— Молодо-зелено, терзания юности, — негромко сказал комэск, когда Вахтанг с Игорем отошли. По голосу было заметно, что он улыбается. — Можешь не страдать, нету тут рыжей, дома она.
— А… э… откуда вы знаете? — Виктор почувствовал, что краснеет. Рыжая ему нравилась уже давно, но он не думал, что об этом кто-то знает.
— Эх, Витька, поживи с мое. Когда у тебя тута собственное информбюро ТАСС появится, еще не то будешь знать. В общем, так, чтоб в десять вечера уже спал на своем месте и видел сны. Зайцев обязательно проверит, а мне тута лишние проблемы не нужны. И еще… с этой рыжей, — понизил голос командир, — поаккуратней. Голову тебе за нее могут открутить легко, и даже я ничем не помогу. Понял? Ну тогда действуй, надеюсь, тут тебя учить не надо?
Он хлопнул Саблина по плечу и пошел, оставив Виктора гадать, что это нашло на его командира и откуда он все знает.
Облака плотно закрыли небо, не было видно ни луны, ни звезд, но глаза уже привыкли к темноте. Он шел по деревенской дороге, всматриваясь в темнеющие громадины хат. Из-за закрытых ставней слышались невнятные разговоры, изредка мелькали слабые огоньки открывающихся дверей, на другом конце деревни брехали собаки. Вот и нужный дом. Только вот войти оказалось не просто, во дворе оказалась злющая псина. Почуяв незнакомца, она подняла лай, который тут же подхватили все окрестные кабысдохи. Виктор долго мялся перед калиткой, доведя псину до исступления, затем, догадавшись, бросил снежком в закрытые ставни.
К его удивлению, вместо хозяев, накинув на плечи пальто, вышла именно Таня. Вглядываясь в темноту, неуверенно спросила:
— Вы к кому?
— Пришел за вами, пригласить но вечернюю прогулку…
Она узнала его по голосу, подойдя ближе, улыбнулась и тут же закусила губу, раздумывая:
— А пойдемте, — в глазах у нее заплясали знакомые Виктору бесенята, — мне только надо одеться…
Оделась она быстро, и они не спеша пошли по темной улице забытой богом деревни. Снова мимо медленно проплывали темные горы крыш, собачий лай утих, и слышалось, как хрустит под ногами лед. Было хорошо и очень приятно идти вот так, в тишине, рядом с красивой девушкой. Виктор несколько раз порывался заговорить, но, как назло, слова приходили какие-то неуклюжие, серые, плоские. Она тоже молчала, но ему казалось, что в окружающей их тишине звучит мягкая печальная мелодия. Немного осмелев, Виктор взял ее за руку. От ее волос исходил аромат прохладной чистоты, выпавшая из-под шапки непослушная прядь вздрагивала в такт шагам.
Из-за облаков показалась луна, осветив серую деревенскую улицу. На снег легли тени от деревьев, все посветлело.
— Вы всегда такой молчун? — Она остановилась, смотря на Виктора снизу верх. Лунный свет отражался в ее широко распахнутых блестящих глазах.
— Как правило, нет, — он тоже остановился и теперь любовался ее лицом, — просто у меня нет слов. Когда рядом вы… эта прогулка в тишине, под луной…
Он замолчал, не зная, что еще сказать. Говорить банальности, так уж лучше быть немым. Сказать, что ему рядом с ней хорошо, как, видя ее, он испытывает нежданную радость. Но как это объяснить словами, чтобы Таня поняла?
Но она вздохнула и робко прижалась к его плечу. Сердце у Виктора гулко застучало, он с опаской, боясь спугнуть, обнял девушку. Но она не отстранилась, только вопросительно смотрела на него своими огромными удивленными глазами, в которых хотелось утонуть.
Они стояли так молча, любуясь друг другом в полной тишине. Луна на несколько минут скрылась в облаках, вновь погрузив улицу в непроглядный мрак, превращая ее лицо в размытое белое пятно. Виктор уже набирался храбрости, размышляя, можно ли уже целовать Таню или еще слишком рано. В это время из облаков снова появилась луна.
Таня посмотрела на небо, улыбнулась и продекламировала:
— Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероятно, ей было завидно и досадно… — увидев его недоумевающее лицо, она заразительно засмеялась. — Это из Чехова, — пояснила она Виктору, — на лице у нее играла лукавая улыбка.
— Любишь Чехова?
