— Антон Иваныч.
— Ну, действуй, Антон Иваныч, на счастье, — сказал, протянув ему руку, сержант Афанасий Балахонов. — Желаю быть с тобой знакомый...
И Барыкин заметно повеселел от этих слов.
Он, оказывается, не от природы угрюмый и тихий. Он от смертной тоски своей, от пятна на совести стал угрюмым.
А на самом-то деле он веселый, Антон Барыкин.
Западный фронт, апрель 1942 г.
Дом господина Эшке в городе Веневе
Большой бревенчатый дом стоял в глубине двора, в переулке, укрытом ветвистыми тополями, и не всякий прохожий заметил бы его, особенно в сумерки, особенно в метель, когда мокрый снег залепляет все на свете, и слепит глаза, и сбивает с пути.
Но обер-лейтенант Фердинанд Эшке, пропустив впереди себя громыхающий длинный обоз, остановился около этого дома и по-хозяйски уверенно повернул кольцо калитки.
Взъерошенный старый пес, оскорбление залаяв, рванулся ему навстречу.
Обер-лейтенант расстегнул было кобуру, но тут же заметил, что пес на цепи, и спокойно пошел дальше, оставляя в пушистом снегу глубокий след тяжелых, кованых сапог.
Похоже было, что в доме никто не живет.
Высокое крыльцо было завалено снегом, ставни закрыты, а маленькое окошечко в дубовой двери затянуто морозным инеем.
Обер-лейтенант все-таки постучал. Он постучал раз и два, потом гневливо ударил сапогом в дверь и наконец услышал мягкие шаги за дверью.
— Вам кого? — тихо, без удивления, спросил старик, осторожно высунувшись в чуть приоткрытую дверь.
— Здравствуйте, — вежливо и настойчиво сказал обер-лейтенант и так же вежливо и настойчиво, отодвинув старика, вошел в переднюю, в полутьму и тепло чужого жилища.
Больше спрашивать было не о чем.
В город вошли немцы, и старик, стоявший у входа в столовую, приготовился ко всему. Он не удивился бы, если б немецкий офицер выстрелил в него.
Но коротконогий, толстолицый немец улыбался и пристально и молчаливо, как оценщик, рассматривал мебель, стены и самого старика, обутого в мягкие войлочные туфли.
В столовой по-прежнему стоял квадратный старинный стол, за которым недавно еще собиралась большая семья: два сына, три дочери, зять и племянник — агроном, приезжавший из деревни погостить к дяде в город Венев.
А теперь все разъехались. Оба сына и дочка-фельдшерица уехали на войну в первые же дни, зятя недавно ранили, две дочери поехали к нему в госпиталь, да там и остались санитарками, а где племянник — этого никто не знает. Говорили, будто ушел он к партизанам. Может быть, и в самом деле ушел. Многие ушли.
Остались только старик со старухой.
И вот сейчас чужой человек шагает по их дому, по теплым комнатам, где они прожили почти сорок лет.
Дом этот сколочен собственными руками, вот этими, все еще крепкими руками потомственного плотника.
Взрослые дети помогали утеплять этот дом, благоустраивать его. Посадили фруктовый садик во дворе, каждую весну обмазывали стволы деревьев известью, каждую осень обматывали их тряпьем и рогожей, чтобы мороз не потревожил, чтобы заяц не обгрыз.
Постепенно завели корову, козу, гусей и посадили свирепого пса Баритона сторожить имущество.
Все было свое, нажитое, заработанное.
А сейчас — странное дело! — ничего не жалко старику Бахмачеву, и только противно, что чужеземец трогает руками его, старика, добро и на толстом лице чужеземца шевелится улыбка, ненужная для грабителя и очень обидная для хозяина.
Немец вертит в руках крошечные валенки покойного внука.
Дед отворачивается. Противно ему до боли смотреть в этот момент на немца.
И зачем тут оказались валенки внука?
Потом немец снимает с вешалки шубу самого старика. Шуба немцу, должно быть, нравится. Он щелкает языком. Примеряет ее. Она великовата ему.
Но он все-таки, видимо, думает взять ее и говорит старику на ломаном русско-польско-украинском языке, что если сюда, когда он уйдет, явятся немецкие солдаты, следует им сказать, что эта шуба принадлежит ему, обер-лейтенанту Фердинанду Эшке.
И тут он замечает велосипед. Хороший велосипед. Племянник обычно ездил на нем из деревни в Венев. Немец говорит:
— Этот машин имеет господин Эшке.
— Это же племянника велосипед, — объясняет старик. — Шуба моя. Я тебе ничего не говорю, бери. А это племянника вещь. Понятно?
— Молшать! — вдруг закричал немец. — Я сказаль: этот машин, этот аппаратен, есть собственность господин Эшке.
— Ну, пес с тобой! — сказал старик. — Ешка так Ешка.
