В 1525 году он уже не скрывал огорчения. «Боже праведный, сделай так, чтобы Лютер умолк! Я надеялся, что с возрастом он станет мягче, но теперь вижу, что с каждым днем он делается все грубее и грубее». На протяжении последующих лет ему довелось наблюдать и за тем, как все больше слабел и впадал в уныние Лютер, и за тем, как торжествовал раскол. «Меня серьезно тревожат бесконечные жалобы Лютера на его несчастья, — писал он. — Он перестал походить на себя самого, он сломлен разными писаниями, которые никак не назовешь достойными презрения. Мне искренне жаль его, и я глубоко удручен всеобщим разорением Церкви».
В конце концов он пришел к выводу, что причиной разногласий и догматического, и дисциплинарного характера стало отсутствие высшего авторитета. Целый ряд людей присоединился к Лютеру «из одного желания разделаться с епископами. Они получили свободу, но не сумели извлечь из нее ничего хорошего для собственного будущего. Во что превратится Церковь, если в ней изменятся все прежние обряды, если не станет ни прелатов, ни надежных вожатых?» Дошло до того, что он советовал создать «папскую монархию», без которой невозможно достичь «согласия в учении». Разве не дерзостью звучало такое его утверждение: «Главенство папы и авторитет епископов неоспоримы»? Он не побоялся высказать эту мысль самому Лютеру, с которым когда-то в один голос поносил папу римского, именуя его антихристом: «Все наши осуждают меня за то, что я предлагаю восстановить правомочность епископского суда. Народ, привыкший к вольнице, не желает снова ощутить на себе гнет, который один раз уже успел сбросить; в имперских городах один намек на такое подчинение вызывает ненависть. Происходит это потому, что ими движет не дух религиозного учения, но дух Империи и свободы». Между тем, признавая как высший авторитет имперскую власть и свободу, они отрицают оба «величайших сочинения Реформации» — «Обращение к дворянству немецкой нации» и «Христианскую свободу».
Разрыва между Лютером и Меланхтоном так и не произошло. Учитель слишком хорошо понимал, что, несмотря на обилие недовольных писем, которыми ученик наводнил Германию, Меланхтон никогда не осмелится прямо выступить против него. С первых дней их знакомства «тихоня» Филипп послушно, как эхо, повторял все его высказывания, затрагивающие сущность нового вероучения, убежденный, что так надо для пользы Реформации. Между обоими виттенбергскими богословами с годами сложился определенный стиль отношений, сохранявшийся до самой смерти Лютера. Но когда Лютера не стало, на Меланхтона обрушился настоящий шквал обвинений. Последние его годы прошли невесело. Незадолго до кончины, случившейся в 1560 году, он заявлял: «Единственное, что нам, богословам, еще под силу сделать для блага нашего дела — это сесть и заплакать».
Но не только эти двое испытывали в Виттенберге недовольство друг другом. Один из близких к Лютеру богословов, Круцигер, с 1528 года преподававший в университете, в 1544 году писал: «Немногим среди нас до сих пор удавалось уберечься от приступов дурного настроения, посещающих Лютера, когда он становится откровенно мстительным». А ведь еще в 1535 году учитель не жалел хвалебных слов в адрес своего ученика. «Если я — Илия, — восклицал он, — то Круцигер, бесспорно, Елисей!» Вскорости, однако, последний выступил в защиту тезиса о важности добрых дел, и его все чаще стали замечать в обществе Меланхтона. Тогда ему, «недостойному развязывать шнурки на башмаках великого
Реформатора», была прислана записка с предложением публично отречься от своих заблуждений. В противном случае, говорилось в записке, он рискует заслужить звание «паписта, доктора и слуги сатаны». Отныне его вражда с Лютером — «человеком цельным, но грубым, почти всегда воспринимающим в штыки самые простые и безобидные предложения», — перешла в острую форму, что, впрочем, отнюдь не мешало Круцигеру требовать от курфюрста отчуждения церковных земель и изгнания из монастырей монахов. Благодаря покровительству Меланхтона Круцигера не трогали, зато мстительность правоверных лютеран настигла его сына, преподававшего в Виттенберге метафизику: в 1576 году его арестовали по обвинению в приверженности идеям Меланхтона, а затем с позором изгнали из Саксонии.
Среди противников Меланхтона при жизни Лютера особенно выделялся Ганс Шиттер, известный также под именем Агриколы, возглавивший движение антиномистов. Это название происходит от греческого «anti nomos» — против закона, причем под законом подразумевался закон Моисея, чью бесполезность провозгласил еще св. апостол Павел. Агрикола пошел еще дальше, потребовав отмены и нравственных законов, изложенных в Десяти заповедях. В 1527 году Меланхтон напечатал «Поучение о пастырских посещениях», в котором разъяснял смысл Десяти заповедей. Агрикола выступил с резкой критикой этой книги. На конференции в Торгау, созванной в том же году, Лютер даже не позволил Агриколе взять слово по этой теме. Он припомнил старый спор в 1537 году, когда выпустил серию статей, осуждающих антиномистов, особенно, самого Агриколу, которого обвинил в подстрекательстве людей ко греху. После трех диспутов, обернувшихся бесплодным препирательством, Агриколе пришлось оставить свою кафедру в Виттенберге и бежать в Берлин.
Ганс Фостер, преподававший в Цвиккау, получил по рекомендации Лютера место пастора в Аугсбурге, но потерял его в 1538 году после ссоры с Келлером, демонстрировавшим некоторую близость к идеям цвинглианства. Фостер перебрался в Тюбинген, но и здесь не смог задержаться по причине своего несогласия с официально принятой богословской доктриной. Его приняли в Регенсбурге, но снова ненадолго, потому что он открыто проповедовал необходимость покаяния. Георг Майор, получивший по протекции Лютера должность ректора Магдебургской школы, а затем и профессора Виттенбергского университета, навлек на себя подозрения после лекции, посвященной причащению. После смерти Лютера он уже открыто поддерживал тезис о необходимости творить добрые дела, в результате чего оказался в гуще очередной бурной ссоры. Противники обвинили его в тайных сношениях с Римом, в ответ он назвал их дураками и папскими ослами. В конце концов Амсдорф настоял на его увольнении, и Майор перебрался в Готу, где и окончил свои дни в нищете. Князь Георг Ангальтский, примкнувший к лютеранам с 1530 года, высказывался за сохранение католических обрядов, в частности, за отправление мессы, указывая, что это необходимо, дабы не отпугнуть простой народ. С ним яростно спорили Амсдорф и Иллирик, называвшие его папистом. Лютер принял сторону князя и, когда протестантский капитул избрал того епископом Мерзебургским, лично прибыл в Мерзебург для посвящения князя в сан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