— Сперва терпеть не могла, но на третьем курсе неожиданно распробовала.
— Ого, — удивился Виктор, — я даже и не подозревал. А где училась? На кого?
— В Харькове. Мы там жили. Хотела учителем стать, а теперь, наверное, только после войны, — грустно сказала она. — Когда война началась, прошла курсы медсестер, на фронт хотела, а в военкомате отказали. Потом родителей при бомбежке убило. — В глазах у нее заблестели слезы. Виктор порывисто прижал ее к груди, но она отстранилась и принялась вытирать лицо платком.
— Вот так, — сказала она после короткого молчания, — институт наш закрылся, все разъехались. Я сперва не знала, куда податься, дом наш разбомбили… помогала на рытье окопов. А потом меня дядя нашел, помог устроиться в столовую…
— Дядя?
— Ну да… майор Прутков. Он мой родной дядя… — Глядя на ошарашенное лицо Виктора, коротко улыбнулась: — Ты, наверное, тоже этих сплетен наслушался, — она тихо хихикнула. — У нас в столовой бабы такие, все переврут.
— Вот это дела, — Виктор обалдело помотал головой. — Вот и верь после этого людям, — и они тихо вдвоем засмеялись.
— Дядя особо не распространялся, что мы родственники. Не знаю почему, наверное, у него были какие-то свои причины. А я официанткой быть не хотела, — вот и бегала к нему вечерами, училась печатать на машинке. Чтобы хоть какая-то с меня польза была. Потом поползли разговоры. Дядя как за разговоры узнал, злился жутко. Но никто уже не верил, что я его племянница. Зато сразу перестали приставать всякие… — она снова закусила губу. — Все равно за глаза говорили.
— Весело, е-мое. — Виктор потянул ее за руку, и они медленно пошли дальше. Стоять на месте было холодновато.
— Весело, — откликнулась она, — расскажи о себе. Я про тебя так мало знаю, все время молчишь так загадочно. Правда, что ты немца задушил?
— Чего? — Виктор даже остановился от удивления. — Задушил? А потом, наверное, зажарил и съел. Вот же люди. Никого я не душил, хотя убивал, да, — и он ненадолго замолчал, задумавшись. — А про себя рассказывать особо нечего. Вырос в Ростове, в детдоме. Родителей не помню. Из родни у меня, можно сказать, только один Шишкин. Мы с ним с детства вместе. Потом пошел учиться в ФЗУ. Там меня Игорь и подбил идти в аэроклуб. Пошел с ним за компанию, а оказался годным. Полетал немного и влюбился в небо. Там, — он ткнул рукой в темные облака, — там все по-другому. Там другая жизнь. Там остаешься только ты, твой самолет и небо.
— А я никогда не летала. Наверное, страшно будет…
— Я тебя как-нибудь прокачу. Это совсем не страшно, наоборот, очень красиво! — он сильнее сжал ее ладонь. — А остальное ты знаешь. Окончил училище и сразу в полк, на фронт. Сперва откровенно не везло, потом вроде разлетался. Даже сбивать начал.
Деревня внезапно кончилась. Впереди лежала только темная степь, только вдали блуждали тусклые синеватые огоньки: это по фронтовым дорогам носились автомашины. Они постояли, посмотрели в эту темноту и, синхронно развернувшись, медленно пошли обратно.
— А ты был в Харькове? — неожиданно спросила она. — Правда, красивый город?
— Нет, мы неподалеку стояли. Я город только с неба, издалека видел. Знаю только, что в Харькове самые красивые в мире девушки. Я в этом убеждаюсь, стоит только на тебя посмотреть.
Она смущенно улыбнулась и поправила волосы. Так они шли, тихо переговариваясь, не обращая внимания ни на крепнущий мороз, ни на начавший сыпаться мелкий снег. Она щебетала, как птичка, рассказывая про свою учебу в институте, про довоенную жизнь. Дойдя обратно до хаты, где жила Таня, как-то незаметно остановились. За разговорами время пролетело быстро, когда Виктор случайно глянул на часы, было начало одиннадцатого, но уходить не хотелось. Она заметила его движение и сказала с сожалением:
— Тебе уже пора, да?
Виктор не ответил, молча сгреб ее в охапку и принялся жадно целовать. Она испуганно пискнула, уперлась ему в грудь, но потом обмякла, обхватив руками его шею, подставила лицо поцелуям. Губы у нее были мягкие, податливые. Целоваться она умела хорошо.
