– Нет, глупый. Не болит.
Фрэнк замер в смущении, словно был поражен, как такая хрупкая рука может обладать столь странной силой, чтобы легко удерживать его в плену. Энни, забыв обо всем, задыхаясь, вцепилась в это сильное запястье.
Взгляды их встретились. Фрэнк заметил мольбу в глазах девушки и нахмурился; выражение лица говорило о беспокойстве, возможном неодобрении, но одного в нем не было: удивления.
В комнате было тихо и темно от спущенных занавесок. Невероятной силы ожидание соединило их, словно оба стояли на краю обрыва, глядя в зияющую бездну с головокружительной высоты. Энни хотелось сжаться под этим мужским взглядом, проникшим в ее тайные мысли, утонуть в нем, забыться навсегда.
«Слишком поздно, – поняла она. – Не нужно было оставаться с ним наедине». В этом была ее ошибка, вина, беда, очень уж он стала чувствительной за последнее время.
«Слишком поздно»… Она так долго была одна, так настойчиво пыталась противиться своим чувствам, так стоически сражалась с болью, раздражением и желанием.
Настало время прекратить борьбу. Последний, бесплодный порыв воли пытался заглушить волну страсти, поднимавшуюся в душе. Бесполезно. Она смогла только молча потянуть Фрэнка за руку, без слов умоляя его прийти в ее объятия.
И… о, чудо из чудес, подарок судьбы, гораздо более драгоценный, чем ее надежды… губы Фрэнка приблизились к ее губам. Энни беспомощно застонала, ощутив их теплое прикосновение. Тень большого тела накрыла ее… Энни притянула Фрэнка ближе.
Энни, потрясенная тем, что наконец очутилась в объятиях Фрэнка, неожиданно осмелев, впервые ощутила языком вкус его рта; от груди к лону побежала странная судорога, поразившая Энни, словно молния удивительной мощи, и оставившая ее обессиленно вздрагивающей под поцелуями Фрэнка.
Она так и не поняла, да и не хотела понять, в какой момент их руки встретились в молчаливом согласии у пояса халата. Толстая ткань словно растаяла под нетерпеливыми пальцами, и Энни каким-то образом оказалась стоящей на коленях – тонкие руки запутались в его волосах, восхитительный аромат лишал разума, поцелуй все затягивался.
Огромное мускулистое тело, казалось, застыло в ожидании, хотя Фрэнк держал Энни осторожно, как фарфоровую куклу. Большие теплые руки лежали на талии, но едва заметный зов женской плоти заставлял Энни все нетерпеливее прижиматься к его груди.
Почти невыносимое напряжение этой минуты заставило возбуждение, бушующее как лесной пожар, разгореться еще сильнее и унесло бы Энни в чудесный мир, если бы не внезапная конвульсия страха, скрутившая внутренности.
– О, нет, – пробормотала она, откидывая голову, чтобы взглянуть в лицо Фрэнка. – О, нет, ты не можешь хотеть меня, – пробормотала Энни.
– Я хочу тебя.
Тихий шепот возвратил Энни к жизни, воспламенил ее, заставил почувствовать себя желанной. Она изо всех сил обняла Фрэнка, порывисто, несдержанно, не желая больше ничего скрывать. Жесткая ткань пиджака терлась о соски, дразня розовые бутоны. Энни лихорадочно тянула за узел галстука, расстегивала рубашку – каждое движение было словно головокружительная ласка. Исполненная безумного ликования за собственное бесстыдство, Энни целовала Фрэнка снова и снова, не замечая, как стонет от блаженства.
Не было времени спрашивать, думал ли он о ней, хотел ли все эти длинные одинокие месяцы беспокоиться о том, что сумасшедший, буйный пыл ее тела отпугнет его.
Изголодавшийся по любви мужчина прижимал ее к твердому, как сталь, телу, а нетерпеливые руки лишали способности мыслить.
Теперь настал черед Энни снять с Фрэнка все, что еще осталось от одежды, слышать, как она с мягким шорохом падает на пол, обжигать губами обнаженную плоть.
Горячее мужское тело, трепещущее от нетерпения, накрыло ее, и Энни приняла эту великолепную тяжесть, умирая от желания ощутить его прикосновение каждым дюймом кожи. Пальцы, так осторожно разминавшие больное колено, налились жаром, приветствуя ее наслаждение, усиливая его, гладя с дарованным природой искусством, словно Фрэнк с самой первой встречи знал и тайно предугадывал все, что произойдет между ними.
Может ли это быть? Неужели эти странные, все понимающие, чувственные глаза разгадали все ее секреты? Ответ на тревожащие вопросы словно дурманящая вспышка озарил душу Энни, когда она почти против воли, гонимая лишь жгучим желанием, отыскала средоточие его мужественности и ввела в себя.
«Да, да!» – молча ликовала она, ощущая чудо быть необходимой и желанной. Да, он хотел ее! Фрэнк вновь накрыл ее собой, словно желал защитить, уберечь, завладеть навеки, оплодотворить бесконечной силой, призванной создать и породить новую женщину, заставить преобразиться женскую плоть.
Все кончилось слишком быстро. Конвульсии наслаждения охватили обоих с ошеломляющей внезапностью, но Энни почему-то казалось, что прошла вечность, огромное, все расширяющееся мгновение, поглотившее, уничтожившее прошлое, наполнившее ее экстазом, прежде чем чуждый, неведомый вихрь невиданной мощи унес ее за сотни световых лет от себя самой.
Однако Энни не испытывала страха – ведь она больше не была одинока и могла раствориться в этом пока не познанном, все еще находившемся в ней мужчине, потому что знала – он возвращает ей ее потерянную душу, сегодня, сейчас, на алтаре их близости.
И Энни, с восторгом вслушиваясь в срывающиеся с его губ вздохи и сжимая плечи Фрэнка исхудавшими руками, притягивала его все ближе и ближе, словно, если он проникнет в нее по-настоящему глубоко, целиком завладеет и заберет с собой, его плоть вызовет к жизни целые миры, в которых несомненно откроется будущее.
Глава XX
Дэймон возвратился домой десятого апреля, проведя почти два месяца в Нью-Йорке.
Энни радовалась как ребенок. Наконец он перестанет быть всего лишь бестелесным голосом в телефонной трубке, жалующимся на трудности работы с Эйбом и отпускающим кислые шуточки насчет тягот жизни на Манхэттене. Он снова станет реальным, будет шуметь и ворчать по-медвежьи, с отцовской любовью обнимет Энни, возьмет в руки любимую скрипку – словом, перевернет весь дом, и тихие комнаты снова оживут, будто шаровая молния проплывет по ним, заряженная электричеством его энергии.
И, как ни парадоксально, Энни не хватало не только возбуждения, которое обычно приносил с собой Дэймон, – она тосковала по стабильности, уверенности в настоящем, неотделимом от его присутствия. С того памятного утра, шесть недель назад, когда Энни и Фрэнк так неожиданно стали любовниками, девушка жила в водовороте бурно меняющихся чувств, от которых кружилась голова и тревожно сжималось сердце.
