Кто-то крепко взял его чуть повыше локтя и сжал так, что у юноши пропало всякое желание выпендриваться дальше. Краем глаза он увидел, что это был все тот же светловолосый. Заступник подтянул его к себе, взял под руку и очень решительно потащил к выходу из гостиной. На свободу секретарь был отпущен только у подножия лестницы. Все это время неизвестный гость герцогини молчал и смотрел прямо перед собой, а не на спасенную им невинную жертву.
— Герцог меня повесит, — сказал Саннио у ворот особняка Алларэ, но вместо жалобного стона реплика прозвучала весьма нахально.
Сероглазый спаситель прищурился и широко ухмыльнулся.
— Если мы говорим об одном и том же герцоге, цвета которого ты носишь… то думаю, что не повесит, а наградит. Иди домой, ты все сделал правильно.
Саннио нужно было свернуть налево, а белобрысый повернул направо. Юноша оглядывался, пока невысокая слегка сутулая фигура не затерялась в толпе окончательно. Он не очень понимал, почему один из гостей герцогини вступился за него, и даже мнительно подозревал, что просто подвернулся под руку и послужил поводом, а не причиной ссоры.
Тем не менее, это именно сероглазый выручил его из неприятнейшей истории, а Саннио даже не спросил, как того звали. Досадно и невежливо…
Вернувшись, Саннио долго плескал в лицо холодной водой, пытаясь согнать со щек краску, потом дважды требовал огандского чаю, крепкого и горького, и только после этого сообразил, что для всех будет лучше, если Гоэллон узнает о скандале немедленно и именно от секретаря, а не от посторонних, не от герцогини и не от ее наглого гостя. Решиться было довольно просто: после недавней сцены остальное казалось неважным и несущественным. На красавчика и герцогиню вылилось все плохое, что он накопил в душе за время жизни в столице, а, может быть, и за прочие годы. Теперь было абсолютно безразлично, что именно скажет герцог. Накажет, выгонит, — да наплевать. Он сделал именно то, что хотел, и теперь хоть трава не расти.
Впрочем, за тридцать шагов по коридору его равнодушие несколько поблекло. Сделал, конечно, что хотел, но на что это было похоже? И на кого ляжет тень за подобное поведение секретаря? Разумеется, на господина. Воронье гнездо на голову алларцу, но герцог-то здесь при чем, а ведь именно о нем теперь подумают дурно.
Саннио вошел без стука, зная, что Гоэллон и без того распознает его шаги, а на положенные три удара костяшками пальцев по двери слегка поморщится.
Господин сидел за столом, делая выписки из толстой и ветхой на вид книги. Он едва повернул голову в сторону Саннио, коротко кивнул и приподнял правую руку, показывая жестом "подождите, пока я не закончу". Когда книга была бережно закрыта и помещена в резной деревянный ларец, он кивнул еще раз.
— Рассказывайте, что натворили.
— Собственно, я просто пытался передать письмо лично в руки. Но герцогиня зачем-то пригласила меня в гостиную, и…
Герцог внимательно выслушал всю покаянную исповедь, покивал и слегка улыбнулся.
— Кого вы там так обласкали? Младшего Лебелфа? Пусть считает за честь и гордится, а вы можете забыть этот незначительный эпизод. Вы сказали все верно, он вам действительно не ровня. Он вам, а не вы ему.
— Как это?
— Дело в том, что мы с вами, молодой человек, ближайшие родственники.
— Что?! Какие… — юноша поперхнулся, не договорив.
— Ближайшие. Вы — мой племянник. Сын моего покойного брата Арно.
— Но мы же с вами совсем не похожи! — возопил Саннио, и, только договорив, осознал, что ляпнул очередную глупость.
— Да: и статью, и мастью вы пошли в мать. Вы не пробовали поглядеться в зеркало вместе с Альдингом? Попробуйте на досуге — зрелище весьма убедительное.
— А он мне кто?
— Родственник, причем по обеим линиям. Не самый близкий, впрочем, но сходство налицо. Я бы даже сказал — на лицах.
— У меня была мать?
— Вы что, в ваши неполные восемнадцать все еще думаете, что детей приносит Мать Оамна после молитвы? — Гоэллон склонил голову набок и с деланным интересом уставился на Саннио. — Разумеется, у вас была мать. Да сядьте вы, а то упадете чего доброго.
Парень уселся, а точнее — рухнул в кресло, потом без спросу схватился за кувшин с вином, налил себе полную кружку и залпом выхлебал ее, не разбирая вкуса. Герцог одобрительно покивал, и Саннио налил себе еще. В голове у него творилась сущая сумятица, которую нужно было залить чем-нибудь горячим и крепким.
— А… а как вы узнали… дядюшка? — Обращение заставило вспомнить поездку на север и все хорошее, что тогда было. Он-то думал, они притворяются, чтобы сохранить инкогнито, а на самом деле… ничего себе!
— О, это на редкость глупая и забавная история. Только три года назад я нашел в себе силы разобрать архив, оставшийся от брата…
— Почему? — изумился Саннио, хотя еще мгновение назад ему казалось, что запас удивления на ближайшие девятины безнадежно иссяк.
Герцог Гоэллон, у которого на что-то не хватает сил — и на что, на сортировку писем давно умершего брата? Странное дело.
— Саннио, вас интересует мое прошлое или ваше?
— Ну…
— Понятно, — с улыбкой кивнул герцог. — Но все-таки с моим мы пока что погодим. Разбирая архив, я нашел некое нераспечатанное письмо, подписанное весьма лаконично: "Твоя Одри". Содержание его было весьма двусмысленным, прочитать его можно было по-разному, но мне показалось, что неприятный сюрприз, о котором писала девица Одри — это ребенок. Искомая девица Одри явно принадлежала к благородным людям, на это указывал и стиль, и почерк, но поначалу более ничего понять не удалось. Из какой она семьи, хотя бы из какой земли? Многое пришлось вспоминать, сверяться с записями управляющих… За несколько девятин до смерти брат зачастил в Литу. Я предположил, что девица Одри и была тем маяком, что, говоря языком поэтов, манил его корабль к своему берегу. К моему разочарованию, во всей Лите не нашлось записей о девушках с именем Одри, находившихся в подходящем возрасте… Если уж вы завладели кувшином, так налейте и мне.
— А? — встрепенулся Саннио, потом сообразил, что ему сказали.
После паузы герцог продолжил:
— В общем, мне пришлось потрудиться; в конце концов оказалось, что девица с эллонским или алларским именем была записана в церковных книгах весьма иначе: Эудрейд. Одри ее называл мой брат. Девица эта, уже побывавшая замужем и сменившая фамилию, да и не девица вовсе, а почтенная вдова, в конце концов нашлась. В монастыре Милосердных сестер, где она, среди прочих обетов, приняла полный обет молчания. На все эти поиски и на получение для сестры Эудрейд временного разрешения от обета лично от патриарха ушло довольно много времени. Получив свое разрешение, почтенная монахиня соизволила сообщить, что тайно родила младенца, который получил при принятии в лоно Церкви имя Алессандр, а далее отдала его служанке, чтобы та отвезла ребенка в приют…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