Он терпеливо молчал все время, пока немец осматривал и ощупывал вещи и приказывал говорить о каждой, что она принадлежит господину Эшке.
Наконец немец заинтересовался небольшими портретами на стене.
На один портрет он долго смотрел, потом спросил:
— Фатер? Ойтец?
— Это Гегель, — сказал старик.
— Кто?
— Гегель.
— Что есть Гегель?
— Ну, это я тебе в точности не могу объяснить, — сказал старик. — Это дочка моя тут его повесила. Ученый он у вас какой-то. Гегель. Немецкий ученый. Дочка моя в институте его изучала. И вот повесила тут. Из уважения.
— Коммунист? — сердито спросил Эшке.
— А кто его знает, — сказал старик.
Обер-лейтенант заорал, замахнулся на старика, но не ударил, а только толкнул и приказал сейчас же снять портрет.
Нерасторопность старика раздражала обер-лейтенанта.
В конце концов он сам сорвал со стены портрет и растоптал его.
— А может, и не коммунист, — сказал старик. — Темный человек что угодно может растоптать.
Немец вошел в спальню.
На большой, двуспальной кровати лежала старуха, укрытая с головой теплым стеганым одеялом. Немец сдернул с нее одеяло. Он чего-то испугался вдруг и спросил тревожно:
— Чей женщина?
— Жена моя, — сказал старик. — Хворает. Вот я при ней и нахожусь.
Немец со всех сторон осмотрел кровать, осмотрел даже все под кроватью, снова потрогал одеяло и почти задумчиво сказал:
— Эта кровать имеет собственность господин Фердинанд Эшке. — И вдруг закричал: — Убирайт женщин! Нельзя здесь женщин!
— Хворает же она, я тебе объясняю, — сказал старик. — Куда же я ее, больную, дену? Объясняю тебе русским языком — хворает...
Но немец продолжал кричать:
— Убирайт женщин! Убирайт!
Видимо, он сам боялся захворать, что ли. Иначе старик Бахмачев никак не мог объяснить его поведение.
Немец вышел из спальни, внимательно оглядывая стены.
Дверь в передней осталась незапертой. Он толкнул ее ногой и вышел во двор. Направился в пристрой, где разместились в темном соседстве коза и корова, гуси и куры. Осмотрел все тщательно, ласково похлопал корову по бокам рукой в перчатке, козе состроил рожу и передразнил загоготавших гусей.
Потом долго со двора осматривал дом и после осмотра сказал старику, что всем, кто спросит, надо говорить, что этот дом господина Эшке, что в этом доме живет господин обер-лейтенант Фердинанд Эшке.
Все ему, должно быть, понравилось — и корова, и коза, и куры, и гуси, и пес Баритон.
Обер-лейтенант был очень доволен, что оказался предусмотрительным и в первую минуту не застрелил злую собаку. Именно злая собака должна охранять его, господина Эшке, дом.
Боялся только, видимо, Эшке, как бы его соратники не захватили это облюбованное им жилище.
Ведь не напрасно, опередив всех квартирьеров, он явился сюда. Все вещи должны принадлежать только ему одному. А тут много хороших вещей. Наконец-то Луиза будет довольна...
Она все упрекает его в недостаточной практичности, пишет, что их сосед, Лемке-младший, прислал жене из России три роскошные шубы и несколько шерстяных отрезов. А он, Фердинанд, до сих пор ничего хорошего не прислал, если, конечно, не считать продуктов и обуви. Кстати, обувь оказалась непрочной. Вилли в первую же неделю разбил русские башмаки. Может быть, это потому, что он теперь увлекается футболом. А маленькая Луиза просит отца прислать какие-нибудь кружева. Она становится в последнее время ужасной модницей.
При воспоминании о детях у обер-лейтенанта щемительно сжалось сердце. Да, да, надо думать о детях. Надо заботиться о их будущем, о их благополучии.
Маленькая мелочная лавка на окраине Мюнхена должна после войны превратиться в магазин, в отличный магазин с красивой вывеской: «Фердинанд К.Эшке. Галантерея и прочие товары».
Для того чтобы осуществилась эта мечта, надо действовать решительно. Луиза, как всегда, права. Надо действовать смело и решительно, не терять времени.
Осмотрев еще раз дом старика, Фердинанд Эшке сказал, что он сейчас уйдет, но через час — через два придет снова. Поэтому старик должен все сохранить до его прихода в полном порядке.
За это господин Эшке обещает ему не убивать его, старика.
Но если старик ослушается, господин обер-лейтенант вынет вот эту штуку...
Обер-лейтенант похлопал по кобуре и, улыбнувшись, сказал:
— Пиф-паф!
— Ужас как ты меня напугал! — сказал старик. — Ну, стреляй!
— Я тебя знайт, старик! — закричал вдруг с визгом господин Эшке. — Я тебя знайт! Я знайт, где твой дети!..
