Жанна Беррийская и герцог, ее супруг, не были обычной парой. Когда они поженились, ей исполнилось двенадцать лет, а ему — сорок восемь. Теперь же им было соответственно тридцать восемь и семьдесят четыре. Она была восхитительна в своем зеленом платье с глубоким декольте, богато украшенном бриллиантами. В отличие от большинства присутствующих дам на ней не было шляпки, поэтому все могли оценить ее прекрасные волосы, блестящие, с золотистым оттенком, убранные в высокую прическу с жемчужинами. При виде герцогини Гильом де Танкарвиль склонился в глубоком поклоне. Из этого Рено сделал вывод, что перед ними одна из самых высокородных дам при дворе.
— Господин главный управляющий погребами, вы скрыли от нас, что у вас имеется сын.
— Это не мой сын, мадам, но крестник, Рено де Моллен.
— Тем хуже для вас.
Жанна Беррийская подала Рено руку.
— Вы пригласите меня на этот танец?
— Увы, мадам, я не умею танцевать.
Герцогиня улыбнулась.
— Я буду вас вести. При вашей врожденной грации вы сами поймете, какие надо делать движения.
Рено не мог отказать. Он взял протянутую ему руку, и они присоединились к другим парам. Чувствуя себя крайне неловко, Рено хранил молчание. Первой нарушила безмолвие партнерша.
— Вам известно, кто я?
— Нет, мадам, и я прошу у вас за это прощения.
— Жанна, герцогиня Беррийская.
Смущение Рено усилилось, тем более что вопреки ее обещаниям движения, которые ему приходилось делать, давались ему вовсе не так легко: он был до крайности неловок. Ему казалось, что все смотрят только на него, смешного и нелепого провинциального дворянчика, который танцует с одной из самых высокородных дам Франции. И что подумает об этом герцог?..
Словно подслушав его последний вопрос, герцогиня сказала:
— На балу я всегда одна. Мой муж приходит крайне редко. Разве в его возрасте можно танцевать?
Рено испытывал невыносимые муки. Казалось, его партнерша догадывалась об этом, и это доставляло ей живейшее удовольствие. Она продолжала игривым тоном:
— Должно быть, вы знакомы со многими женщинами.
— Нет, мадам. В Моллене вообще не было женщин.
— Как это странно! Но уж здесь, во всяком случае, в них недостатка нет. Вы, без сомнения, найдете ту, что придется вам по вкусу.
Она кокетливо улыбнулась.
— Вам понравится, если она окажется похожей на меня?
Рено не нашелся что сказать. Он просто промолчал. Внезапно тон Жанны Беррийской переменился:
— Вы находите, что я не привлекательна? Что в моем возрасте красота уже увядает?
Рено поспешил ответить:
— Нет, мадам! Вы просто восхитительны. Но, к несчастью, та, которую я жду, она… исключительная.
Раздражение герцогини переросло в гнев.
— Выше меня стоит только одна королева! Так вы хотите стать любовником Изабо? Идемте! Я представлю вас ей и заодно передам ваше предложение!
— Нет, все не так. Это… даже не королева.
Жанна Беррийская пристально смотрела на него.
— Вы смеетесь надо мной? Объяснитесь же, Рено де Моллен! Иначе завтра я пожалуюсь герцогу, что вы не выказали мне достаточно почтения, и вы окажетесь в самой мрачной темнице Шатле!
Рено ничего другого не оставалось, как открыть свою тайну. Умирающим голосом он произнес:
— Женщина, которую я жду, это… единорог.
Танец закончился. В наступившей тишине он видел, как изменилось лицо герцогини Жанны. Со все возрастающим любопытством она разглядывала своего столь привлекательного внешне и такого странного кавалера. Когда вновь заиграла музыка и начался новый танец, Жанна увлекла его в сторону.
— Так значит, единорог может оказаться женщиной?
— Я в этом уверен.
— А как вы ее узнаете?
— По внешнему виду. Я не смогу ошибиться.
— А как вы сможете ее завоевать?
— Этого я вам открыть не могу. Это моя тайна.
— Говорите.
— Не настаивайте, мадам. Это истинная тайна. Ее у меня не смогли бы вырвать все палачи Шатле.
Наступило молчание. Казалось, Жанна Беррийская колеблется, но затем она улыбнулась:
— Я не настаиваю. Оставляю вас, Рено де Моллен, рыцарь с единорогом.
Рыцарь с единорогом… Именно так стали называть Рено во дворце Сент-Поль. Герцогиня не замедлила рассказать о его признании всем дамам, которые принялись повторять эти слова на все лады, потрясенные романтическим характером нового придворного, и вскоре этот таинственный молодой человек, только недавно прибывший из Нормандии, стал одной из самых заметных персон при дворе.
***
Затем последовали все эти трагические события в Париже, и на первый план выступила борьба бургундцев и арманьяков. В эти страшные часы Рено де Моллен являл доказательства исключительного мужества. В сущности, он не ощущал себя арманьяком, но его искренне возмутили посягательства на королевскую власть и государство. 28 апреля 1413 года, узнав о нападении на отель Гиень, где находился дофин, Рено, вооружившись, отправился туда.
Когда он прибыл на место, ворота были уже взломаны и вовсю шла слепая резня. Он мечом проложил себе путь в толпе и лично спас от толпы нескольких насмерть перепуганных слуг и пажей, закрыв их собственным телом.
Но лучше всего Рено де Моллену удалось проявить себя 22 мая, во время бунта, направленного против Изабо Баварской. Чернь захватила дворец Сент-Поль, изливая потоки непристойных оскорблений на королеву. Испуганные придворные попрятались по углам. Тут юный рыцарь с единорогом предстал во всем блеске.
Рено рвался вперед с мечом в руках, всем своим видом выражая решимость. Он с отвращением взирал на это в буквальном смысле слова скотское зрелище. Были там одна отвратительная женщина в маске волчицы, с полностью обнаженной грудью, и еще одна с головой лани, и мужчина с головой птицы…
Когда вперед выступил Эсташ де Павили, чтобы потребовать ареста пятнадцати придворных дам королевы, а затем ее советника и брата, герцога Баварского, Рено, подняв меч, стал перед королевой. Изабо сама опустила руку своего защитника: сейчас следовало уступить, чтобы избежать кровавых последствий.
Требования бунтовщиков были выполнены, и Рено де Моллен с яростью в душе вынужден был смотреть, как народ уводит за собой пленников. Неожиданно он почувствовал, как на плечо его легла чья-то ладонь. Он обернулся. Ему улыбалась Жанна Беррийская.
— Благодаря вам, Рено де Моллен, я ни на одно мгновение не поддалась страху. И дело вовсе не в вашем мече, но в вашей чистоте и невинности. Я была защищена ею, она словно воздвигла вокруг меня невидимую стену. Ее не могли преодолеть ни уродство, ни порок.
Рено промолчал, не зная, как отвечать на такие слова, которые, по всей очевидности, были словами любви. Герцогиня вздохнула.
