зная тонкостей всех административных интриг, внезапно почувствовал тягу к законам. Он забил «отстранение от исполнения обязанностей» в поисковик правовой системы «Гарант» и получил список правовых актов, относящихся к данной теме. Пересмотрел все подходящие статьи, но нигде не нашел ответа на вопрос: должен ли приходить на работу отстраненный от исполнения обязанностей.
«Так, обязанности, обязанности, – размышлял Алик. – Надо посмотреть должностные инструкции – именно там указаны мои обязанности».
В должностных инструкциях директора-главного редактора телерадиокомпании, не оказалось соблюдения правил трудовой дисциплины. Но как только он мысленно произнес «трудовая дисциплина», как тут же вспомнил, что все это оговаривается в его трудовом договоре, который он заключил с главой маленького нефтяного города. И точно: оказалось, что его обязанности как главного редактора в отношении соблюдения трудовой дисциплины были закреплены там. И подписан договор самим Хамовским, но раз труда нет, то нет и дисциплины.
«Отлично! – мысленно вскричал Алик. – Всех посылаю на три буквы, требую выплаты полной зарплаты без учета больничного, который мне дали в стационаре и который теперь можно выбросить, и у меня еще несколько дней отстранения для домашней работы над книгой»…
После обеда следующего дня Задрин, потряхивая несколькими листами бумаг, весело подбежал к Алику, который по каким-то надобностям заглянул в телерадиокомпанию. Озабоченно-дебильное лицо Задрина светилось изнутри, как у человека, искренне верящего в то, что он стал Наполеоном.
«Как мало им надо для счастья, – оценил Алик, – счастливыми их делает причинение несчастья другим и возможность использования для этого власти. То, что меня угнетало, перешло в руки человека, которого это восхищает. Как тут не вспомнить кольцо всевластия Толкиена?! Вот он, новый Горлум. Не надо сотен лет для превращения. Превращение происходит быстро».
– Ознакомьтесь, – сказал он Алику, – и подпишите.
Алик посмотрел бумаги, все оказалось, как он предполагал: его отсутствие на работе зафиксировано во все дни его отстранения от должности, так что можно было не приходить в телерадиокомпанию вовсе! Под актами подписались: Задрин, Фазанова, и Зябильник. Последнее удивило Алика, но уже не шокировало. Правильнее, если бы подписалась Публяшникова, все-таки Зябильник, по логике, должна быть благодарна за то, что он совсем недавно принял ее на работу на столь престижную должность секретарши.
Алик еще раз перечитал документ, чтобы понять не ошибся ли он. Нет все верно: по актам получалось так, что можно было и вовсе не приходить в телерадиокомпанию, все дни его присутствия в телерадиокомпании офорлены, как прогулы… Такой подлости, такого подлога, такого вранья в глаза Алик еще не видывал и ее совершали те, кто должен нести истину, правду в народ! Документ о профессиональной непригодности журналистов, как целого клана, целого общественного сословия, был наипревосходнейший.
Алик еще раз медленно осмотрел бумаги, поглядел на Задрина и не спеша, вкладывая в каждый звук все величие, какое еще только мог почерпнуть в своей израненной душе, произнес:
– Можете зайти в туалет, облегчиться и подтереться этими бумагами.
– Вы не будете подписывать? – суетливо спросил Задрин и сменил позу так, словно опасался, что получит в лицо.
Алик повторил волшебную фразу, и Задрин пошел к выходу из корреспондентской. В дверях он обернулся. Лицо приняло дебильно-собачье выражение, и он словно бы тявкнул, исторгая вполне человеческие слова:
– Сами идите в туалет и подотритесь.
Сказав это, Задрин исчез. Он уже не был похож на объемную тень – он уже стал ею…
После этого разговора Алик собрал свои вещи и покинул телерадиокомпанию, куда решил ни под каким предлогом не возвращаться вплоть до окончания срока отстранения.
Больше редакция телерадиокомпании ему не требовалась как объект творчества. Пришла пора оживлять воспоминания.
***
Власть властвует на безграмотности, страхе и безынициативности, поэтому стремитесь узнать действительные правила, а не следовать их правилам, не надо ничего бояться и надо действовать, предугадывая планы врага.
НАЧАЛО БОЛЬШОЙ ОХОТЫ
«Знание чужих трагедий, не гасит уверенности в крепости своих жилищ».
Прошел первый месяц с момента отстранения Алика от занимаемой должности. Никто больше не спрашивал его, почему он не появляется в телерадиокомпании. Комиссия, созданная для поиска доказательств использования Аликом служебного положения для сведения личных счетов, для выводов о профнепригодности, для поиска нарушений журналистской этики, ничего не нашла…
Продолжение пошло точь-в-точь по словам покойного уже Глеба:
«Вначале будет одна комиссия, если она ничего не найдет, придет другая комиссия…»
Сразу после окончания работы первой комиссии, за работу взялась вторая комиссия, Алик получил новое отстранение от занимаемой должности все также с сохранением заработной платы, но теперь у комиссии были иные цели. Ей вменялось найти недостатки в работе Алика как директора…
Квартира Алика наполнилась тревогами…
Только-только первые фразы будущей книги начинали оформляться в предложения:
«Потеря человечности происходит парадоксально. Человек сыт, одет, имеет жилье, но чернит имеющееся счастье, желает того, что не в силах сам себе дать, и исполнить желаемое остается возможным только за счет других…»
Раздался телефонный звонок…
Звонили обычно милиционеры и прокурорские работники. Их голоса сияли доброжелательностью, поскольку только на доброжелательный голос можно было выманить жертву из недоступного им логова, то есть квартиры, заманить в свой кабинет, а там снять показания, чтобы завершить дело, направленное против этой самой жертвы. Обычный охотничий принцип.
– Очень хотелось бы с вами встретиться по одному пустяковому вопросу, который не займет много времени…
– Уважаемый Алик, когда вам удобно подойти к нам для дачи объяснений…
– Мне надо срочно закрывать ваше дело и необходимо встретиться с вами…
Примерно так говорили они все, иногда мягче, иногда грубее, но всегда уничтожая легкое состояние созидания и оставляя лишь спутанный комок мыслей в голове, которые колючей, сковывающей движения проволокой, расползались по телу, оставляя холодок на кончиках пальцев от испуга за потерю нити повествования, от испуга за утерю всего повествования, которое могло прервать, как его задержание, так и вероятная теперь уже потеря свободы.
Постепенно Алик нашел противоядие к этим звонкам. Он перестал подходить к телефону, а Марина, если брала телефонную трубку, всегда вежливо отвечала:
– Перезвоните позднее, его нет дома.
– Он только что вышел.
– К сожалению, еще не вернулся.
Мимо почтового ящика, полного приглашений получить почтовые отправления из суда, прокуратуры и милиции, Алик давно уже проходил с опаской. Его враги хотели, чтобы он собственными руками, на своих собственных ногах, тратя свое собственное время, занес конвертированную беду к себе в дом. Они глубоко ошибались – эти служители далеко не закона, а служители начальника милиции Парашина или прокурора маленького нефтяного города – Шпендрикова. Седалища их мусорно-унитазных организаций упирались в грозную тучу задницы главы маленького нефтяного
