и так в восемь вечера нас попросят.
— С чего ж это — одного? Я не один, — возразил он. — У меня соседи по палате ух какие подобрались! Смотри, сколько ты нам наготовила. Поедим, поговорим, тебя похвалим, с Петром Иннокентьевичем партейку в шахматы сыграем, а там и на боковую. Что нам, старикам… До полуночи точно терпеть не станем. Подъем тут ранний…
— Пап…
— Давай, Чернавушка, давай. Собирайся, — уверенно кивнул Савелий Афанасьевич. — Ты теперь не об отце, а о муже думай.
И посмотрел на Клима. Клим молча кивнул, не желая ни спорить, ни соглашаться. Женя тоже быстро глянула на него. Потом снова на отца.
— Ты уверен?
— Конечно, доченька.
— Тогда посуду пойду помою, — то ли расстроенно, то ли растерянно отозвалась Женя и принялась собирать со стола. Клим вроде как принялся ей помогать, но Савелий Афанасьевич его осадил.
— А ты пока со мной посиди, — попросил он.
Женя собрала посуду и ушла к раковине в закутке. Савелий Афанасьевич проводил ее взглядом и, стоило ей удалиться, взял Клима за руку.
— Послушай, — вздохнул он и посмотрел на него едва ли не с мольбой. Климу стало неловко: отец Жени был старше него раза в три, и неприятно было, что он теперь явно считал себя от него зависимым. — Не знаю, говорила ли Чернава тебе. Ее мать и ходила с детьми тяжело, и тяжело рожала. Мучилась, бедняжка, страшно. С первой дочерью два дня кричала и на стенку лезла, едва потом выходили. Повитуха сказала, больше родить не сможет. Она как поняла, что других детей не будет, всю себя в доченьку вложила. Да и я тоже. Избаловали, что уж тут сказать… А потом восемнадцать лет прошло, и опять она у меня затяжелела… С Чернавой еще хуже вышло. Все соки из нее те роды выпили. Она не простила мне этого, и я себе не простил бы, только вот жизни без Чернавы я не представляю. И не знаю, как оно правильно должно было быть… Я что хотел сказать. Ты погоди с детьми. Не торопись. Я специально узнавал, в этом мире иначе все, и рожают тут не так… Но все же… Чернава больно на жену мою уродилась похожей… Пусть окрепнет. Да и учиться она сильно хочет…
— Не волнуйтесь, — вздохнул Клим. Чувствовал он себя хуже некуда: старика обманывать — разве ж дело. Но и выбора особого не было. — Мы пока не собирались. Пока Женя не скажет…
— Спасибо тебе! — Савелий Афанасьевич схватил его за руку второй рукой. Клим перевел взгляд на старческие ладони на его молодой. — Спасибо, — повторил старик. — Я, может, только благодаря тебе жить и остался. Так за Чернаву сердце болело, а как ты сказал, так я и успокоился… Только что ж ты ко мне-то сначала не пришел? Впрочем, дело молодое, да и мир другой, все тут иначе… А ты Чернавушку-то все же береги… Это она на людях хорохорится, чтоб кто случайно не удумал, что ее обидеть легко. Всё сама, всё в себе... А на деле ранимее ее я не встречал. Ну да что я тебе рассказываю, ты ж, наверное, и так уже все про нее понял. А я как отсюда выйду, сразу к деду твоему пойду, надо ж за ваше здоровье выпить…
Клим снова перевел взгляд на их руки. Ладони у отца Жени мелко подрагивали.
— О чем с тобой папа говорил? — спросила Женя, когда они с Климом вышли из больницы. — Я ж поняла, что он специально тебя со мной не пустил.
— Просил меня не делать тебе детей до поры до времени, — задумчиво ответил Клим.
Женя как шла, так и остановилась. Кончики ушей заалели из-под шапки. В другое время Клим бы позабавился — столько лет, у иных в это время уже по три, по четыре ребенка, а она до сих пор дитя дитем — но только в этот раз было как-то не до шуток.
— Клим, прости меня…
— Я тебе хоть слово сказал?
— Я ему расскажу, — в тысячный раз пообещала она. — Он выйдет из больницы, и я расскажу, а потом сразу разведемся…
— Твой отец хочет выпить с моим дедом за нашу с тобой счастливую жизнь, — вздохнул Клим.
Глаза у Жени стали совсем большие.
— То есть уже сейчас надо рассказать, да? — испуганно спросила она и оглянулась на больницу. Губы у нее побелели. Но Клим теперь уже знал, что это от холода, и больше не пугался.
— Деду точно придется рассказать сейчас.
— Что? — недоуменно нахмурилась она.
— Моему деду, говорю, про наш с тобой уговор придется рассказать как можно быстрее. Чтобы он нам подыграл, иначе не выйдет.
— Но, Клим…
— Жень, — вздохнул Клим, — сейчас не лучшее время рассказывать твоему отцу правду. Ты и сама это знаешь. Не переживай, всё будет нормально. Он поправится окончательно, тогда и скажем. Вместе. Ладно?
Она неуверенно кивнула. Потом закрыла глаза руками.
— Так! — рыкнул Клим. — А ну хватит тут мокроту разводить! Ничего страшного не происходит! Отец твой почти поправился! Ну, а что нам обманывать его приходится… Иногда как правильно и как лучше по-разному бывает.
Женя кивнула, все так же не отнимая ладоней от глаз, и всхлипнула.
Женщины! Ну вот чего она? Он же все разумно говорит…
— Иди сюда, — вздохнул Клим и обнял Женю, привлекая к себе. Та с заминкой, но поддалась.
На краю сознания зазвенел колокольчик. Клим вскинул голову и прошелся взглядом по окнам на втором этаже больницы. И увидел буквально тут же.
В одном из них стоял Савелий Афанасьевич и смотрел на них.
***
— Ну вот! — гордо произнесла Злата и продемонстрировала Яше накрытый стол. И добавила, несколько приукрасив действительность. — Я сама готовила.
Разумеется, готовила мама, а она помогала, тщательно следуя инструкциям, а потом забрала половину, разложив по контейнерам, и убежала через зеркало, чтобы побыстрее продемонстрировать Яше, на что способна. Но Яков всей этой подноготной не знал, поэтому с уважением оглядел стол и довольно кивнул.
— А говорила, не умеешь…
— Ну, мало ли, чего я там говорила, — насупилась Злата. — Клим с Женей вернутся, и можно садиться. Я подогрею. Но если
