ладони. — Чего там у тебя?
— Котики в шапочках, — отвечает Андрей. Поднимает на меня глаза. Внимательно осматривает. — Ты уж извини, что остался, тут просто вай-фай хорошо ловит.
— Вай-фай, — повторяю я.
— Ага.
— Нужно будет роутеры мощнее поставить.
— Типа того, — Андрей молчит, пока убирает телефон в карман. — А часы, всё-таки, высший класс. Дашь погонять?
— А ты мне внедорожник?
— Только через мой труп.
— Ну вот тебе и ответ.
Мой голос в пустом помещении звенит эхом. Андрей добро хмыкает. Потирает якобы озябшие руки (хотя, может это и правда; в комнате всё ещё чувствуется свежесть недавно бывшего открытым окна).
— Мне, на самом деле, ещё очень нужен твой совет, — в итоге произносит он. — Как говорится, баш на баш за то, что я рассказал тебе про спальные приключения.
Я морщусь, как от кислого цитруса. Что за ужасная метафора?
— Ну, валяй, — говорю в ответ.
Отхожу от подоконника. Андрей семенит за мной на выход из кабинета.
— Это тоже насчёт девчонки. Мне нравится одна, и, кажется, это проблема.
— Кто нравится-то?
— Слава.
Останавливаемся у лестницы. Тут нам в разные стороны: Андрею — вниз, в столовую, а мне возвращаться в лабораторию, что на этом же этаже.
— Ты же в курсе, что она только рассталась с Власом?
— Разумеется.
— И в курсе, что у них были серьёзные отношения?
— Ну да, — уже с огромной долей сомнения, протягивает Андрей.
Начинает осознавать, кажись, всю ситуацию целиком.
— А про то, что они были настолько близки, что даже говорили о теоретической помолвке, не забыл?
— Я… — Андрей вздыхает.
Одним резким движением, — таким, что даже я от неожиданности вздрагиваю, — срывает с головы бейсболку и бьёт её о деревянный поручень лестницы.
— Твою мать! — восклицает.
Не совсем, правда, я понимаю, кого именно он порицает сейчас: Славу, Власа, себя или меня в качестве доносчика не очень хороших новостей?
— Забудь ту часть, где я говорил, что это проблема, потому что это настоящая катастрофа, — сжимая бейсболку в кулаках, говорит Андрей.
— Всякое бывает, — я пожимаю плечами.
— Да уж. Не надо было мне её тогда целовать.
— Вы целовались?
— Это было не в этом времени, — отмахивается Андрей. — Ну, ты понимаешь…
Понимаю, как бы парадоксально это не звучало.
— И что будешь делать? — спрашиваю я. Правда интересуюсь. Слава мне очень дорога, и я не хочу, чтобы кто-то причинял ей неудобства, даже если это Андрей, который тоже является моим другом.
— Не знаю. Это и хотел у тебя спросить.
— Очень хотел бы тебе помочь, но единственная девушка, с которой я когда-либо был и в которую когда-либо был влюблён, на удачу ответила мне взаимностью.
Произношу это с уверенностью, но когда слышу слова вне своей головы, понимаю, насколько убого это звучит. Друг пришёл ко мне за помощью, — тот самый, который до этого поддержал меня, — а я всё, что смог сделать — это похвастаться своей личной жизнью.
— Слушай, если тебе правда нужен мой совет, — (Андрей энергично кивает), — то я предлагаю тебе оставить эту идею.
Брови Андрея ползут вверх. Он явно не рассчитывал на предложение в стиле «дать заднюю и забить».
— Ты сам недавно с Полиной расстался, вот и пытаешься, наверняка, сейчас хоть как-то…
Я замолкаю, когда понимаю сам и в этот раз без чьей-либо помощи, что слова мои — полнейшая чушь.
То, что Андрей делает сейчас: отводит взгляд в сторону, выпячивает челюсть, явно едва сдерживая в себе тираду гневных оппозиционных слов, нервно дёргает коленом выдаёт в нём человека более чем заинтересованного.
Он… влюблён?
— Как крёстный брат, должен тебя уверить — разобьёшь Славе сердце, и я тебе твоё вырву, — говорю я. Растопыриваю пальцы обеих рук и демонстрирую Андрею обычную для оборотня мутацию — свои больше не человеческие, а животные ногти, удлинняющиеся при полном обращении.
При первом ногти выпали. Точнее, выпали, чтобы на их месте появились новые, острые и прочные.
— Как видишь, сделать это мне теперь под силу.
— Я понял! — Андрей делает шаг назад, едва не падая со ступенек.
— Но как твой друг, — я опускаю руки. — Я, наверное, должен сказать тебе: дерзай. Вы явно близки, а Слава… она кого попало к себе не подпускает. Значит, ты дорожишь ею.
— Да вроде…
— Вроде?
— В смысле дорожу, дорожу! — поправляет себя Андрей, стоит мне только снова намекнуть на свои возможности лёгким взмахом руки.
Может и опрометчиво, но я решаю поверить Андрею. На крайний случай, у меня всегда будет возможность оторвать ему голову.
Прощаясь, мы с Андреем расходимся: он идёт в столовую, как и планировал до того, как его перехватил Дмитрий, а я возвращаюсь в лабораторию. Лена не выдаёт своего любопытства, но только я подхожу к столу и встаю рядом, как чувствую на себе её коронный «Я ведь выведаю правду, хочешь ты того или нет» взгляд.
— Командирские часы, — констатирует Лена невзначай. — Те самые?
— Ага.
Голос уже не дрожит.
— Я буду скучать по твоему папе. Он всегда угощал меня лакричными конфетками.
— Потому что кроме вас, извращенцев, эту гадость больше никто не ел, — ухмыляясь, подмечаю я.
Лена в шутку дует губы. Теперь мы смеёмся оба. Но внутри всё равно больно.
— Я тоже буду по нему скучать, — произношу я.
И почему я так редко говорил ему, что горжусь тем, что могу называть его своим папой?
— Ты знаешь, я не верю в Бога, — полувопросительно говорю я Лене. Она кивает. — Но сейчас я бы очень хотел, чтобы вся эта штука с жизнью после смерти была реальной, и папа услышал, что я очень сильно люблю его.
— Я думаю, он и так это знал, — произносит Лена. — Без всяких там высших сил.
В её голосе появляются нотки мелодии, напоминающие колыбельную. Лена всегда начинает разговаривать немного нараспев, когда хочет успокоить меня.
— Мне остаётся только на это надеяться, — выдыхаю я.
Лена кладёт ладонь мне на плечо. Проводит вверх, добирается до шеи. Принимается разминать позвонки. Как и колыбельный тон, это всегда отлично работает против моих секундных вспышек.
— Вернёмся к пороху? — предлагает Лена.
— Да, — киваю я.
Лена помогает забыть о боли. Работа помогает забыть о боли. Друзья помогают забыть о боли.
Вот только подавить эмоции и избавиться от них — две слишком разные вещи.
* * *
— Тайный Санта! — восклицает Виола.
Спокойный вечер Рождества прерывается её появлением в гостиной и слишком радостными воплями. В руках Виолы красная шапка с белым помпоном. Внутри — имена всех в штабе.
Каждый год она делает это. Независимо от того, какие события предшествовали и какие только должны будут состояться. Не знаю,
