КИНОФЕСТИВАЛИ
(2000)
Интервьюер: Любите ли Вы фестивали? Что интереснее: участвовать или быть зрителем?
Все зависит от периода жизни.
Скажем, в юности особенно заманчивой виделась околофестивальная жизнь. Заветным местом для всех был пресс-бар. Существование слишком многих официальных табу компенсировалось ночной жизнью, которая давала уникальную возможность общаться, выпивать, закусывать, танцевать и так далее. К пяти утра в пресс-баре оставались одни советские люди, потому что граждане свободных стран к этому времени шли спать.
Сильным потрясением была феерическая победа на Московском фестивале фильма «8 ½» Федерико Феллини. Это было неожиданностью для всех и принесло надежды на перемены. Но они оказались тщетными, ничего в результате не переменилось.
Так было по молодости.
Потом, когда я стал ездить на фестивали со своими картинами, узнал все: и волнение, и нервотрепку, и сравнение своих картин с другими – до тех пор, пока не увидел, что не все так просто. Порой не лучший фильм получает Гран-при, и не лучшая актриса, и не лучший актер.
Многое зависит от того, кто руководит фестивалем. Приведу пример. В
Италии на фестивале, куда меня пригласили, один из призов получил наш отечественный фильм, который никто не видел. Я попросил, чтобы приз дали, потому что меня замучил режиссер этого фильма. А ленту потеряли на таможне. И даже материалов по ней не было. На моих глазах написали на дощечке «За гуманное отношение к детям» (фильм был о детях).
На самом деле фестивали, к сожалению, это не только киносмотры, но еще и политика. В советское время надо было раздать «всем сестрам по серьгам»: не обидеть и наших монгольских друзей, и весь социалистический лагерь. Такие премии выдавались скорее ЦК КПСС, а не жюри.
Потом, будучи председателем жюри в Берлине, да и в Сан-Себастьяне, первое, что я пытался сделать, – это судить кино по кино, а не по тому, что выгодно в настоящий момент для дирекции фестиваля.
К какому фестивалю Вы испытываете наиболее теплое отношение?
Конечно, к Московскому. Независимо от того, когда он проходил, все равно – это дома, на Родине, и именно с этим у меня связано ощущение праздника.
Каннский фестиваль нельзя назвать праздником в прямом смысле этого слова. Канны – это чопорность, церемонии, приемы, на которых люди больше решают свои дела, чем веселятся, короче говоря, это индустрия, при всем уважении, разумеется.
Фестиваль в его исконном значении – это праздник, фиеста. Московский фестиваль я люблю еще с юности, все-таки ему сорок три года. Тогда жизнь делилась на год, когда он был, и на год, когда его не было. Уже с зимы начинались интриги: как попасть, кто аккредитует, пустят или не пустят, гость ты или участник.
Фестивали, на которых легко, это, как правило, совсем маленькие – в Гётеборге или где-нибудь в Джиффони в Италии. Они не слишком известны, но именно тем и хороши – благодаря своей кулуарности и отсутствию жесткой обязаловки они сохраняют атмосферу праздника.
Есть несколько подобных фестивалей, о которых у меня сохранились нежные воспоминания. Но если говорить о самом любимом, то, повторю еще раз, это, конечно, Московский.
Скажите, каким Вам видится идеальный фестиваль?
Это фестиваль, на котором человеческий фактор играл бы основную роль. Мне бы хотелось, чтобы он сочетал в себе расслабленность, с одной стороны, и с другой – абсолютную четкость в программе и информационную выверенность. Удобство посмотреть то, что ты хочешь. Возможность точно знать расписание показов, уверенность в том, что тебя туда обязательно доставят.
Фестиваль – это праздник для участников и тяжелейшая работа для организаторов. Плюс большая ответственность. Но напряжение и усилия должны оставаться за кулисами.
В качестве примера приведу случай, произошедший с Лино Вентура на одном из Московских кинофестивалей. Было безумно стыдно, когда Лино Вентура не выпустили из номера гостиницы, потому что он не заплатил за ночной разговор с Италией, и бабушка в фартуке и халате закрывала грудью дверь, чтобы он, не дай бог, не сбежал.
В каком фестивале Вы впервые участвовали как режиссер?
Я участвовал в фестивале в Дели с картиной «Свой среди чужих, чужой среди своих». Это были времена, когда мы все зависели от суточных, квартирных, от того, кто накормит. И главное было – не опоздать на обед и не пропустить автобус. Все это было абсолютным безумием. И страшным унижением для соотечественников за границей. Самым ярким впечатлением было рукопожатие Индиры Ганди. К тому же бесконечные приемы и индийская еда сваливали с ног.
Из фестивалей, которые неожиданно и сильно остались в памяти, назову Сан-Себастьянский, где я получил «Золотую раковину». В Сан-Себастьяне в баре ко мне подошли Малкольм Макдауэл и Франко Неро, которые были в жюри, и спросили: «Вы русский?» – «Русский». – «Вот эта картина ваша?» – «Моя». Все. Поздравили и ушли…
Только потом я узнал, что они устроили настоящую битву за мой фильм. К ним прислушались.
А «Золотая раковина» была для меня полной неожиданностью.
В день закрытия фестиваля, ничего не подозревая, я бегал по набережной и вдруг с изумлением увидел, что за мной гонятся журналисты с камерами. Я – от них, они – за мной. Лишь подбегая к отелю, я узнал, что «Золотая раковина» присуждена русскому фильму. (II, 32)
(2004)
Фестиваль – это замечательное дело, если, конечно, не превращается в синекуру для толстосумов, которые приезжают «взъерошить бабки».
И «Кинотавр» – это замечательное дело.
Очень правильная идея фестиваля в Выборге, во Владивостоке. Николай Бурляев – в Иркутск поехал.
Вообще фестивали нельзя стаскивать в Москву. Ребята, ездите по стране, хоть посмотрите, ёлки-палки, где вы живете…
Но все это правильно и полезно в том случае, когда фестиваль – это прежде всего рабочее мероприятие, а не ленивая тусовка, когда на третий день перестают смотреть кино. На фестиваль надо приезжать, чтобы вкалывать. Я пять раз был в конкурсе Канна, и никогда минуты свободной не было – по шестнадцать интервью в день… (I, 106)
Берлинский кинофестиваль
(2002)
Берлинский кинофестиваль – самый молодой, амбициозный… Я был на Берлинском кинофестивале, оделся как подобает – бабочка, смокинг… И чувствовал себя там официантом! Не поверите, я там единственный в смокинге был, пришлось даже идти переодеваться. Люди были кто во что одеты: кто в драные джинсы, кто еще во что-то! (I, 90)
«Евразия»
(1998)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
