знают, что из Банкорской тюрьмы нельзя сбежать. Но теперь-то с этим можно поспорить!
– Это теперь. И то правду на данный момент знают единицы.
– Значит, и с меткой так же?
– Конечно! Метка на теле, её никуда не денешь, она всегда на своём носителе. И ты уже знаешь, что у детей метки, хоть и редко, могут не совпадать с родительскими. Поэтому здесь, на Окатане, установить отцовство никак невозможно! Тут нельзя провести анализ ДНК! И даже мать не всегда знает, от кого ребёнок, если у неё в одно время было несколько мужчин. Может проявиться метка деда или прадеда, бабки или прабабки, или, вообще, кого-то из далёких предков. Дайк же рассказывал тебе, что у него метка Хилла, поэтому он эн Тайар, а не эн Вайрэн, как отец, и не эн Риман, как мать. За тысячелетия здесь сформировалось мнение, что бессмысленно лгать о принадлежности к какому-либо роду, ведь проверить это можно элементарно, и никто даже не задаётся такой целью. Если что-то хотят скрыть, то об этом просто не говорят, нигде и никому. Помнишь, когда Гай просил тебя назвать имя рода, а ты промолчала? Он понял тебя на свой лад, что ты просто пока не хочешь сообщать своё имя. У него и мысли не возникло, что в таком вопросе можно солгать!
– Но у меня нет метки, Тан! И это очень напрягает…
Он отмахнулся так, что я буквально физически ощутила его движение внутри:
– Дайк правильно сказал! А кто об этом знает? Считаные люди! И то, что ты нагло лжёшь… ну с этим ничего уже не поделаешь!
– Но ведь я лгу не потому, что хочу! Мне же ничего этого не нужно: золота, земель, власти…
– Кому ты это объясняешь? Мне?!
– Да самой себе, наверное…
– Кари, ты ведь прекрасно понимаешь, что не можешь говорить всем правду о себе! Даже Дайк не сразу поверил и осознал, что твои рассказы – правда! У тебя есть реликвия рода. Браслет скрывает отсутствие метки, никому и в голову не придёт проверить, есть она под ним или нет!
– А буквы? Они постепенно желтеют. Что это значит?
– Точно не могу пока сказать, но это не процесс окисления… Могу лишь предположить, что браслет как бы включается постепенно, накапливает энергию, заряжается, как аккумулятор или батарейка. Ты заметила, что наши тренировки этому очень поспособствовали? Уже пожелтела большая часть надписи, до этого процесс был более медленным.
– Да, похоже на то…
В эту минуту Тучка вошла во двор Тухлого дома. Кобыла хорошо знала дорогу, и поэтому я так спокойно отключилась для разговора с Мозгом, сидя в седле. Макс еле меня дождался. Как только я вернулась, он отправился на охоту, хоть и изнывал от любопытства, уж очень ему хотелось узнать подробности нашей поездки. Но я вытолкала его, пообещав, что как только он вернётся, мы всё ему расскажем, тем более что новостей очень много.
Дайк тоже вскоре приехал, и весь его вид выражал крайнюю степень обеспокоенности. Я только открыла рот, чтобы спросить, зачем он заезжал к себе в дом, как он сам заговорил:
– Не могу определить, что с пархонтом… Есть подозрение, что это не простая лихорадка и не последствия переохлаждения, – и, обняв себя руками, вперился в одну точку.
– И что же с ним такое? – спросила я, ставя на плиту котелок, в котором мы заваривали чай.
– Если до завтра ему не станет хуже, значит, всё обойдётся. А вот если станет… Тогда его отравили.
– Отравили?!
Парень отмахнулся:
– Надеюсь, что ошибаюсь. Но рецепт противоядия я нашёл и нужные компоненты есть. Только беда в том, что я не могу дать его пархонту прямо сейчас, потому что этот отвар сам по себе очень сильный яд и убьёт его, если пархонт не отравлен, а вот если отравление имело место, тогда поможет. Я не настолько уверен, чтобы взять на себя такую ответственность.
– То есть два ядовитых вещества при взаимодействии в организме нейтрализуют друг друга?
Нянь глянул на меня и усмехнулся:
– Кари, дорогая, ты так иногда выражаешься, что я, по сравнению с тобой, чувствую себя полным неучем и идиотом.
– Прости, я не хотела…
– Ладно, – он вяло отмахнулся. – Ты же из другого мира, что с тебя взять…
– И что теперь делать?
Он пожал плечами:
– Ждать…
Я заварила чай, всучила Дайку горячую кружку и достала письмо от Хилла:
– Ты забыл?
– Читай, и заодно проверим, не прошли ли мои уроки даром.
За зимние месяцы Дайк научил меня правильно писать и объяснил то, чего я не понимала, особенно порядок расстановки слов в предложении и выделение пауз, которые обозначались специальными значками, их я постоянно путала с буквами, и многое другое.
Я развернула письмо. На колени упало несколько листочков. Окинув их взглядом, я захлопала в ладоши:
– Это мне! Это мне! От Гуна и Крианна!
Письма мы читали до самого возвращения Макса. Хилл писал, что до Банкора добрался благополучно, поселился в «Тихом островке» и, с помощью Крианна, продал Вечный свиток по баснословной цене. Оказывается, Крианн организовал некое подобие подпольного аукциона и реликвию купил один из высоких столичных чинов, что приезжали в Банкор с известием о кончине террхана, а вот местный наместник остался с носом. Также он писал, что Крианн свёл его с нужными, надёжными людьми, которые помогут добраться до Дирмы и будут при нём в качестве охранников. Так что в Латрас он не вернётся, пока не найдёт и не выкупит своих девочек. Ещё он просил прощения у Дайка, ведь опять бросает его, но выразил надежду, что тот уже взрослый и в состоянии сам о себе позаботиться, ибо в своём любимом внуке он уверен, как в себе. Мне же Хилл передавал извинения и бесконечную благодарность за Вечный свиток и знакомство с Крианном, поскольку совсем не ожидал, что в Банкоре так всё удачно сложится.
В письмах Крианна и Гуна сообщалось, что они меня помнят и всегда ждут, а также что через несколько дней после моего отплытия на «Чёрной медузе», в гостиницу приходил человек со шрамом на лице и спрашивал про меня. Ни Крианна, ни Гарри в тот момент не было, и Марэна за хорошую плату показала ему комнату, в которой я жила. Но на какой шхуне я отплыла и куда, она не сказала, так как поняла, что и так сделала и сболтнула лишнее, и за это хозяин гостиницы очень извиняется.
Гун же написал, что сначала не узнал человека со шрамом, который
