— Ну и что ты предлагаешь?
— Мы можем попытаться заполучить каким-то образом эти его документы.
— Зачем?
— Я думаю, что они имеют огромную ценность.
— Какую?
— Тот, кто будет иметь эти документы, сможет сделать то же, что и Иван, со временем, конечно, а это, знаешь ли, огромная власть.
— Что ты имеешь в виду?
— Ведь он, как я с большой уверенностью предполагаю, создал модель мира. Разве это мало?! Управляет тот, кто предвидит. Не так ли?
— Так.
— И я не думаю, что это единственное возможное применение его Системы.
— Если Зильберт нянчился с ним три с половиной года, значит, он многого стоит. Я уже давно понял, кто такой этот ваш Зильберт, — сказал Ясницкий, и лицо его приобрело совершенно непроницаемое выражение. — Мне много непонятно, но то, что эти документы мне нужны, не вызывает сомнений. Это я тебе говорю сразу и без комментариев. Ты бы мог достать для меня его записи?
— Нет, я не буду заниматься этим делом, — решительно мотнул головой Сергей. И в этом поспешном и решительном отказе Ясницкий сумел увидеть согласие.
— А если всем этим займусь я? Как ты к этому отнесешься?
— А что по этому поводу скажет Зильберт? — Сергей прищурил глаз, поднял бровь и задержал свой взгляд на губах собеседника.
— Ничего.
— То есть?
— Зильберт пятнадцать минут назад умер. И скоро в его империи начнется такое…
— Король умер!
— Да, король умер. Да здравствует король.
— И кто же этот новый король? — спросил Сергей.
— Не знаю, но пока он неизвестен, надо прибирать к рукам все, что возможно. Так как ты отнесешься к тому, что я попытаюсь найти документы Ивана? А может быть, мне удастся с ним договориться?
Сергей пристально взглянул прямо в глаза Ясницкого. Тот выдержал взгляд.
— Что ж, попробуй, — сказал Сергей и отвел взгляд.
— Хорошо, я попробую, но мне нужна твоя помощь.
— Я уже сказал, что это не мое дело.
— Мы же почти компаньоны и можем ими стать. Тридцать процентов… — четко и ясно сказал Ясницкий. И добавил: — Тебе — тридцать процентов.
— Тридцать процентов от чего?
— От всего, что принесет Иваново наследие. Я думаю, что мы сможем юридически четко определить, где начинается влияние его идей.
— Но почему ты говоришь «наследие»?
— Я повторю, что хорошо понял, кто такой Зильберт, и я не верю, что Зильберт оставит Ивана на свободе, а говоря проще, в живых.
— Но Зильберт мертв.
— Да, но его империя жива, а она не оставляет вне контроля такие взрывоопасные заряды, как Иван.
— А сам-то ты не боишься держать в кармане такой детонатор?
— Я мало чего боюсь, ты же знаешь. А потом я не думаю, что нам надо будет размахивать его записками перед носом у корреспондентов или ученых. Надо будет переждать время и хорошо во всем разобраться.
— Время, ах, время… — сказал Сергей и понял, что сейчас он согласится с предложением Ясницкого, потому что у него нет другого выхода. — Его всегда так не хватает. Значит, ты хочешь заплатить мне за то, чтобы я выудил у Ивана информацию, где лежат эти его документы, прежде чем он их уничтожит? Я должен… Что и кому я должен? — Сергей едва заметно тряхнул головой и вдруг сказал: — Знаешь, я согласен. Мне надоел этот дурдом, — Сергей с особенной злобой выделил слово дурдом. — Я уже четыре года чувствую себя зависимым от этих его сумасшедших идей и ощущаю их влияние на себе. Я хочу избавиться от этого наваждения. Я согласен, только с одним условием — Иван не должен пострадать.
— Хорошо. Главное, что ты мне должен будешь сказать, — находится ли сейчас Иван под защитой Зильберта? Мне этого никогда не узнать, а ты, пользуясь своим дружеским отношением с ним, — сможешь. Если да, я выхожу из игры, если нет, я буду действовать по обстоятельствам. Цель известна.
— Хорошо, согласен. Но у меня еще одно условие. Мне для расширения дела нужен кредит — сорок миллионов долларов. Дай мне беспроцентный кредит, и я буду делать то, о чем мы договорились. А дивиденды — оставь себе.
— Сорок миллионов?
— Да.
— Сегодня?
— Да.
— Беспроцентный?
— Да.
— Без гарантий?
— Да.
Ясницкии начал ходить по кабинету. Он несколько раз останавливался и смотрел в окно.
— Как выглядит Наташа? — вдруг спросил он.
— Она не изменилась, во всяком случае, внешне.
— Правда, что она снималась для «Плейбоя»?
— Нет, она прошла пробу, но сниматься отказалась.
— Почему?
— Спроси у нее сам.
