Вейнер затылок оглаживал, с друга взгляда не спуская:
– С чего такой вопрос?
– Просто. Ударило, что-то в голову, – рукой махнул: мол, в ум не бери.
А сам вторую булку взял, ел и соображал. То, что Эрлан Эру убил, в этом сомнения большие были. Если эту версию вовсе отмести, получается что нужно искать другого покойника. Кого мог убить Эрлан тихо? Ответ сам напрашивается – хоть кого. Это сейчас он громко убивать готов, и без разбора. Посмотришь на него – в дрожь кидает – сам бы харакирнулся.
Но Эра сказала, значит это важно. Как же найти тот важный труп? Где? Здесь, у Робергана, на красной стороне? Сегодняшний, вчерашний, десятилетней давности? Кого он такого убил, что Эре в последний миг покоя не давало и не на помощь позвать, а именно это донести пыталась.
В Моренте вроде все целы. Или нет?
– Давно здесь никого не хоронили, – посмотрел на Лири. Но вместо него Ежи со стороны двери ответил:
– Три года.
– А ты чего там? Давай за стол, – удивился Самер.
– Да были уж. Здесь постоим, – прогудел уже Азар, страж Самера. Незаметный мужик, светлый его порой не замечал, порой вовсе о нем забывал.
– Отдыхать идите, – заметил и своего Радиш. – Столпились, делать вам нечего.
– Право наше…
– Свободны! – рявкнул Вейнер – сдуло.
– А Кейлиф где? – уставился на Лири Самер. Тот губы поджал, скривился.
– Здесь, – выдал нехотя.
– Где?
– Ристан его отхаживает. Опозорился, какой страж теперь, ежели хозяйку не уберег.
– Ее убереги, она вон…
– А неважно! Погибла светлая – за то со стража спрос! Ему доверили, а он? Стыд на весь род! Да сам знает, что не отмыться. Изгоем теперь ему быть.
– Это как? – поинтересовался Радиш.
– Да так. Никто в дом не пустит, за стол не посадит. Права нет. Убьют и никто за то не спросит. Подыхать будет – руку не подадут. Нет его теперь ни для нашего мира, ни для мира предков. Будет один как придется меж мирами болтаться.
– А помочь?
– Сам изгоем станешь. Никто к нему не подойдет, хоть что ты делай. Ни хлеба куска, ни крова, ни слова ему теперь, – ладони на столе сложил, и вздохнул.
– Жалко.
– А дите да мать не жалко?! – взвился и опомнился на кого лает – притих.
– Ты вытащить его можешь? – Вейнер кивнул на двери, за которыми Эрлан себя вместе с Эрикой погреб.
Лири потерянно глянул:
– Даже не пытайтесь.
– Эру похоронить надо.
Страж уставился на Самера с тоской и безысходностью:
– Не знаешь ты его, изначальный. Иди, сунься с похоронами – тебя первым и схороним.
– Не в себе он, ясно же, – бросил Вейнер. Выпил, что в кружке оставалось, и вылез из-за стола.
– Ты куда?
– Пройдусь, – буркнул. Сил не было сидеть, зная, что та кого любил – умерла, а родной брат, которому немало напакостил – с ума сошел.
– Присмотреть за ним надо.
– За вами за каждым в десять глаз теперь присмотр будет, – пробурчал Лири, вылезая. Настойки налил, в коридор выглянул, убеждаясь, что Вейнер не один пошел – Ежи за ним, и к Эрлану – напоить хоть.
А Самер, пока ушей лишних нет, Радиша поманил:
– С Эрой свяжись.
Тот выпрямился, уставился, как на идиота:
– Сбрендил? Она только ушла.
– И что?
– Нельзя тревожить да и толку не будет. Тяжело ей сейчас, понимаешь? Вызову – остаться может. Хочешь, чтоб меж мирами зависла и привидением жила? Мало беды? Ты что думаешь, она там ничего не видит, не чувствует?
