– Я вещи пока сюда положу. Эта лавка мне больше нравится.
– Нет.
Нет? Гонит?..
– Сюда. И стариков позови.
Верна с облегчением выдохнула, кивнула.
– …Ей не повредит?
Ворожец огладил бороду.
– Потусторонние ошметки Верне не страшны. У самой такие же хвосты, как у тебя, только послабее.
– У меня нет иного выхода?
Старик развел руками, поиграл пальцами и наконец коротко кивнул.
– Нет, босота! Нет у тебя выхода! У нас нет! Не доводи до беды. Верна не должна остаться свободной. За ней теперь нужен глаз да глаз. Твой родич попробовал раз, может, и другой. Пока будет так – он не прекратит попыток.
– Помягче с ней. – Ворожея кормила Безрода с ложки. Даже миску теперь не удержал бы. – Девка просто запуталась. Оттолкнешь – все повторится.
– Мне показалось, вы знакомы, – буркнул Сивый, не поясняя. Тетка умная, поймет.
Ясна глубоко вздохнула, миска с варевом задрожала в руках.
– Когда вы переступили порог моего дома, я узнала твои глаза. Так же полвека назад смотрел на меня этот… – Ворожея мотнула головой в сторону пристани. – Было их двое, похожи друг на друга словно братья, и звали один другого «младший брат» и «старший брат»…
Безрод и Стюжень замерли, переглянулись.
– Только не так вышло, как я предполагала. Старшему брату досталась по доброй воле, младшему – насильно.
Ворожея замерла, уставившись куда-то в угол. Стюжень осторожно напомнил:
– Ну? А дальше?
– А дальше сталось то, от чего бедная девочка год бегала, да только недавно убежала.
Ясна всхлипнула, расплескала похлебку, выронила миску. Верховный положил ручищу старой на плечо, покачал головой.
– От кого? – только и спросил.
– Всю жизнь сомневалась, а теперь знаю – от старшего. Жутко, деревья в дугу гнутся, на плечи давит, воздух искрит, а мне, соплюхе, всего ничего – семнадцать лет. Младший глазом зол, смотрит, а на дне души страх ворочается, голову поднимает… Да что рассказываю, старая дура, сами все видели!
Ворожец поднял с пола миску, повертел в руках, вручил Ясне.
– А ты о чем шептался с младшеньким? – Старуха утерла глаза, вздернула голову.
– Интересно мне стало, – улыбнулся верховный. – Могуч, почти всесилен, казалось бы – протяни руку и просто возьми. А стоял ведь, о поединке сговаривался, как простой боец.
– И что?
– Не может, – пожал плечами. – Говорит: мы сами сложили эти законы.
Стюжень и Ясна переглянулись, потянулись к выходу.
– Отдыхай, Сивый, набирайся сил. И с девочкой помягче. Не дай отчаяться. Отчаянная баба глупости творит. Нет у тебя иного выхода. Не пускай зло в мир.
Безрод молчал, смотрел перед собой холодно, даже не кивнул. Не пускай зло в мир… Девок в соку много, на Верне свет клином не сошелся… Уже на крыльце Стюжень крякнул, покачал седой головой:
– Он ничего не забывает.
– Разберутся. – Ясна улыбнулась. – Девочка чистая, светлая. Он поймет.
Верна осталась в бане. Кормила, поила, подтыкала одеяло, гребнем расчесывала волосы. Как-то острейшим ножом подрезала ногти на ногах, но едва отбросила одеяло до колен, Сивый зашипел:
– Заправь обратно!
Удивилась: а ведь казалось, что оттаивает Безрод, и все налаживается, – от обиды едва не задохнулась. Плюнула, швырнула нож в стену, и тот затрепетал в бревне. Выскочила на крыльцо, сдернула с головы покров, глубоко задышала.
– Пылаешь, ровно кузнечная заготовка. Случилось что? – Все старый углядел. Взялся как из-под земли, присел рядом.
– Не пойму, – всхлипнула, глотая слезы. – Носила доспех, стояла с воями плечо к плечу, все было ясно. В бабских одежках куда как труднее. Оказывается, плакать умею.
– Обидел?
– Ничего ведь не сделала, только одеяло подальше отбросила да исподнее хотела до колен закатать. Не дал. Как будто что-то постыдное делаю! Да что за сокровище мне досталось?! И не посмотри на него!
– Покров надень, – усмехнулся ворожец. – Значит, закатать штаны не дал?
– Не дал! И ведь не первый раз. Будто красная девка стесняется!
А старик отчего-то расхохотался, да так неожиданно, что Верна забыла о слезах. Только и выдавил сквозь хохот:
– Узнаешь! Не спеши.
Пожала плечами, натянула покров, ушла обратно. Дело осталось недоделано, одна нога закончена, другая нет. Улыбнулась. Пальцы у Сивого волосатые, подъем волосатый. Смешно.
В овине распотрошила вещи, достала разноцветные одежды, что накупила в чужедальних краях, окинула богатство жадным взглядом. Надоели штаны, рубаха и доспехи. Выбрала наряд, купленный в Багризеде, тот, в котором ходила к саддхуту и на который насажала пятен. Пятна, слава богам, отошли, а цвет небесной голубизны остался. И к ним обязательно босоножки с ремешками до колен, в которых не ходится – летается.
Губы сами растянулись в улыбку, не смогла удержаться. И в бане как будто светлее стало, хоть и распахнуто окно. Безрод приподнял бровь, усмехнулся, а сама покраснела – в бабских одежках и грудь по-другому играет, и зад, оказывается, есть.
– Приподнимись, перестелю.
Сивый дернулся, лицо посерело, зубы стиснул.
– Не корячься, – подставила шею, перебросила Безродову ручищу. На мгновение представила десницу в полной силе и как будто смыкается. Сломает шею, оторвет голову и не заметит. – Помогу.
– Помоги, – усмехнулся.
– Раньше даже пальцем не касался, ровно прокаженная!
– Боязно. Шутит?..
– Что еще придумал? Я не кусаюсь!
– Кусаешься, – усмехнулся.
И верно: тогда, на острове, до крови прокусила ему руку.
– А тебя остановило бы?
Покачал головой. Конечно нет. Подтянул поближе, шепнул в самое ухо. У Верны аж дыхание сперло от возмущения.
– Ишь ты, правильный! А теперь похожа?
– Теперь да.
– Посиди так, я скоро, – перебрала постель, расправила полотно, разгладила шкуры. – Готово.
Помогла откинуться на изголовье и дольше необходимого не отпускала его ладонь. Сивый не отвернулся, не отдернул руку, не сделал вид, будто ничего не понимает. Смотрел внимательно, щурил синие глаза, и показалось – от чего-то удержался. Помялась, прежде чем спросить:
– Когда-то о доме мечтал. Не забыл еще?
– Нет.
– Какой он?
– Большой, светлый. На солнечной поляне.
Низвела глаза, хотела спросить, только смелости не нашла. «Он не простит. Терпит, словно приблудная, жалеет. А еще безволосая». Уже на пороге Верну догнал вопрос:
– Кольца не растеряла?
– Нет, – удивилась.
– Держи, еще пригодятся…
Тычок, слава богам, пошел на поправку, да так пошел, что все в крепости от смеха животы надорвали. Только бабке Ясне стало не до смеха. В один из дней балагур выполз на крыльцо – уже ходил помаленьку, – увидел ворожцов рядом и напустился на Стюженя:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
