Он задумчиво посмотрел на других Людей Бивня.
– Эти люди будут вашими товарищами, – сказал он. – Следите за ними. Изучайте их. Они крайне горды, все до единого, а я обнаружил, что гордые люди не склонны принимать мудрые решения…
К чему он клонит, было ясно: скоро их жизни будут зависеть от мудрых решений этих людей.
Принц указал на высокого галеота, который стоял под вьющейся розой, в тени тамариска.
– Это принц Коифус Саубон, седьмой сын короля Эрьеата, командующий галеотскими отрядами. Человек, с которым он спорит, – его племянник, Атьеаури, граф Гаэнри. В здешних краях Коифус Саубон человек известный: он командовал армией, которую его отец послал против нансурцев несколько лет тому назад. Ему удалось одержать несколько побед – по крайней мере так мне рассказывали, – но потом император сделал главнокомандующим Конфаса, и Конфас его опозорил. Быть может, никто на свете не ненавидит Икуреев сильнее, чем он. Но на Бивень и Последнего Пророка ему наплевать.
И снова Пройас не договорил. Значит, галеотский принц – наемник, который будет поддерживать их лишь постольку, поскольку их и его цели совпадают.
Келлхус оценил лицо Саубона, точеный профиль с массивной челюстью, под шапкой рыжевато-золотистых волос. Саубон повернул голову, и они встретились глазами. Галеот кивнул любезно, но сдержанно.
Его пульс чуть заметно участился. Щеки слегка порозовели. Глаза слегка сузились, как будто сощурились от невидимого удара.
«Он больше всего страшится оценки других людей».
Келлхус кивнул в ответ с открытым, бесхитростным выражением лица. Он понял, что Саубон вырос под чьим-то суровым, непрощающим взглядом – жестокого отца или, быть может, матери.
«Он готов выставить свою жизнь напоказ, чтобы посрамить глаза, которые его оценивают».
– Ничто не обедняет сильнее честолюбия, – сказал Келлхус Пройасу.
– Что правда, то правда! – согласился Пройас и тоже кивнул галеотскому принцу.
– Вон тот человек, – продолжал принц, указав на плотного тидонца, который стоял чуть подальше галеота, – это Хога Готьелк, граф Агансанорский, избранный предводителем отрядов из Се Тидонна. Мой отец еще до моего рождения потерпел от него поражение в битве при Маауне. Он теперь называет свою хромую ногу «Готьелковым подарочком».
Пройас улыбнулся – любящий сын, которого всегда забавляют отцовские шутки.
– По слухам, Хога Готьелк так же благочестив в храме, как неукротим на поле битвы.
И снова подразумевается: «Он – один из нас».
В отличие от Саубона граф Агансанорский не заметил их взглядов: был занят тем, что распекал на своем родном языке троих людей помоложе. Его борода, длинный серо-стальной клок волос, тряслась от гнева. Широкий нос побагровел. Глаза сверкали из-под нависших бровей.
– А те, кого он бранит? – спросил Келлхус.
– Это его сыновья – трое из целого множества. Мы у себя в Конрии зовем их «Хогин выводок». А бранит он их за то, что они слишком много пьют. Говорит, императору только того и надо, чтобы они упились.
Но Келлхус видел, что гнев графа вызвало нечто куда более серьезное, чем их пьянство. Его лицо было отчего-то усталым, как у человека, который под конец долгой и бурной жизни внезапно лишился сил. Хога Готьелк больше не испытывал гнева, подлинного гнева – только разнообразные печали. Но почему?
«Он что-то сделал не так… Он считает себя проклятым».
Да, вот оно: скрытая решимость, словно обвисшие нити в прямых морщинах лица, вокруг глаз…
«Он явился сюда умереть. Умереть, очистившись».
– А вон тот человек, – продолжал Пройас, указывая пальцем, – в центре группы людей в масках… Видите?
Пройас указывал налево, где столпилась самая многочисленная группа из всех: палатины-губернаторы Верхнего Айнона. Они все как один были облачены в ослепительно роскошные одеяния. Они носили парики с множеством косичек и маски из белого фарфора, прикрывающие их глаза и щеки. Все это делало их похожими на бородатые статуи.
– Тот, у которого волосы на спине лежат веером? – уточнил Келлхус.
Пройас одарил его кривой усмешкой.
– Тот самый. Так вот, это не кто иной, как сам Чеферамунни, король-регент Верхнего Айнона, дрессированная собачка при Багряных Шпилях… Видишь, как он отвергает всю еду и питье, что ему подносят? Он боится, что император попытается его опоить.
– А зачем они в масках?
– Эти айноны – распутный народ, – объяснил Пройас, оглянувшись по сторонам, чтобы проверить, не подслушивает ли кто. – Все сплошь фигляры. Их чересчур волнуют тонкости человеческого общения. И они полагают, что скрытое лицо – мощное оружие во всем, что касается джнана.
– Джнан – это болезнь, которой страдаете вы все! – буркнул Найюр.
Пройас улыбнулся – его смешило упорное неприятие степняка.
– Разумеется, все. Но айноны больны ею смертельно.
– Прости, – вмешался Келлхус, – но не мог бы ты объяснить, что, собственно, такое этот «джнан»?
Пройас взглянул на него озадаченно.
– Знаешь, я никогда над этим особенно не задумывался, – признался он. — Помнится, Биант определяет его как «войну слов и чувств». Но это нечто куда большее. Можно сказать, что это тонкости, определяющие, как следует себя вести с людьми. Это… – Он пожал плечами. – Короче, это просто то, как мы себя ведем.
Келлхус кивнул. «Они так мало знают о себе, отец!» Смущенный неадекватностью своего ответа, Пройас перенаправил их внимание на небольшую группку людей, стоящих у садового пруда. Все они были в одинаковых белых одеяниях, на груди которых был вышит знак Бивня.
– Вон, видите? Вон тот, седовласый – это Инхейри Готиан, великий магистр шрайских рыцарей. Это хороший человек. Посол Святейшего Шрайи. Майтанет прислал его, чтобы рассудить наш с императором спор.
Готиан ждал императора молча, сжимая в руках небольшую коробочку слоновой кости – очевидно, это было послание самого Майтанета. Несмотря на то что внешне Готиан казался воплощением уверенности в себе, Келлхус сразу увидел, что он волнуется: яремная вена на смуглой шее лихорадочно пульсировала, мышцы на руке были судорожно натянуты, губы нервно сжаты…
«Он считает, что его ноша ему не по плечу».
Однако лицо выражало не только тревогу: в глазах рыцаря читалась странная тоска, которую Келлхус уже не раз видел на самых разных лицах.
«Он жаждет, чтобы им управляли… Чтобы им управлял кто-то более праведный, чем он сам».
– Хороший человек, – согласился Келлхус. «Мне нужно только убедить его, что я более праведен».
– А вон там, – продолжал Пройас, кивнув направо, – это принц Скайельт из Туньера. Его почти и не видно в тени великана, которого туньеры зовут Ялгрота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