— Хорошо, я спрошу… Ладно, я согласен дать тебе этот кредит, под твое честное слово. Ты прав, Иван никогда не сможет распорядиться теми открытиями, которые он сделал. Мы же несем ответственность перед обществом за то, чтобы эти его открытия не пропали из-за его странного фанатизма. Я не собираюсь вникать в мотивацию его поступков, меня интересует только одно: прервалась ли его связь со штаб-квартирой Зильберта или нет?
— А если он и сам этого не знает? Может быть, за ним следят, а он не знает. Что тогда?
— Тогда? Тогда узнай, где лежат эти проклятые документы. И будем надеяться, что люди Зильберта окажутся там после нас.
— Какой риск, Игорь, какой риск…
— Это мой риск. Если Иван направлял всю свою неуемную энергию на борьбу с законами природы, а я — на сдерживание себя…
— Наташа?
— Да, и Наташа тоже, — резко оборвал Ясницкии. — Мы договорились?
— Да.
— Хорошо. Сейчас подпишем документы. Звони мне днем и ночью, я буду готов действовать в любой момент.
— Только мне кажется, что мы лезем в очень опасное дело, — сказал Сергей и как-то растерянно огляделся по сторонам.
— Вот это тебе и предстоит выяснить.
Иван доехал до аэропорта на такси. Его никто не провожал. Совесть его была спокойна и сознание ясно. Он совершенно четко знал, что теперь должен делать. Когда самолет взлетел, Иван сказал себе: «Самое страшное — впереди и самое прекрасное — тоже, поэтому надо благодарить Бога и действовать».
Глава четвертая
1
В книжном киоске аэропорта среди детективов и любовных романов Иван увидел Библию. Он купил ее. «Корана, к сожалению, нет. Зато есть абсолютная память», — подумал Иван.
Салон самолета был полупустым. Иван сел подальше от других пассажиров и открыл книгу.
Иван бережно провел ладонью по открытым страницам: «Вот оно, главное свидетельство о Боге для всех ищущих Его. И теперь самое время задать себе главный вопрос после того, что со мной произошло. Надо ли мне было делать Систему, если бы я мог видеть Бога в Его творении и читать книги Его откровения тогда так же, как читаю сейчас? — Иван сделал долгую паузу в своих мыслях, ожидая ответа на поставленный вопрос. — Ответ очевиден — нет, не надо». — Иван зажмурился от того, что его глаза стали влажными, — и этого он от себя совершенно не ожидал. Он вытер глаза рукавом и огляделся, чтобы убедиться — не видел ли кто проявления его чувств. Нет, никто не обращал на него внимания, пассажиры разговаривали, читали, ели, спали, и никому до него не было никакого дела. Иван подумал: «Жалко себя, жалко себя из-за удручающего, абсолютного по своей полноте одиночества. А ведь именно теперь я бы мог сказать всем им так: „Эй, слушайте, близкие к Богу и далекие от Него! Абсолютная реальность — только Бог, все остальное — иллюзия, даже свершившееся прошлое может быть Им изменено. Все во власти Бога, и мысли ваши, и дела. Все предопределено Им до начала времен, я в этом убедился сам. А что не предопределено Им, то и не существует вовсе, потому что это есть лишь дуновение пустоты, где властелин — Сатана, и смертно до основания и без остатка. Но как объяснить это вам, творящие мир иллюзий, нет, — мир-иллюзию?“»
Иван решил найти подтверждение своим мыслям в Библии и в считанные минуты, перелистав мысленно сотни страниц, нашел слова пророка Исайи: «Я возвещаю от начала, что будет в конце, и от древних времен то, что еще не сделалось, говорю: Мой совет состоится, и все, что Мне угодно, Я сделаю»[29]. Он нашел это место в Библии и перечитал его. «Все, что угодно, — все. Мир менялся по воле Бога вместе с Книгой, и многие слова пророков, запечатленные в Библии по воле Бога, остались единственным свидетельством событий, которые произошли, но которых не было, потому что Книга Бога была переписана вместе с объективной реальностью, а Его откровение, опять же по воле Бога, осталось. И море расступалось перед Израилем, и стены Иерихона рухнули, и Христос воскрес. Все это истина, потому что нет для Бога никакой объективной реальности, так же как нет и абсолютного времени. Реальность для Бога — только Его воля, запечатленная в Предвечной книге, „ясной книге“[30]. Бог смотрит в Книгу, а не на Землю, на Земле же всегда происходит то, что написано в Книге[31]. И в Коране, кажется, говорится об этом. И вскоре Книга будет переписана еще раз и от Ивана Свиридова не останется ничего: ни в памяти людей, ни в книгах, ни на земле, ни под землей — вообще ничего, даже костей, как не осталось ничего от первозданного Эдема и от Вавилонской башни. И история за мгновение будет переписана без единого факта, определенного прожитой мной жизнью, будто и не было ее. Трудно с этим смириться, труднее, чем со смертью, и невозможно было бы, если бы не дар Божий, данный мне. Воистину, велик Бог, и милость Его безмерна. Все вы, критикующие мир Бога и отрицающие Его, ничего не знаете о Нем, вам это не дано. Им не дано. Вы ищете противоречия, не понимая их природу».