– Ты кому говоришь? Сам там бывал.
– Ты из тела выходил, а ее выкинули. Разница. Кто в свой срок умирает, того родня встречает, а раньше выкинули – зависают. Качни отсюда – здесь и останутся. Не трогай – с той стороны родня отыщет. Жизнь отобрали, так хоть покой у нее не отбирай, совесть имей.
– Видел ее? – спросил совсем тихо. Радиш голову склонил почти до стола:
– Да. Растеряна. Но ушла. Значит, есть шанс, что ее найдут. Не буду я ее тревожить, мешать не стану. А ты чего вообще? – дошло, уставился пытливо. – Зачем?
Самер палец к губам приложил, давая понять, что инфа только для него будет. Мужчина чуть заметно кивнул и ближе к другу придвинулся.
– Последние слова Эры: "Эрлан убил тихо". Последние, понимаешь? Мне.
Радиш лицо ладонью обтер, сразу, что к чему сообразив:
– Мать!…
Самер согласно кивнул и оба задумались.
Вейнер шел по улочкам, сам не зная куда. Серым город казался, унылым, скучным. И мужчина не понимал, что здесь делает.
Ноги сами принесли на ту поляну, где они с Эрикой были. Даже цветы еще не до конца распрямились, а ее нет. И странно это, и мутно от того. Сел рядом, ладонью цветы накрыл примятые и кажется вот она, глаза закрой и живая. Открываешь – нет.
Шаги за спиной услышал, через плечо уставился – Лала. Встала над ним и смотрит – сумрачная, видно, что и ей тяжело. Наорать бы и в путь послать, а желания нет. Ничего нет. Только ком из слез и боли стоит в горле.
– Один побыть хочу, – губы разжал.
– Одному сейчас нельзя, – села рядом. – Маэр сегодня всех принимает – сходи к нему.
– Он Эру вернуть сможет? – усмехнулся нехорошо, с желчью и тоской.
– С горем справиться.
– Аа… Так пусть Эрлану поможет. А то смотреть на него тошно. Заперся вместе с… болтает, словно с живой.
И глаза ладонью прикрыл – защипало. Потер и лег, на облака смотрит.
– Она любила тебя.
Молчал долго и бросил:
– Она всех любила.
И тишина, не вяжется разговор. Подумать – так о чем говорить? Душу только бередить. Так и молчали, каждый о своем думая.
День канул – а был ли?
Со смертью Эрики что ночь, что день будто занавесили мутной пленкой – есть вроде что-то за ней, но далекое и ненужное, расплывчатое.
Вейнер в поминальный зал вернулся – никого. В залу заглянул – Эрлан так и сидит своей щекой холодную руку покойницы греет. Хорошо, что молчит уже.
Шах прошел внутрь, присел перед братом, стараясь на Эрику не смотреть. Тот сидит у тела, руку к щеке приложил и глаза закрыл – вроде спит. Вейнер чуть колена коснулся:
– Эрл?
Уставился – глаза чистые, ни грамма дремы в них, но и другого нет – пустота да чернота.
– Тебе бы отдохнуть.
– Тс. Эя спит.
– Эрл? Она не спит.
– Спит. Проснется – я рядом буду.
– Не проснется. Никогда не проснется, понимаешь, Эрл? Нет ее!
– Тс, – палец к губам приставил, а руку покойницы так от щеки и не отнимает.
– Даже орать буду – не разбужу. Нет ее, Эрлан. Пойми ты – умерла.
Тот чуть улыбнулся ему, как ребенку неразумному:
– Это ты не понимаешь – спит она, просто спит.
Да, мать же ж! – Вейнер глаза ладонями закрыл не в состоянии все это видеть, выносить. Душа на части рвется, и не знаешь, как противостоять.
Поднялся, руки в брюки сунул. На брата посмотрел, потом на Эру – белая, застывшая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
