— Больной, вы почему покинули расположение? Быстро вернитесь в свою палату. Где вы достали форму?
Видя, что Виктор не реагирует, она буквально зашипела:
— Немедленно сообщите свою фамилию. Я сообщу главврачу о вашем проступке…
До Виктора, спросонья только начало доходить, что эта малявка спутала его с кем-то из больных госпиталя и теперь пытается качать права. Забавно…
Он оценивающим взглядом посмотрел на беснующуюся рыжую, лениво поковырял в ухе и, видя, что она набирает воздух для новой серии нападок, опередил:
— Меня Витя зовут, а тебя?
Одна из девушек хихикнула, рыжая же, покраснев, как рак, стремительно развернулась и скрылась за углом здания.
— Ну так что, красавицы. Не желаете ли присесть на это замечательное творение древних плотников и посидеть в теплой компании летчика-героя?
— Привет… красавчик, — высокая, пышнотелая блондинка с родинкой на щеке снова хихикнула и уселась рядом. — Ты что здесь делаешь?
Минут за пять общения выяснилось, что блондинку зовут Ульяна, но для друзей просто Уля. А вторую, стройную и зеленоглазую, которая так и не проронила ни слова, а только ковыряла носком сапога снег или тщательно рассматривала стену госпиталя, — Вика. Что они подружки, включая убежавшую Аллу. И Алла на самом деле нормальная, только иногда у нее бывает. И село это называется Марьевка, а у них сейчас смена, но они вышли на пять минут подышать свежим воздухом.
Но все хорошее быстро кончается. Подружки засобирались и заспешили в госпиталь. Уля только улыбнулась ему на прощание. Виктор посмотрел ей вслед, мысленно раздел взглядом, представив, как колышутся в такт шагам груди, тяжело вздохнул и пошел своей дорогой. Как оказалось, до полка уже было недалеко…
На аэродром пустили без проблем. Солдаты охраны узнали его даже в таком виде. Снег скрипел под ногами, легкий мороз отзывался резкой болью в сломанных зубах, но Виктор не обращал внимания. Он почти дома. За три месяца «здешней» жизни маленький фронтовой аэродром стал для него словно родная улица, на которой вырос в детстве. И пусть он был маленький, с неровной взлетной полосой и постоянно сносящим самолет боковым ветром, но возвращаться сюда было приятно. Так же, как через много лет вернуться на родную улицу. Он шел по протоптанной тропинке, рассматривая пустые капониры, копошащихся механиков, полуторку, везущую на аэродром обед, а душа пела от радости.
Из землянки навстречу ему бежали летчики. Их было немного, все, что осталось от полка: Шишкин, Вахтанг, Соломин, Васин. Остальные, наверное, в воздухе и на дежурстве.
— Ты где зубы оставил? — спросил Шишкин, когда эмоции немного улеглись.
— Та где… швои вышибли, когда фронт перешел.
Леха Соломин, смеясь, прошепелявил, подражая Виктору:
— «И выплюнув с зубами воск, Икар сказал, смежая веки: „Я вижу, в этом роде войск порядку не бывать вовеки…“»
Радость встречи была недолгой, Виктора срочно вызвали в штаб. В просторной землянке командного пункта был полный аншлаг, полковник Мартынов, комиссар Зайцев, начальник штаба — майор Прутков. В углу, как бедные родственники, примостились оба комэска.
Пришлось долго рассказывать историю похождений. Начальники морщили лбы, коротко переговаривались, один только Шубин улыбался, весело подмигивая: «Мол, не робей, пилот, все будет хорошо».
— Надо бы, наверное, в дивизию тебя отправить, — Мартынов скривился, будто проглотил лимон, — в особый отдел.
— Давайте не будем торопиться, — вмешался Зайцев. — Если товарищам из особого отдела так интересно, чем наш летчик занимался во вражеском тылу, — комиссар интонацией выделил слово «наш», — то пусть сами приезжают и спрашивают.
Командир немного подумал и кивнул.
— Вы отдохните несколько дней, отоспитесь, подлечитесь, — сказал Зайцев Виктору. — Еще необходимо обязательно баню человеку организовать. Шутка ли, такое пережить…
Командир снова кивнул:
— Ну, хорошо, хорошо. Идите! После обеда обязательно к врачу. Пока не поправитесь, летать не разрешаю, — улыбнулся он и повторил: — Идите.
Виктор козырнул, увидев, как Шубин жестами просит подождать его наверху, и четко, словно на параде, вышел из землянки.
Возле КП крутился Шишкин. Увидев Виктора, он обрадованно спросил:
— Ну как? Что сказали?
