в состояние нервного шока, наблюдалось беспрестанное умывание мордочек – жестикуляция, как бы призванная восстановить нормальную психическую саморегуляцию, вернуть «ощущение себя»[415]. К сходному выводу, что интенсивное умывание у животных часто служит реакцией на конфликтную или устрашающую ситуацию, приходит психолог Б. Баннел[416].
«Я себя трогаю – значит я существую». Таков нервно-тактильный механизм снятия стресса: гладить себя, окутывать влажной пеленой – состояние погруженности внутрь, отрешенности от среды. Существенно, что в этом самоочищении животное поворачивается навстречу себе, оглядывает и ощупывает себя со стороны. Поедая и совокупляясь, особь устремлена к чему-то внешнему, как бы «выскакивает» из своей шкуры в состоянии безостановочной и безоглядной поглощенности другим – добычей или партнером. И только самоочищение не выводит животное из себя, а возвращает к себе. Не отсюда ли человеческое самосознание, типологически столь близкое потребности ощупать себя, очистить от всего внешнего, наносного, исторгнуть, словно из налипшей шелухи, ядро своего истинного «я»?
Очищение и рефлексия
Сознание, или рефлексию, можно определить как акт возвращения существа к самому себе, как вычленение в совокупности ощущений той самости, субъектности, которая и есть носитель этих ощущений. Одним из первых в психологии рассмотрением рефлексии занялся Адольф Буземан, который трактовал ее как всякое перенесение переживания с внешнего мира на самого себя. В этом смысле самоомовение – физический аналог и прототип рефлексии. Нет другой такой ситуации в нашей обыденной жизни, когда мы последовательно воспроизводили бы все очертания собственного тела, как бы творили в воздухе его объемную модель. Моющая и мылящая рука выступает как орган самоощущения. Обычно она взаимодействует с внешней реальностью (брать, давать, трогать), а тут возвращается к собственному телу. «Всякая нечистоплотность кажется нам несовместимой с культурой. <…> Нас не удивляет, что употребление мыла кому-то кажется прямо-таки мерилом культуры», – писал Зигмунд Фрейд[417].
Самоочищение – это своего рода тактильный аналог наблюдению себя в зеркале. Один из признаков, по которому зоопсихологи и этологи определяют степень рефлексии у животных, является способность отождествлять себя с изображением в зеркале. Эта способность, обнаруженная пока что только у шимпанзе и орангутанов, проверяется так: на тело наносятся пятна, которые можно увидеть только в зеркале. Если животные пытаются их счистить, значит они узнают себя. Это еще одно свидетельство опосредованной связи рефлексии и чистки: видеть себя – касаться себя.
Рефлексия есть самоудвоение в зеркале собственного сознания, но первичной формой такого самоудвоения является совокупность метателесных акций, направленных на идентификацию собственного тела. Во многих языках, в том числе и русском, «схватить», «уловить» означает «понять»: мышление – схватывание, а собственно рефлексия – схватывание себя. Это «хватание себя», с целью отделить себя от не-себя, выступает как природное начало рефлексии. В акте самоочищения животное ищет и добывает себя, а не чужое. Животное может заниматься этой гигиеной подолгу, черпая в ней самоцельное наслаждение, как и человек черпает самоцельное наслаждение в культуре, находя в ней все более тонкие средства самоорганизации, отличения себя от не-себя и обретения себя в себе. Автоэротизм – удовольствие, доставляемое прикосновениями к собственному телу. Если эротическое удовольствие служит целям размножения и продления человеческого рода, то автоэротическое удовольствие может служить цели фильтрации грязи, создания культуры.
Груминг и семиотика границы
Научная литература об инстинкте чистки (grooming) среди животных относительно невелика[418]. В обобщающих трудах и учебниках по этологии этой проблеме уделяется всего несколько абзацев или строк, как правило подчеркивающих ее сложность и неизученность – на всем эволюционном пространстве от мухи до обезьяны. Ф. Хантингфорд приходит к выводу о том, что муха в процессе умывания, как сложная кибернетическая система, принимает целый ряд иерархически соподчиненных «решений», касающихся последовательности в очищении передней части тела, головы, ножек и т. д., и рисует сложную схему таких операций[419]. Как отмечают исследователи обезьян, «эпизоды чистки… занимали почти все время за период наблюдения»[420].
Внимание специалистов привлекает прежде всего тот загадочный факт, что чистка отнюдь не всегда связана с наличием грязи на теле животного. Часто этот процесс лишен прямой физиологической цели и служит скорее актом социального общения или механизмом нервной компенсации. Многие высшие млекопитающие проявляют наклонность к чистке «независимо от конкретной нужды. <…> Животное не ждет, пока его шкурка загрязнится, потускнеет или в ней заведутся паразиты»[421].
В некоторых животных сообществах, например у бабуинов, развит обряд взаимного очищения, который служит «наиболее частым и очевидным выражением „дружественности“»[422], а у многих видов птиц «первоначальной функцией охорашивания и груминга было соблюдение чистоты, но в ходе эволюции все больше возрастала важность другой функции – способствовать образованию брачных пар»[423]. Причем такая взаимная – парная или коллективная – чистка «направлена преимущественно на те части тела, которые наиболее труднодоступны для самого животного»[424], то есть дружеские и брачные узы поддерживаются неспособностью отдельной особи себя очищать. Эта «спрятанность» отдельной особи от самой себя оказывается стимулом привлечения другой, что создает своего рода прообраз диалогического отношения в мире животных: чистота, то есть выделенность себя, предполагает знание себя со стороны другого, ибо только со стороны я могу обрести завершение своего «я».
М. Бахтин назвал эту ситуацию, образующую основу культуры, «вненаходимостью».
Ведь даже свою собственную наружность человек сам не может по-настоящему увидеть и осмыслить в ее целом, никакие зеркала и снимки ему не помогут, его подлинную наружность могут увидеть и понять только другие люди благодаря своей пространственной вненаходимости и благодаря тому, что они другие. В области культуры вненаходимость – самый могучий рычаг понимания[425].
Как ни парадоксально, этот культурный концепт применим к природе, причем на первичном, материальном уровне: животное не может полностью вылизать себя – для этого ему нужен язык другого. Для саморегуляции своего бытия оно нуждается в партнере. «Для большинства приматов груминг (чистка) – важная социальная активность, функция которой – не только удаление паразитов с кожи, но также „общественное цементирование“, подтверждение социальных уз. Большей частью груминг происходит между близкими родственниками, но устойчивые взаимоотношения, подкрепляемые грумингом, могут существовать не только между родственниками»[426].
Сказанное выше о приматах относится и к примитивным человеческим обществам, где, по словам М. Л. Бутовской, груминг «является филогенетическим гомологом аналогичного поведения других приматов. Груминг наблюдается во всех традиционных обществах (в виде обыскиваний головы, выщипывания волос на теле, очистки кожи от отшелушившегося эпидермиса, выдавливания гнойничков и пр.) и занимает существенное время в бюджете времени ежедневной активности членов группы»[427].
В книге Робина Данбaра «Груминг,
