Рядом с телом Грюневальд кто-то оставил желтые тюльпаны. Карл Лундстрём в вечер своей смерти тоже получил желтые тюльпаны. Могло ли статься, что женщины убили и его тоже? А почему нет? И Карл Лундстрём, и Пер-Ула Сильверберг были педофилами, посягнувшими на своих дочерей. Весьма вероятно, что именно это их и связывало. Таким образом, желтые тюльпаны и школа Сигтуны имеют общий знаменатель.
Жанетт зажгла свет на кухне, подошла к холодильнику, достала масло и сыр.
Месть, подумала она. Как, черт возьми, месть могла толкнуть людей на такие крайности?
Роясь в морозилке в поисках хлеба для тостов, Жанетт переключилась на Юнатана Седера. Они убили мальчика, который ни в чем не был виноват. Даже если они хотели нанести его матери сокрушительный удар, прежде чем прикончить ее саму, их действия все равно оставались за пределами понимания Жанетт.
Жанетт нашла хлеб, взяла два куска, сунула в тостер.
Вряд ли она получит ответы на все вопросы.
Жанетт, подумала она, усвой наконец: как полицейский ты не всесильна, так что угомонись. Невозможно понять все.
Она села за кухонный стол и принялась листать каталог IKEA. Может, купить новую мебель именно сейчас – это не так уж глупо? Продажа дома наверняка займет какое-то время, а ей, Жанетт, не хочется, чтобы обстановка постоянно напоминала о прежней жизни. Иногда, когда она входила в гостиную, ей казалось – вот Оке развалился на вытертом диване. Кухонный стол и стулья они покупали вместе в “Эммаус лоппис” в Упсале, когда Юхан только-только родился. Лампы и ковры тоже были их, не ее. Даже калошница. На всем лежал отпечаток их с Оке совместной жизни.
Тостер щелкнул. Только Жанетт успела добавить его в инвентарный список приобретенного совместно с Оке, как зазвонил телефон.
Как ты сентиментальна, Жанетт, подумала она, закрыла каталог и сняла трубку.
Разумеется, это был Оке. Бывший муж словно знал, о чем она сейчас думает.
– Привет, – коротко сказала она в трубку.
– Привет. Как дела?
– Хорошо.
Пустые фразы. О чем еще говорить, кроме как о вещах сугубо практических?
– Как Юхан? – задала следующий вопрос Жанетт.
– Юхан? Да все нормально… Спит.
Повисла пауза, и Жанетт начала терять терпение.
– Раз ты позвонил – значит, ты, полагаю, чего-то хочешь. Опять что-нибудь с Юханом?
Оке кашлянул.
– Да, я хочу в выходные взять его с собой в Лондон. На футбол.
Только он и я. Быть отцом, все такое… Отцом? Очень вовремя, подумала Жанетт.
– Ладно. А он согласен?
Оке приглушенно рассмеялся.
– Да ну, тут и сомневаться нечего. Лондонское дерби, знаешь… Она вдруг заметила, что отвечает на смех Оке быстрой улыбкой. – Отлично, это ему на пользу. Только вы двое? А что Александра?
Снова пауза. Жанетт невидяще смотрела на тостер. Два золотистых ломтика выскочили и, конечно, уже начали остывать.
– Она устроила новую выставку и продала несколько картин.
Их купил – угадай, кто?
– Свинья пыхто, – не сдержалась Жанетт.
– Ну перестань. Представитель пенитенциарной системы, десять картин для тюрьмы Крунуберг. Елки, да это же, считай, твое рабочее место! – Оке захохотал. – Так что Александра останется в Стокгольме. Осталось продать еще несколько картин. Дела идут хорошо.
– Ага… поздравляю. Здорово, что у тебя все хорошо.
Было слышно, как Оке сглотнул.
– Как родители? – спросил он вдруг, и Жанетт узнала его манеру менять тему разговора. – Все еще в Японии?
Жанетт улыбнулась, вспомнив, насколько Оке не любил ее отца.
– В Китае. Вернутся домой недели через две-три.
Оке не ответил, и они какое-то время помолчали. Жанетт снова подумала об их некогда совместной жизни – бог знает когда это было!
– Слушай, – сказал Оке наконец, – у тебя нет желания пообедать? Мы бы с Юханом приехали.
– Пообедать? – Жанетт поколебалась. – А у тебя есть на это время?
– Есть, поэтому я и спросил, – сердито ответил он. – Завтра сможешь?
– Лучше послезавтра. К тому же я жду разрешения на обыск, так что пока вопрос открыт.
– Ладно, – вздохнул Оке, – позвони, как сможешь. – И положил трубку.
