– Это у вас, в Швеции, никто не возражал! А у нас тебе на второй день намекнули бы, что красота спасет мир!
Эстерсон кивнул и поплелся в дом переодеваться.
Он стоял у незатворенного окна спальни, которая располагалась на втором этаже, и, пока его руки ползли сверху вниз по планке новой белой рубашки, от одной белесой пуговицы к другой, инженер с интересом наблюдал за тем, как молодой офицер и загадочная незнакомка, чьего места в военной табели о рангах он уяснить пока не смог («Какая странная форма! Какие странные знаки различия!»), обмениваются светскими поцелуями с Полиной.
– Татьяна Ланина, – представилась девушка и застенчиво опустила глаза.
– Полинка, ну ты просто монстр! Столько наготовила! – Молодой Александр Пушкин окинул удивленным взглядом стол, накрытый в тени яблонь, и водрузил в центр композиции принесенную с собой бутыль именитого крымского шампанского «Юсуповский дворец. Соколиное». Эстерсон знал эту марку еще по унылым корпоративным застольям в «Дитерхази и Родригес», где она была синонимом праздничного шика. Обычно пару бутылок приносил к рождественскому столу зажравшийся Марио Ферейра. – Бог ты мой! Оливье, цыплята табака, а это что? Шуба! А где мой любимый салат из морской капусты? Не забыла?
– Конечно, звереныш мой! Я даже тортик для тебя испекла. Вафельный, с клубникой, – ласково отвечала Полина. Ее голос был необычайно глухим и тихим, Эстерсон уже знал – таким он бывает, когда Полина глотает непрошеные слезы. – Да что же вы стоите, Таня, Саша? Садитесь!
– Тортик – это хорошо, дорогая моя, любимая Полина Владиславовна! – потирая руками, сказал удовлетворенный осмотром блюд Александр и занял место во главе стола. По правую руку от него села его подруга.
– Я не ослышалась? Ваше отчество Владиславовна? – удивленно спросила она. – А не Ричардовна?
– Нет, милая. Мы с Сашенькой родные только по матери, – улыбнулась Полина.
– Извините, я не знала… – Девушка зарделась от смущения. – Вы с Сашей так похожи…
«И впрямь очень похожи!» – мысленно согласился с Татьяной Эстерсон, медленно затягивая удавку нового, с голубой ниткой галстука. «Тот же профиль, та же стройность осанки, та же дерзкая улыбка, и эта детская суетливость в движениях, проявляющаяся в минуты душевного подъема… Разве что цвет волос отличается, но ведь женщины обычно красят волосы и правды в этом пункте никто не ищет…»
– Да и фамилия у вас такая же – Пушкина… – сконфуженно рассуждала Таня.
– Это все мама настояла, чтобы я фамилию Ричарда взяла. У моего отца фамилия была неблагозвучная – Кукишный…
– Все равно извините!
– Да полно вам извиняться, Татьяна! Я всегда считала Сашку родным! А отца я своего вообще не знала! Милягу Ричарда куда больше! Вот только отчество взяла настоящее. Чтобы, значит, выказать дань уважения к биологическому родителю, я ведь все-таки биолог…
– Ричард и вправду очень милый! – оживилась Татьяна.
– Вы знакомы с Ричардом? – Тут уж пришел черед Полины изумляться.
– Случайно получилось. Зимой, в Городе Полковников…
– А я даже и не знаю, где он, этот Город Полковников.
– На Восемьсот Первом парсеке, Полинка, – пояснил Александр.
– Название кажется смутно знакомым… И что там наш папаша Ричард – все переживает трагедию эстетизма? – В голосе Полины Эстерсону послышались ироничные нотки.
– Нет, эстетизм папенька отринули-с! Перебрались на классику! Сейчас он замахнулся на «Воссоединение». Может, помнишь, мы его в школе проходили? – бросил Александр, рассеянно осматривая запущенный сад.
– «Воссоединение»… Гм… Что-то историческое? Вроде «Окопов Сталинграда»? – Полина близоруко сощурилась, старательно припоминая.
– Просто историческое. Без военного. Ну, Полинка… Напряги память! Двадцать первый век, воссоединение Украины с Россией, помпезная такая вещица. Как по мне, сюжет – скукота страшная. Мухи дохнут на лету. Конфликт надуманный, злодеи картонные… Там главный негодяй – какой-то американский «политический технолог» и его подруга, нефтяная магнатша… Во втором действии у папани запланирован хор мегакорпораций и танец медиаконцернов… Сама подумай, ну кто в такое поверит? Какие в Северной Америке мегакорпорации с политтехнологиями? Какие такие концерны? Не смешите меня, товарищи!
