Он вытащил из стрелы закреплённый на палочке наконечник и обильно смазал ядом его остриё при помощи пальца. Смазав, подержал на ладони и попытался представить, как отравленный наконечник втыкается в бок Рыжегривого. Когда картина раненого льва отчётливо возникла перед его глазами, он воткнул палочку с наконечником в землю, остриём вверх, чтобы яд просох. Таким образом он смазал целых семь наконечников, ещё для четырёх яда у него не хватило.
Наконечники сохли на низком солнышке, охотник хорошо промыл руки в реке, дважды протёр их землёй, сухими листьями, потом опять вымыл в воде. Покуда сохнут наконечники, он пострелял неотравленными стрелами, пытаясь попасть в поставленную стоймя сухую ветку. Сначала он стрелял с близкого расстояния, потом отходил подальше. Он сильно радовался, когда гудящая стрела задевала ветку и огорчался, когда не касалась её. Выпустив все четыре стрелы, он отправлялся на их поиски, а затем стрелял снова и снова. Наконец, его стрелы с приличного расстояния сбили ветку два раза подряд, и чрезвычайно довольный охотник решил перекусить.
За едой он вспомнил о Подруге. В этот день она не появилась, однако Режущий Бивень даже обрадовался. Ведь когда охотник готовит охотничий яд, женщины, как и дети, не должны этого видеть, дабы не лишить яда силы. Хорошо, что волчица не видела яда, однако… однако Режущий Бивень только теперь вспомнил ещё кое-что. Волчица не видела приготовление яда, зато она видела, как охотник делал своё оружие – и теперь он на мгновение растерялся. Запрет запрещает женщинам видеть изготовление оружия, ему, наверное, надлежит поломать свою луку и стрелы, сжечь в огне, а потом сделать новые, втайне… но запрет ведь говорит только о женщинах. О женщинах, детях, больных стариках, но ведь ни слова о странных волчицах, ни слова… Сомнения одолевали охотника, однако он сделал свой выбор. И даже облегчённо рассмеялся. Волчица – охотница, значит, нет разницы между ею и ним. Он вставил наконечники в стрелы, аккуратно укрыл каждый тряпочкой, не отравленные стрелы связал все вместе и обмотал их наконечники одним общим лоскутом кожи, потом сложил стрелы в новый заплечный мешок, последнее, что сшила его жена перед уходом, и направился к стойбищу. Перед стойбищем он припрятал луку и стрелы в мешке, чтобы завтра вернуться за ними.
Если не помешают дурные знаки, уже на рассвете он с новым оружием выйдет на Рыжегривого. Сегодня вечером он должен ещё подбить зайца или вытащить из норы сурка, чтобы перед рассветом принести в жертву охотничьим духам. Если он не добудет сегодня сурка или зайца, тогда начало его охоты отложится ещё на день. До самой зимы.
****
Она лёгкой рысцой бесшумно передвигалась по сухой траве. У волков большие выносливые сердца. Её большое сердце переполняла радость. Прыткая сила и радость. Она знала, что степь любуется ею, и сама тоже любовалась собой. Лобастая голова на крепкой шее, широкая грудь, поджарый живот, стройные длинные ноги. И всё это в пушистой серой шубе, тёплой и мягкой. В траве пискнула полёвка, слабее, чем пищит комар, но волчица услышала. Три осторожных шага вбок – и огромный прыжок вверх и вперёд, совсем как у рыжей плутовки лисы. Хвостатое тельце хрустнуло в мощных зубах своими жидкими косточками и перелилось в дополнительную силу для волчицы.
Она не бежала просто так. Она осматривала свои охотничьи угодья, двигаясь вдоль их границ. Волки всегда так делают. И она поступала по правилам. Но как-то несерьёзно, вроде как шутя. Ведь она всего лишь волчица, не волк. И у неё нет пока стаи. А свои угодья уже есть. Оттого, наверное, ей радостно.
Ей хотелось кататься по ласковой земле, как катаются ранней весной, когда журчат талые воды. Сейчас журчал ветерок, нашёптывал ей о её красоте, о её неукротимой молодой прыти, о её ловкости – и она вихрем неслась за ветром, прыгала, поворачивала в разные стороны, ловила воображаемых бабочек в виде кружащихся листьев или просто воздушных сгустков. Она словно летала. Но и при этом ещё успевала заниматься делом.
У волков изумительный нюх. Каждую травинку, каждый листик, каждую веточку могут они тщательно обнюхать и узнать, что тут было вчера, что позавчера, а что ещё раньше. Подруга тоже принюхивалась. Она легко нашла одинокий след зубра – и этот след очень её заинтересовал. Нечего было зубру сейчас тут делать, нечего – и… пахло не просто зубром, а гнойным зубром, у того была незажившая рана на задней ноге, потому он не сможет удрать от погони, а ещё… вот гигант нагнул голову, скусил несколько травинок и оставил чёткий запах своих дряхлых зубов. Дряхлые зубы свидетельствовали о дряхлой силе, этот зубр не сможет долго сопротивляться, это почти уже мясо. Хорошее мясо. Это была добыча, настоящая, и будь Подруга в стае, она тотчас бы завыла, созывая своих, но сейчас пока что ей некого было созывать. К тому же она передвигалась по земле львов и не хотела попусту шуметь. Зубром займутся другие. Но от такого соблазнительного запаха трудно было оторваться, волчица волей-неволей подправила свою тропу и теперь двигалась по следу.
Для волков запах значит ничуть не меньше, чем для людей зрение. Как люди внимательно рассматривают добычу, подкравшись на близкое расстояние, также само волк может разнюхать добычу издалека, хотя бы та прошла здесь ещё вчера. Неважно. Стоит поглубже втянуть чужой запах – и вот уже зубр прямо перед тобой, будто плавает в воздухе. Одинокий, старый, изгнанный из стада – Подруга даже почувствовала его смятение, явно ощутила его тоску. Неизбывную тоску. Волки уничтожают такую тоску. Когда доберутся. Всегда добираются, если в стае. Но Подруга была одна, сосредоточенно нюхала и не могла оторваться. Что-то ещё она вынюхала о зубре, что-то такое, чего не передать – и вдруг ей самой стало грустно, теперь уже ей самой. Хотелось завыть в высокое небо, к далёкому солнцу, хотелось завыть – но нельзя. И она опять опустила свой чуткий нос к зубриному следу – и опять уловила смятение, рану и одинокую старость, и даже запах клещей с косматой шкуры великана. Много было клещей, много крови они насосались и сильно досаждали косматому одиночке. Подруге тоже захотелось попить его крови, напиться до одури, до разбухшего живота, чтоб еле двигаться, чтоб приятная сытость окутала тебя сонливым облаком и…
Она наткнулась на кучу помёта. Помёт ещё не совсем затвердел, и Подруга стала в нём кататься. Она с удовольствием натирала свои бока зубриным запахом, ей было весело это делать. Она уже представляла, как все обманутся, как будут чуять, что идёт старый зубр, а придёт молодая волчица, придёт и схватит – любого, потому что она сильна, потому что ей хорошо, потому что – одним словом, ей было радостно безо всяких «потому что», безо всяких «хорошо». Как радостно солнцу светить. Как радостно небу синеть. Как радостно ручейку журчать. Как радостно всему на свете ощущать жизнь. Великое чудо.
