Высокий мальчишка со светлой улыбкой – дядя Кевин. А этот суровый, хмурящий брови воин – дед Гэвин, Утренний Всадник, в чьей тени Николасу приходилось жить с самого детства. Рядом – нежная и хрупкая, его жена, бабушка Пенни, которая так и не дождалась деда из очередного похода.
Удар за ударом, оглушительный звон и град осколков. Лоскуты на кулаках быстро рвались, Николас наматывал новые, ветрощит укрывал от острых сколов, направленных в лицо и грудь.
Дальше пошли незнакомцы – Охотник плохо помнил своё семейной древо. Стремление, движение вперёд, особый ритм отгораживал от происходящего, мысли становились холодными и свободными от эмоций. Хорошо, ведь нужно решить, что делать после встречи с Аруином.
Николас ведь отказался купить новый меч взамен дедовского. Остался проклятый клинок, воспользоваться которым может только Безликий. Безликий, который, как и клинок, решил погубить в решающий момент. Николаса одного – ну и пусть! Но как же Ноэль?
Иветта сказала, чтобы найти Безликого, нужно принять смерть и вспомнить свою предыдущую жизнь. Он ведь уже столько раз одной ногой стоял на Тихом берегу, но видел лишь воспоминания Безликого и никого похожего на себя. Неужели этого было недостаточно и надо умереть по-настоящему? Уйти навсегда, переплыть Сумеречную реку, ступить на Тихий берег обеими ногами? Но это же бессмыслица! Мёртвым он ничего не изменит. Зачем ему знания, которые нельзя использовать?
Перешагивая сквозь рамы в зубьях осколков, Охотник продвигался глубже в лабиринт. Зеркала заглатывали его, как хищные рыбины. Николас погружался в такие пучины, что и представить было сложно. Отражения стали совсем древними, далёкими, другими, чем люди, которых он знал.
Очередное зеркало озарила ослепительная вспышка. На поверхности показалась Герда – повзрослевшая красавица, изящная, женственная, в воздушном платье из белого шёлка. Она кружилась и пела, не открывая рта. Звук доносился из самой её души, в тёплом взгляде сквозили тоска и любовь. Прощение за то, что Николас бросил, что забыл, что полюбил другую и до сих пор скорбит по ней. А возвращаться к Герде, исполнить обещание он не просто не хотел – боялся. Боялся, что придётся рассказать правду о её семье. Боялся разочаровать и снова испытать боль потери. А больше всего – что она тоже нашла другого и счастлива с ним, с его детьми, в его доме. А Николасу в её жизни места нет. И ещё страшнее – что это правильно, ведь он губит всё, к чему прикасается.
Нет, всё же, это не она. Волосы седые, будто в них запуталась лунная дорога. Движения танца слишком плавные и грациозные для человека, голос слишком высокий и тонкий, чистый, чарующий. В кристальных глазах отражался весь мир в своей неохватности. Вилия. Повзрослевшая вилия из видения.
Николас погладил её по щеке. Тонкие губы затрепетали. Может, он придумал, а может и почудилось: «Я прощаю! Прости себя и ты».
Охотник сжал зубы, зажмурился и ударил. Зеркало осыпалось со звоном. Сколько ещё впереди? Казалось, прошла уже целая вечность, бесконечность отражений, а выхода нет. Не понятно, на правильном он пути или ошибся в самом начале.
В следующем зеркале – не человек даже. Мужчина в маске совы. Он напоминал кого-то. Это тревожило настолько, что не получалось ухватиться за мысль. Пальцы с белыми когтями со скрежетом водили по стеклу, разноцветные глаза смотрели с безумной жаждой. Наверное, Николас и сам выглядел так же: встрёпанный, измождённый и отчаявшийся настолько, что готов был принять смерть, но не сдаться. Его кривое отражение. Обратная сторона. Тень. Разве нет?
«Я всегда тебя любил и принимал таким, какой ты есть. Жаль, что всё вышло так…» – попрощался Николас, по щеке скатилась одинокая слеза.
Он ударил. Один из осколков проскочил за щит и поцарапал висок. Хорошо, что не в глаз. Похоже, силы иссякают. Надо собраться. Последний рывок!
Дальше, размахивая кулаками, отражался некто в маске сокола. Стойка как во время потешных боёв каледонцев. Николас скопировал её и нацелился в лицо.
«Глупый! Себе же хуже делаешь! Когда ж ты услышишь?»
