С тех пор начальник охраны и комендант Кремля ведут войну против пернатого племени. Ворон стреляли снайперы, орнитологи давали советы, кремлевский полк организовал соколиную охоту на ворон. Но всё было бесполезно. Война с воронами в Кремле продолжается и по сей день…
Включенные в номенклатуру пользовались поликлиниками, больницами и санаториями Четвертого главного управления. Первая поликлиника, которая и по сей день находится на Сивцевом Вражке и принадлежит теперь управлению делами президента России, и Центральная клиническая больница считались лучшими медицинскими учреждениями в Союзе.
Корней Чуковский, который лечился в ЦКБ весной 1965 года, записал в дневнике:
«Больница позорная: работники ЦК и другие вельможи построили для самих себя рай, на народ – наплевать. Народ на больничных койках, на голодном пайке, в грязи, без нужных лекарств, во власти грубых нянь, затурканных сестер, а для чинуш и их жен сверх-питание, сверх-лечение, сверх-учтивость, величайший комфорт.
Рядом с моей палатой – палата жены министра строительства, – законченно пошлая женщина, – посвятившая все свои душевные силы борьбе со своим пятидесятилетием, совершенно здоровая».
При Брежневе построили еще и спецбольницу с поликлиникой на Мичуринском проспекте – для высшей номенклатуры.
Санаторий в подмосковной Барвихе был самым комфортабельным и престижным в системе Четвертого управления при Министерстве здравоохранения СССР. Хотя санаториев и домов отдыха для начальства было много – от Рижского взморья до Сочи, от Курской области до Валдая, в советские времена все предпочитали Барвиху.
Мягкий климат средней полосы, показанный практически при любом заболевании, близость Москвы, хорошее диетическое питание и прекрасное медицинское обслуживание – это привлекало отдыхающих даже не в сезон. Получить путевку в Барвиху было особой честью. Здесь отдыхали только самые высокопоставленные чиновники.
Во время войны на территории санатория был госпиталь. С тех трагических лет сохранилось военное кладбище.
В санатории мало отдыхающих, которые друг друга почти не видят, зато множество вежливых людей в белых халатах. Здесь ни в чем не отказывают отдыхающим. Каждого называют по имени-отчеству. Имена помнит не только лечащий врач, но и сестры, и подавальщицы в столовой, и нянечки, и те, кто разносит неходячим больным еду в номера.
Впечатления от отдыха в Барвихе изложил в дневнике Александр Твардовский:
«Живу среди читающих газеты и даже редактирующих их, среди членов коллегий министерств, и повыше – маршалов, министров, крупных пенсионеров, коим по самой их сути полагается быть „политиками“, и никаких „дикуссий“, мнений, рассуждений о проживаемом времени, – как будто ничего не произошло и не происходит: уженье рыбы, домино, кино – и все. Разговоры на редкость однообразные, плоскошуточные, пустоутробные.
Время точно онемело, – в нем умолк нескончаемый затейник-оратор, а на место его словно бы никто не пришел, – как бы все в ожидании отсутствующего «старшего».
Газеты вяло, по инерции взывают к кому-то о необходимости «убрать вовремя и без потерь», регистрируют фестивали, матчи, встречи, обеды, но все без чего-то, – трудно сказать, без чего именно…»
Впрочем, власть заботилась и о духовной пище для аппарата.
Существовали театральная касса, снабжавшая высших чиновников и их семьи билетами на любые спектакли, специальная книжная экспедиция, которая обеспечивала начальство книгами (а в ЦК была еще своя отдельная экспедиция) и даже специальная книжка с отрывными талонами, которая позволяла ее обладателю раз в пять дней приобрести два билета в любом кинотеатре, но не позднее чем за полчаса до начала сеанса…
Система номенклатурных благ распространялась вплоть до райкома партии (в меньших, разумеется, масштабах). В областных центрах существовали спецполиклиники с больницами, продовольственные базы и спецстоловые, куда пускали по пропускам с фотографией. Причем обком партии и облисполком располагались в одном здании, но в столовой работники двух учреждений часто расходились по разным залам – партийцы, как высшая власть, обедали отдельно даже от советской власти… И еще был зал для самого высокого начальства. Отобедав и загрузив сверток с продуктами для семьи в багажник черной «Волги», областные и районные начальники рассказывали согражданам, какое им выпало счастье – жить при развитом социализме.
Как делались карьеры
Когда Брежнев стал первым секретарем, в аппарате вздохнули с облегчением: конец нелепым идеям Хрущева, а с Леонидом Ильичом можно работать. «Ранний Брежнев» вел себя очень скромно по сравнению с «поздним Хрущевым». Он прислушивался к чужому мнению, не отвергал чужую точку зрения, позволял с собой спорить.
Его помощник по международным делам Александров-Агентов показал Брежневу понравившуюся ему цитату: «Нервный человек не тот, кто кричит на подчиненного, – это просто хам. Нервный человек тот, кто кричит на своего начальника».
Брежнев расхохотался:
– Теперь я понял, почему ты на меня кричишь. Леонид Ильич умел произвести впечатление, умел нравиться. Александрову-Агентову сказал:
– Знаешь, Андрей, обаяние – это очень важный фактор в политике.
Брежнев любил фотографироваться, знал, что фотогеничен. Поэтому ТАСС предоставило в его распоряжение фотокорреспондента – Владимира Гургеновича Мусаэльяна. Он сопровождал Брежнева в поездках, снимал его в кругу семьи и на отдыхе.
Генерал Василий Иванович Другов, тогда первый заместитель заведующего отделом административных органов ЦК, рассказывал, как после больших военных учений в Белоруссии на подведение итогов пригласили Брежнева.
Василий Другов опоздал на полторы минуты, вошел – за столом только два свободных стула. Сел на один из них. Открылась дверь, вошли Брежнев и первый секретарь ЦК Белоруссии Петр Миронович Машеров. Машеров занял председательское кресло, Брежнев сел рядом с Друговым. Тот сразу встал.
– Ты куда, Другов?
– Да я не свое место занял, Леонид Ильич.
– Сиди. А то если мне еще стопку нальют, я час разговаривать буду. Ты меня останавливай.
В те годы Леонид Ильич, не лишенный юмора, мог и над собой подшутить.
«Мне Брежнев понравился, – вспоминал начальник кремлевской медицины академик Чазов, – статный, подтянутый мужчина с военной выправкой, приятная улыбка, располагающая к откровенности манера вести беседу, юмор, плавная речь (он тогда еще не шепелявил). Когда Брежнев хотел, он мог расположить к себе любого собеседника. Говорил он с достоинством, доброжелательством, знанием дела».