Она ответила на его вздох в уже опустевшую трубку, встала из-за стола и вынула хлеб из тостера. Плохо, думала она, готовя бутерброды. Плохо для Юхана. Ни намека на стабильность. Ей вспомнился комментарий Хуртига, когда они ехали в разоренный Ханной и Йессикой дом Седеров. “Для подростков все имеет колоссальное значение”, – сказал он тогда. Касательно случая Эстлунд и Фриберг большей правды и быть не могло.
Ну а Юхан? Ее собственный подросток? Сначала развод, потом события в “Грёна Лунд”, когда он исчез, а теперь эта проклятая ненависть между ней, у которой едва находится для него время, и Оке с Александрой, которые ведут себя как большие дети и не в состоянии решить, что они будут делать в ближайшие пару дней.
Жанетт сунула в рот последний кусок сухого остывшего хлеба и вернулась к телефону. Надо было поговорить с кем-нибудь, а единственный человек с соответствующей квалификацией – это София Цеттерлунд.
В телефоне поплыли гудки. Жанетт вздрогнула – из кухонного окна тянуло сквозняком.
Осенний вечер, усыпанный звездами, был искристо прекрасен. Пока Жанетт размышляла, как люди умудряются наделать столько адских ошибок, София ответила. – Мне тебя не хватает, – сказала она.
– Мне тебя тоже. – Жанетт ощутила, как снова становится тепло. – Мне здесь так одиноко.
София дышала где-то совсем рядом.
– Мне тоже. Хочу скорее встретиться с тобой.
Жанетт закрыла глаза и представила себе, что София и впрямь здесь, рядом с ней, лежит на ее плече и шепчет ей на ухо, близко-близко.
– Я тут задремала, – продолжала София, – и видела тебя во сне.
Жанетт, все еще не открывая глаз, откинулась на спинку стула и улыбнулась.
– О чем был сон?
София тихо, почти застенчиво рассмеялась.
– Я тонула, а ты меня спасла.
Патологоанатомическое отделение
Судебный патологоанатом Иво Андрич снял бейсболку и положил ее на каталку из нержавеющей стали. Тяжело шагая, со страдальческим выражением на лице он подошел к раковине и, выдавив мыла, вымыл руки тщательно, до самых локтей. Закончив, он вытер руки, потянулся к держателю возле зеркала и взял пару покрытых тальком одноразовых резиновых перчаток. Натягивая перчатки, Иво двинулся к двум каталкам, стоящим посреди секционной.
От двух серых мешков для трупов несло дымом, гарью и бензином.
Андрич взглянул на часы и понял, что проведет в морге всю ночь.
Иво Андрич гордился своим профессионализмом. На то, чтобы отточить знания и навыки, у него ушли долгие годы, к тому же ему пришлось многим пожертвовать. Он выучился на врача в сараевском университете, проходил практику в родном Прозоре, и это время запомнилось ему как счастливое. Его родители – родители единственного в этом городке человека с высшим образованием – невероятно гордились им и благодаря его солидной работе пользовались всеобщим уважением.
У Иво была не только ученая голова – она много у кого была. В придачу к голове у него имелись амбиции, и он сумел распорядиться своим талантом, а это уже было под силу не столь многим. Когда другие парни собирались на площади покурить и выпить пива, Иво читал дома английские книги по медицине. Когда потом политики принялись подзуживать друг друга и на улицах появились военные патрули, Иво решил держаться подальше от всего этого. Конечно, он отслужил свое в армии, получив хорошие характеристики, но не выпячивал это как особую заслугу.
Когда Словения и Хорватия потребовали отделения от Югославии, в Боснии провели референдум: хотят ли боснийцы тоже отделиться? Этот вопрос внес раскол и в городок, и в семьи. Люди не смогли прийти к соглашению, и разверзлась преисподняя: соседи, которые прежде мирно общались, возненавидели друг друга. В конце концов война пришла и в Прозор.
Внимательно рассмотрев оба мешка, Иво решил начать с того, который с большой вероятностью содержал в себе обугленные останки Йессики Фриберг. Молния немного бугрилась, и Иво пришлось прижать ее рукой. Когда он расстегнул мешок до конца, гарью и дымом завоняло еще сильнее.
Иво начал с анализа тканей. Первым делом надо при помощи анализа ДНК установить личность погибшей. Потом следует проверить, есть ли в крови монооксид углерода. Он расскажет о причине смерти.
К выхлопной трубе машины был присоединен шланг от пылесоса, по которому ядовитые газы попали в салон. Так как обе женщины были пристегнуты ремнями безопасности, Иво Андрич предположил, что они решили совершить совместное самоубийство.
На каталке лежала женщина лет сорока – возраст, в котором все лучшее только начинается.
Иво Андрич снова застегнул молнию, повернулся к другому мешку и с глубоким вздохом открыл его. Полицейские считали, что в этом случае личность покойной им также известна. По сведениям, имевшимся у Иво, женщину звали Ханна Эстлунд и у нее была особая примета.