– Мне кажется, в музкомедии сюжет не главное, – вступилась за проект Татьяна. – Зато, говорят, там музыка красивая. Сам Рой Стеклов написал! Насколько я знаю, при создании партитуры Стеклов использовал подлинные музыкальные мотивы, популярные в начале двадцать первого века! Переработал их, конечно… Но все равно, должно быть, очень самобытно!
– Впервые вижу такую образованную девушку-офицера! – искренне восхитилась Полина. – Наверное, раньше мне просто не везло!
Эстерсон мысленно согласился с Полиной – Таня действительно мало походила на офицера. Не было в ней той грубоватой харизмы, которая практически всегда отмечает манеру держаться, свойственную молодым армейским женщинам (уж их-то он успел изучить за годы работы в военно-промышленном комплексе!).
Эстерсон нехотя оторвался от тайного созерцания милой троицы, сидящей за накрытым на четверых столом, и направился к комоду – искать чистые носки. Как назло, вместо носков под руку лезли сплошь трусики и лифчики Полины. «А это что за пыточный механизм? Бандаж? А-а, наверное, это и есть пояс для чулок! Но что он делает в моих вещах, черт возьми!» Лишь через несколько минут инженер сообразил, что, старательно прислушиваясь к разговору, ненароком залез в Полинин ящик.
– Таня действительно очень образованная, – тем временем заметил Александр. – Но она не офицер. По крайней мере еще не офицер, – и Александр лукаво подмигнул Тане.
– Вот как? Значит, наверное, учитесь в академии?
– Я даже и не учусь, дорогая Полина Владиславовна… Я вообще-то ученый… Ксеноархеолог. Окончила Кенигсбергский Государственный Университет.
– Ученый? Но на вас такая красивая военная форма…
– Это парадная форма специального научного подразделения, пошитая как раз к официальным торжествам по случаю победы! Мне она самой ужасно нравится. Я бы не стала ее надевать, собираясь к вам в гости. Но мы Сашей сегодня утром были приглашены на одну важную встречу в Новосибирске, туда без формы было никак нельзя. Мы прямо с этой встречи к вам и прилетели. В общем, Фигаро здесь – Фигаро там!
– А что это за молоточки с камушками у вас на петлицах и на рукаве? – поинтересовалась Полина, придирчиво разглядывая гостью. – Или это не молоточки, а топорики? Не могу разобрать, камушки так заманчиво блестят…
– Ах, это… – Таня скосила глаза на свои петлицы и улыбнулась. – Это не молоточки и не топорики. Это кирка и заступ, символы археологии! А над ними блестят звезды, которые символизируют иные миры! Итого получается – эмблема ксеноархеологии! Между прочим, золото девятьсот девяносто девятой пробы! И камушки настоящие – бриллианты, топазы, а на центральной звезде четырехкаратный аквасоляр с Вэртрагны. Природный, а не какой-нибудь там искусственно выращенный!
– Горжусь Россией… – впечатленно прошептала Полина. – Аквасоляр… До сих пор о колечке мечтаю, хоть бы на четверть каратика… Эх, надо же! Все читаешь в газетах, что государство с каждым днем богатеет, а пока нарукавную нашивку с бриллиантами и аквасолярами не увидишь, так и не верится…
– Ну, справедливости ради, это нештатное решение, – сказал Александр. – Эмблемы уникальные, изготовлены в Софрино, на ювелирном заводе, который исключительно нужды нашей Церкви обслуживает. Это Тане наш бывший начальник подарил, Демьян Феофанович Колесников. От имени, так сказать, и по поручению всего нашего большого отряда!
– Что-то я совсем запуталась, Сашенька, – нахмурив лоб, сказала Полина. – Если ты офицер, а Таня штатский ксеноархеолог, каким образом у вас мог быть общий начальник?
– Это долго объяснять.
– Ну ты хоть в двух словах! А то я себя прямо-таки дурочкой какой-то чувствую!
– Я объясню, конечно! Но… можно потом? Попозже? – Александр поглядел на Полину умоляюще. – Мы с Таней сегодня не завтракали. И не обедали… И на ногах – с двух часов ночи! С банкета-то мы смылись и сразу поехали на космодром, чтобы к вам лететь. И теперь… когда я смотрю на оливье, в моей душе крепнет такое чувство… такая уверенность… что я вот сейчас прыгну через весь стол и… откушу Полине Владиславовне ее прекрасный пальчик! – С этими словами Александр одним движением стряхнул с себя вялую рассеянность и пружинисто подскочил на стуле, будто действительно собираясь прыгнуть. Зазвенели бокалы, брякнули о стол ножи и вилки.
Полина притворно взвизгнула. Таня захохотала. Вскоре рассмеялась и Полина – сыграно было великолепно. Даже Эстерсон, наблюдавший всю эту сцену из окна (теперь он вслепую застегивал запонки), улыбнулся. Все-таки Александр Пушкин был чертовски обаятельным сукиным сыном («Недаром отец – режиссер!»).