«Я всегда тебя слышал, но поступал по-своему».
Охотник ударил, Сокол ударил в ответ. Осколок чиркнул по запястью.
Следующее зеркало оказалось предательским. В нём был Ноэль в маске ворона, той самой, что Охотник смастерил для Эльдантайда. Почему? Здесь же отражаются только мертвецы. Но рассвет не наступил, Ноэль жив! Или Николас потерял счёт времени? Опоздал несмотря на все свои усилия?
Нет! Нельзя даже думать об этом!
Губы ворона растянулись в усмешке.
«Ты сможешь, братец. Я жду!»
Николас ударил. Предчувствие сковало сердце – впереди последнее зеркало. Последнее испытание. Так боязно заглянуть внутрь. Так боязно увидеть лицо.
Поверхность оставалась тёмной, только в глубине различалось движение. Силуэт приближался мучительно медленно. Николас узнавал каждую черту … или ему так хотелось…
Тот, о ком он тосковал больше всех и кто так и не явился к нему в этой череде болезненных воспоминаний. Отец!
Только одежда странная – из цветного шёлка, монаршего пурпура и сумеречного серебра. На голове корона с яркими сапфирами. В ножнах на поясе меч. Почему он так похож на проклятый клинок?
Охотник взялся за эфес и вытянул лезвие из ножен на треть. Отец сделал то же. Мечи-то одинаковые. Вон фиолетовый камень в навершии и руна перт на клинке у крестовины.
На запястье отца проступала кровь. Он обмазал ею сталь и кивнул Николасу, призывая повторить за ним.
Хотел что-то подсказать? Чтобы Охотник не ждал помощи от Безликого, а воспользовался клинком сам? Хоть и безумный, но единственный шанс. Николас провёл запястьем по лезвию, окропляя его кровью. Сталь пульсировала, меч мерцал тусклым фиолетовым светом. Оружие словно просыпалось, отзываясь тонким звоном.
«Пожалуйста, помоги! Позволь воспользоваться тобой, чтобы сразиться с Аруином. Не убивай меня до того, как Ноэль будет спасён. Я готов обменять те пять лет, что мне остались, на его долгую и счастливую жизнь».
«Я подш-ш-шиняюсь только Небесному Повелителю. Только ему я по руке, – заскрежетал меч голосом стали. – Но твоя кровь очень вкусна: чистая и густая, как небеса весной».
Николас бросил взгляд на отца. Тот улыбнулся, выхватил оружие и со свистом рассёк воздух. Клинок даже не думал сопротивляться. Напротив, они двигались так гармонично и слаженно, будто были единым целым, какими и должны быть Сумеречник и его меч.
«Ты справишься, – раздались именно те слова, которые Охотник мечтал услышать в четырнадцать лет, когда покидал дом. – Ты справишься, я верю в тебя».
«Справлюсь, отец, справлюсь, не подведу ни тебя, ни Ноэля!»
Последняя преграда разлетелась на осколки. Они хрустели под сапогами, как снег, пока Николас пробирался в центр окутанного зеленоватым свечением зала.
Повеяло холодом. В свете огоньков вырисовался тёмный силуэт Аруина. Владыка ждал, сложив руки на груди. У его ног на спине скрючился человек.
Ноэль! Он ослаб, был измучен и парализован, но ещё дышал. В тёмных глазах читались ужас и мольба, губы дрожали, словно друг хотел что-то сказать. Попросить уйти, не лезть на рожон – Николас умел понимать его без слов. Но когда это он слушался?
– Долго же ты, – глухо заскрежетал голос Аруина. – Люди – удивительные создания, не правда ли? Считают, что правила придуманы, чтобы навязывать границы и сдерживать свободу, но на самом деле они лишь предупреждают о последствиях ошибок и неправильного выбора.
Владыка ши взмахнул серебряной рукой. Ноэль выгнулся и забился в судорогах. Волдыри на коже вздувались всё сильнее, грозя вот-вот лопнуть.
Аруин рассмеялся:
– Вождь Пареда так хотел, чтобы обещанный Норнами герой был его внуком, что заставил свою дочь соблазнить вашего Архимагистра. Простодушный Ойсин Фейн не знал ни истиной причины её интереса, ни даже её настоящего имени. Он потерял голову от любви и погиб бесславно. Я присутствовал там и видел всё своими глазами. Не сразу узнал его дитя, но присмотревшись, вспомнил.
