В феврале Фрейд болел гриппом и примерно в это же время страдал также от простатита. В мае Фрейду исполнилось шестьдесят лет, и он жаловался Эйтингону, что находится на пороге старости. Он написал Абрахаму: «В результате заметок в берлинских газетах мой день рождения не смог, в конце концов, быть сохранен в таком секрете, как я того желал. В особенности люди, которые находились вдалеке и не знали о моих желаниях, проявили свой пыл и доставили мне много хлопот по выражению благодарности. Даже из Вены я получил столь много цветов, что не могу ждать дополнительно похоронных венков, а Хичманн прислал мне „речь“, которая была настолько трогательной, что я могу попросить, когда придет мой черед, чтобы меня похоронили без каких-либо прощальных речей». Когда на мою долю выпало произнести эту прощальную речь, более двадцати лет спустя, я ничего не знал об этой речи Хичманна.
Нехватка продовольствия делала затруднительным отдых в Австрии, а закрытие границы сделало невозможным для Фрейда как посещение его любимого Берхтесгадена, так и поездку к дочери в Гамбург. Однако она сама приехала в Вену в середине ноября и провела шесть месяцев со своими родителями. 16 июля Фрейд выехал в Бад-Гастейн, великолепное местечко у подножия гор Таурен. Он намеревался провести здесь весь летний отдых, но условия жизни оказались настолько неблагоприятными, что неделю спустя он отправился в Зальцбург и в течение пяти недель жил в отеле «Бристоль», в котором проходил первый конгресс. Однако в конце августа он на пару недель возвратился в Бад-Гастейн и вернулся в Вену 15 сентября, раньше, чем обычно. В сере дине своего отдыха он писал: «Приходится использовать все возможности, чтобы уйти от страшного напряжения внешнего мира; ибо такое напряжение нельзя вынести».
Переписка с Ференци в этом году в основном посвящена обсуждению его невроза, который мешал принятию нескольких жизненно важных решений. Собственные комментарии Фрейда были краткими и, скорее, просто ободряющими, нежели аналитическими. Фактически он дал Ференци совет, что человеку следует принимать важные решения независимо от какого-либо анализа, который должен либо предшествовать либо следовать за этими решениями, но не сопровождать их.
Единственно что в их переписке имело общий интерес, это замечание Фрейда с том, что кокаин, если его принимать в чрезмерных дозах, может вызвать паранойяльные симптомы и что прекращение употребления этого наркотика может вызвать тот же эффект[145]. Вообще наркоманы не очень подходят для аналитического лечения, так как любой отход от анализа или трудность в анализе ведут к дальнейшему употреблении наркотика. Еще одним замечанием, которое, вероятно, можно связать с предыдущим было признание Фрейда, что его страсть к курению помешала ему в разработке определенных психологических проблем.
В 1915 году Фрейд упомянул проблему присуждения Нобелевской премии. «Присуждение Нобелевской премии Барани, которого я отказался взять своим учеником несколько лет тому назад, так как он казался мне слишком ненормальным, возбудило во мне печальные мысли о том, насколько беспомощным является человек в достижении уважения толпы. Вы знаете, что для меня это было бы только вопросом денег и возможно, также средством раздражения некоторых из моих сограждан. Но было бы смешно ожидать такого знака признания, когда 7/8 человечества выступает против тебя»
Несколько дней спустя он писал Ференци, что у него нет ни одного пациента, что он не видит какой-либо возможности их приобрести. Тем не менее он находился в хорошем настроении, которое приписывал демаршу президента Вильсона, что, как он думал, будет воспринято серьезно[146].
В течение 1915 года Фрейд опубликовал первую часть «Лекций по введению в психоанализ» Свою научную деятельность в этом году он сосредоточил на подготовке будущих лекций, которые должны были быть прочитаны в зимнюю сессию 1916/17 года.
1917 год оказался еще более мрачным и еще менее продуктивным, чем предшествующий. Энтузиазм Фрейда относительно победы Германии к этому времени полностью испарился, и он все более пессимистично относится к исходу войны.
Затем произошла русская революция. «Насколько глубоко можно понять это колоссальное изменение, если нашим основным соображением не является вопрос о мире». В апреле он писал Ференци: «Мне кажется, что если подводные лодки не будут определять ситуацию к сентябрю, то в Германии наступит пробуждение от иллюзий, которое приведет к ужасным последствиям». Пару месяцев спустя он был уверен, что нет никакой надежды на мир в 1917 году и что война будет продолжаться до прибытия американских войск на континент.
Осенью он, должно быть, почувствовал, что война проиграна. К концу этого года по многим признакам было видно, что Фрейд стал осознавать настоящее положение вещей и что он потерял всякое сочувствие к Германии, но не потому, что был на стороне ее противников. Фрейд писал Абрахаму: «Я ощущаю сильную враждебность к мысли о том, что надо писать, как и ко многим другим вещам. К этим последним принадлежит и Ваша дорогая немецкая родина. Я едва могу представить себе путешествие туда, даже когда это станет физически возможным. В этой ссоре между Антантой и центральными державами я определенно занял позицию донны Бланки из „Диспута“ в Толедо Гейне: „Doch es will mich schier bediinken…“[147] Единственной радостной новостью является захват Иерусалима англичанами и предлагаемый ими эксперимент по созданию родины для евреев».
Любимая сестра Фрейда, Роза, потеряла своего единственного сына, Германа Графа, юношу двадцати лет, который был убит летом этого года на итальянском фронте. Это была единственная потеря, которую понесла семья Фрейдов в эту войну. Несмотря на многие рискованные приключения и трудности, оба его сражавшихся сына благополучно прошли через эту войну.
Население в тылу испытывало тяжелые лишения, особенно в Австрии. В своих письмах Фрейд много раз жаловался на жестокий холод и на трудности с продовольствием; в те годы определенно было недостаточное питание. Время от времени Ференци и Антону фон Фройнду (зажиточному пивовару из Будапешта, к которому очень привязались и Фрейд, и Ференци) удавалось контрабандой переправлять муку, хлеб и порой немного деликатесов из Венгрии различными сложными маневрами, но такая помощь была очень ненадежной. Якобус Канн, брат одного его бывшего пациента, также много сделал для его семьи, поставляя им продукты из Голландии. Кабинет Фрейда нечем было отапливать, поэтому письма приходилось писать замерзающими пальцами, и в зимние месяцы о научной работе не могло быть и речи. Однако после упоминания о таких трудностях Фрейд добавил: «Довольно любопытно, что при всем этом я вполне здоров и мой дух также непоколебим. Это доказательство того, какие в действительности нужны небольшие оправдывающие обстоятельства для внутреннего благополучия». Теперь к его простатическим болям добавился ревматизм, так что ему повезло в том отношении, что у него были внутренние ресурсы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
