— Да. Так вот, крылья у нее становились больше и сильнее, и однажды она взлетела, совсем невысоко. Но на следующий день она пролетела чуть больше, потом еще больше. Правда, тогда она еще не могла летать подолгу, не целый день. Но уже достаточно долго, чтобы совсем хорошо охотиться. И моя девочка хотела тогда только охотиться, есть и спать на теплой площадке, а потом снова охотиться и спать еще, и она становилась все крупнее и сильнее.
Рапскаль покачал головой, снисходительно улыбаясь. Затем снова вскочил с места, с тоской оглядывая берег. Несколько хранителей и драконов с криками и смехом плескались в воде. Татс привел Фенте на берег и, похоже, оттирал песком ее чешую. Драконица так и млела от удовольствия. Элис посмотрела на непросохшие буквы. Она посыпала бумагу песком, чтобы высушить чернила, выждала миг и стряхнула его. Приготовила следующий лист.
— А потом?
Рапскаль пробежался взад-вперед, нетерпеливый, словно рвущийся с поводка пес.
— Ну, понимаешь, она ела, спала и росла. Но нам обоим стало одиноко, и однажды Хеби сказала: «Давай полетим в Кельсингру». А я спросил: «Ты сможешь ее найти?» — и она ответила, что, наверное, сможет. Тогда я спросил: «А ты сможешь лететь так далеко?» — и она ответила, что, наверное, сможет, если только приземляться на ночь и отдыхать. И не садиться на реку, потому что она точно не сумеет взлететь с воды, а после того, как она в тот раз застряла, она ненавидит воду. Так что я сказал: «Ладно, тогда полетели», и мы полетели. И мы нашли Кельсингру, но тут никого не было. Я страшно расстроился, подумав, что, должно быть, все вы погибли, но Хеби сказала: «Нет, я чувствую других драконов, только они меня не слышат». Так что мы начали каждый день летать по округе, смотреть и звать. И затем однажды мы услышали, как трубят драконы, как будто начинается большая драка. И мы спустились и выяснили, что это всего лишь Синтара расшумелась. Зато мы нашли там вас и сказали идти сюда, и вот мы все здесь.
Рапскаль молчал, пока перо Элис не замерло.
— Ну что? — нетерпеливо спросил он. — Уже все? Теперь потомки все узнают.
— Узнают, Рапскаль. И ваши с Хеби имена будут помнить многие поколения.
Похоже, ее слова наконец заставили его замереть. Он взглянул на Элис и заулыбался.
— Это хорошо. Просто чудно. Хеби это понравится. Поначалу она сомневалась насчет своего имени. Может, мне стоило придумать что-нибудь длиннее, величественнее, но я никогда прежде не называл драконов, — пояснил он и дернул одним плечом. — Она уже привыкла. И теперь ей нравится ее имя.
— Что ж, многие отныне будут помнить Хеби как драконицу, вернувшую нам Кельсингру и ее историю, — заверила его Элис и снова поглядела на сверкающий город по ту сторону стремительно несущегося потока. — Какое же мучение — видеть ее и не иметь возможности добраться туда. Не могу дождаться того дня, когда пройдусь по этим улицам, войду в дома, увижу, что ждет нас там. Я отваживаюсь надеяться на городские хроники, свитки, может, даже библиотеку…
— На самом деле, там почти ничего нет, — пожав плечами, отмел ее мечтания Рапскаль. — Почти все дерево сгнило. Там, где я спал, не было ни свитков, ни книг. Мы с Хеби пару дней там бродили. Просто пустой город.
— Ты уже был там!
Почему до сих пор ей не приходило это в голову? Ведь Рапскалю с его драконицей опасное течение нипочем. Конечно, они первым делом побывали в основной части древнего города Старших.
— Рапскаль, погоди, вернись. Присядь. Мне необходимо узнать, что вы видели.
Он обернулся, едва не извиваясь от нетерпения, отчего снова стал похож на мальчишку.
— Пожалуйста, госпожа Элис, не сейчас! Хеби поохотится, поест и поспит, а потом, когда она проснется, я попрошу ее отнести тебя туда. Тогда ты все увидишь сама, запишешь, зарисуешь и все такое. Но я так давно не виделся с друзьями и соскучился.
— Что?
— Я слишком долго пробыл один! Мне было не с кем поговорить и…
— Нет, я не об этом! Хеби отнесет меня в Кельсингру? Она полетит туда со мной?
Рапскаль поглядел на нее, склонив голову набок.
— Ну, да. Плавает она не очень хорошо, знаешь ли, поэтому придется лететь. Плавать Хеби вообще больше не любит. Даже бродить по мелководью не любит с тех пор, как мы с ней застряли на реке.
— Нет, конечно же, не любит! И кто может ее винить? Но… но она позволит мне полететь на ней? Я смогу полететь на драконьей спине?
— Да, она отнесет тебя в Кельсингру. И тогда ты сама все увидишь и запишешь столько, сколько захочешь. А я пока пойду вниз, к друзьям. Если ты, конечно, не возражаешь, пожалуйста, госпожа.
— О, конечно, я не возражаю. Спасибо тебе, Рапскаль. Большое тебе спасибо.
— Да не за что, госпожа. Уверен, она не будет против.
Затем, будто опасаясь, что она снова задержит его, Рапскаль развернулся и побежал. Элис смотрела ему вслед, смотрела, как сверкают на солнце длинные, покрытые красной чешуей ноги. Одежда теперь смотрелась на нем нелепо: рваные штаны стали слишком коротки для ног Старшего, а потрепанная рубаха, давно лишившаяся пуговиц, хлопала на бегу. Рапскаль стремительно удалялся, что-то крича друзьям. Они обернулись, окликнули его в ответ, жестами приглашая поторопиться и подзывая к себе.
— Что ж, он изменился, — заметил Лефтрин, наблюдая, как Рапскаль несется вниз по зеленому склону холма к реке.
— Не так сильно, как кажется, — отозвалась Элис, обернувшись к нему.
Она улыбалась, не замечая, что нос у нее испачкан чернилами. Лефтрин подошел к ней, развернул к себе лицом и поцеловал, а затем попытался стереть пятнышко, но только размазал по щеке. Засмеялся и показал ей испачканные чернилами пальцы.
— Ой, нет! — воскликнула Элис, достала из кармана потрепанный носовой платок и принялась вытирать лицо. — Теперь чисто?
— Почти, — ответил он, взяв ее за руку.
Какая же Элис все-гаки утонченная дама — переживать из-за такой ерунды, как пятнышко чернил на лице. Лефтрину это нравилось.
— Вижу, ты прибавила к своим записям еще несколько страниц. Выудила из него полный рассказ?
— Лишь краткое изложение того, что с ним случилось и как он снова нас нашел, — улыбнулась Элис и изумленно покачала головой. — Эта молодежь так спокойно ко всему относится! Он не видит ничего из ряда вон выходящего в том, что нашел место, где пасутся одичавшие овцы или козы, близ руин, наверняка оставшихся от древнего строения Старших. Он даже не задумался, насколько важно то, что он открыл землю, сухую землю, где может пастись скот, прямо на реке Дождевых чащоб. Ты понимаешь, что это значит для Трехога или Кассарика? Можно будет выращивать мясо! Возможно, даже овец на шерсть. А он отзывается об этом, как о занятном месте с «теплой площадкой» для его драконицы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