— Нормально все, — успокоил Виктор друга. — Подлечусь и буду летать… Эй, я не понял, а куда пропал твой треугольник? — На выгоревших петлицах виднеющейся под расстегнутым комбинезоном гимнастерки Игоря отчетливо синело пустое место третьего треугольника. — Тебя когда успели в младшие сержанты разжаловать?
— Да это… — Шишкин покраснел, словно девушка, — я тут… в общем напился. На другой день лететь, а мне хреново, шатает. Ну и командир меня под арест и в младшие разжаловал. Правда, вчера арест отменил, лететь надо было. — Игорь невесело усмехнулся, — ну а на звание — мне без разницы, что сержант, что младший…
Шубин выскочил из землянки резко, как черт из табакерки!
— Живой, чертяка! Ну, Витька, ну молодец! — кинулся он обниматься. — А я все переживал, думал, угробил парня. Ну пойдем, обед остынет, — он хлопнул Виктора по плечу, уводя к эскадрильной землянке.
— Видишь, как получилось тута. Раззевались и едва не погибли. И мне, старому хрену, урок, и вам! — Комэск ткнул вверх указательным пальцем. — Никогда не теряйте осмотрительность. Пока двигатель не выключен, пока в капонир не зарулил, крути головой на все триста шестьдесят. А мы расслабились… я уже этого «мессера» мысленно разделал, приготовил и, тута, на блюдечко положил. С хреном и специями. А потом, случайно, оборачиваюсь поглядеть, как там ведомый… а ты уже горишь. Хорошо, тута, что облака близко были, успел уйти. Еще секунд пять, и никакие облака не спасли бы.
А потом летчики набились в тесную, прокуренную землянку второй эскадрильи, и Виктор, обжигаясь горячим борщом, в очередной раз рассказывал историю своих похождений. Вкусный борщ, пюре с котлетами и компот из сухофруктов на обед повысили и без того приподнятое настроение до заоблачных высот. Потом он сыто дремал, прислонившись к борту едущей в деревню полуторки. И даже привычное брюзжание полкового врача Синицына не смогло это настроение испортить. Предоставленный сам себе, он отсыпался и отъедался, не беспокоясь ни о чем. Жизнь начинала налаживаться.
На второй день, когда Виктор сидел у крыльца и, скучая, обозревал скудное хозяйство Екатерины Павловны, на улице послышалось тарахтение мотоциклетного мотора. Хозяйский Барбос зашелся истошным лаем, но когда заляпанный грязью «ТИЗ» остановился прямо напротив хаты, трусливо поджал хвост и поспешно ретировался в будку. Мотоциклист был под стать своему агрегату, такой же грязный, в мокрой с ног до головы плащ-палатке. Он посмотрел по сторонам и решительно двинулся к Виктору.
— Мне нужен сержант Саблин, это вы?
— Ну я, а что?
Мотоциклист скинул плащ-палатку, под ней оказался щегольский кожаный плащ, под которым алели малиновые петлицы с одиноким кубарем. Был он высокий, жилистый, с лицом широкоскулым и жестковатым, смерив Саблина оценивающим взглядом, бросил небрежно:
— Младший лейтенант госбезопасности Сироткин. У меня к вам имеется ряд вопросов. В доме посторонние есть? Хозяйка и врач? Хорошо, пройдемте в комнату, нужно побеседовать.
У Виктора засосало под ложечкой. Меньше всего ему хотелось отвечать на вопросы НКВД. Сорокин действовал нахраписто, выпроводил Синицына с Екатериной Павловной на кухню, уселся на единственный стул и, достав из кармана блокнот, принялся вдумчиво его изучать.
— Рассказывайте, — наконец оторвался он от блокнота и, видя недоумевающий взгляд Виктора, добавил: — Когда, при каких обстоятельствах вы оказались на оккупированной территории. Чем занимались, с кем общались. Все…
Слушал Виктора внимательно, не перебивая, иногда что-то черкал в блокноте, иногда кое-что уточнял. Когда Саблин иссяк, начал задавать вопросы. Судя по ним, он не поверил ни одному его слову. Вопросы были самые разнообразные, заковыристые. Виктор даже поразился, зачем особисту было знать, какая глубина снега в балках, как были одеты убитые им немцы. Кого из них он убил первым, кого вторым. Про немцев он задавал вопросы несколько раз, переиначивая. Видимо, пытался поймать его на противоречиях. Покрутив в руках саблинскую финку, поковырял ногтем рукоять, отложил в сторону, задумавшись. Потом стал пытать за Людку, какой номер дома, как выглядела, наконец Виктор не выдержал:
