, милорд? Никогда не слыхал о таких. Да и сапоги на трупе неплохие, непохожи на работу дикарей.
— И я не слыхал, чтобы здесь жили люди. Но путешественники из империи неминуемо прошли бы Первую Зиму, и я знал бы об этом.
— А если оплыли кораблем по Морю Льдов, минуя порты герцогства Ориджин?
— Тогда наша морская стража перехватила бы их. Корабли не ходят вне видимости берега, вы же знаете. Да и что забыли здесь жители империи? Неужели в одно время с нами нашелся еще один отряд безумцев?.. Не верится. Я склоняюсь к мысли о дикарях.
Эрвин немного поразмыслил.
— Сапоги… в конце концов, это всего лишь сапоги. У кого-то из спотовцев могли оказаться такие, а дикари отняли. Или сами сумели сшить добротные сапоги — не такая уж премудрость. Шкатулка меня больше смущает, ей я не нахожу объяснения. Будь среди нас преступник, я непременно приговорил бы его к открыванию этой коробочки.
Луис промолчал, отшвырнул за спину недоеденное яблоко. Выглядел он подавленно. Все еще напуган мертвецом? Вряд ли, много времени прошло. Скорее, дуется из-за Эрвинова невнимания к его откровениям. Забавный человечек!
— Если уж вернуться к вашему рассказу, — сказал Эрвин, — то вы, мне думается, заблуждаетесь. Неужели считаете, что на свете бывают свободные люди? Каждый живет в своей клетке: безземельный батрак, ремесленник, воин или купец, даже сам император. Каждый выполняет свой долг изо дня в день: забивает сваи, стрижет овец, рубит головы, усмиряет вассалов, угадывает и душит заговоры, ведет войны, ходит в дурацкие экспедиции… Я не встречал человека, который сам выбирал бы, как ему жить.
— Но, милорд… — Луис опешил.
— Что же касается побоев, о которых вы не раз упоминали, — добавил Эрвин, — тут вы правы: дворян не бьют розгами. Колют шпагами, рубят топорами, сдирают кожу, ломают кости пыточными машинами, гноят заживо в темницах — это бывает. А вот плетьми не секут — что верно, то верно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
