До прошлой недели в снотворческих перевоплощениях Орра хотя бы прослеживалась преемственность, некая связность, неразрывность основных жизненных линий. Всегда Орр стоял с карандашом за кульманом, всегда жил на Корбетт-авеню. Даже в той жизни, что так печально завершилась на бетонных ступеньках догорающего дома, в мертвом городе посреди разрушенного агонизирующего мира, даже в той ужасающей реальности, прежде чем окончательно утратили свой смысл слова «работа» и «дом», преемственность соблюдалась. И после всех остальных снов, во всех жизнях, сохранялись неизменными и куда более важные вещи. Орр изменял микроклимат, но незначительно, парниковый эффект всегда сохранялся как неотъемлемое наследие середины прошлого века. Незыблемостью отличалась и география — все континенты всегда оставались на положенных местах. Это относилось и к границам государств, натуре человека и многому, многому другому. Если Хабер и пытался облагородить человеческую расу, то пока, видимо, потерпел фиаско.
Но доктор, похоже, чему-то с тех пор все-таки научился — последние два сеанса изменили мир куда радикальней, чем прежде. Орр по-прежнему проживал на Корбетт-авеню, в тех же трех комнатах, слабо припахивающих марихуаной «М. Аренса, управляющего», но стал уже чистой воды бюрократом, служа в высотном здании в самом центре города, который тоже переменился до неузнаваемости. Выглядел он теперь столь же величественно, как в одном из прежних вариантов, в том, где человечество не изведало прелестей Великого Мора, но стал при этом куда основательнее и уютнее. Претерпела кардинальные изменения и политическая система.
Как это ни удивительно, Альберт М. Мердли по-прежнему, подобно незыблемым очертаниям материков, оставался президентом Соединенных Штатов. Но зато сами Штаты утратили свою прежнюю ведущую роль в мире. Впрочем, роль эта не перешла к какой-либо другой державе.
Портленд с населением в два миллиона стал ныне вотчиной Центра мирового планирования, главного органа наднациональной Федерации всех людей планеты. Надпись на любой сувенирной открытке гласила: «Портленд — столица мира». Всю центральную часть города заполонили циклопические сооружения Цемирплана, каждое построено не более двенадцати лет назад и тогда же любовно окружено ухоженными парками и тенистыми аллеями. Тысячи и тысячи людей, в большинстве своем сотрудники Федплана и Цемирплана, деловито сновали по этим аллеям; стайки зевак из Улан-Батора и Сантьяго-де-Чили, задрав голову, вытаращив глаза и прислушиваясь к нацепленным на ухо автогидам, шатались по широким проспектам. Великолепие грандиозных построек, аккуратная зелень лужаек и нарядные толпы действительно впечатляли. Джорджу Орру все это представлялось как бы урбанистическим пейзажем из фантастической утопии.
Отыскать забегаловку Дейва, естественно, не удалось. Не обнаружилась даже Энкени-стрит. Орр столь отчетливо помнил ее по другим своим воплощениям, что, покуда не явился на место, где она прежде была, не соглашался принять уверений в этой огорчительной лакуне, упорно подсовываемых нынешней его памятью. Это место целиком занял возносящийся к облакам архитектурный комплекс Координационного центра мирового научного поиска со всеми положенными по рангу лужайками да клумбами. На поиски Пендлетон-билдинг Орр и вовсе махнул рукой — на Моррисон-стрит, обратившейся ныне в пешеходную зону, усаженную вплоть до центра города цитрусовыми деревьями, просто не могло находиться здание, оформленное в стиле неоинка. И никогда прежде не находилось.
Джордж даже не мог припомнить точное название фирмы, где служила Хитер: то ли «Форман, Изербек и Ратти», то ли «Форман, Изербек, Гудхью и Ратти». Наткнувшись на телефонную будку, без особой надежды полистал справочник. Ничего похожего, самое близкое: «П. Изербек, присяжный поверенный». Орр позвонил и убедился, что ни о какой мисс Лелаш там не знают. Собравшись с духом, поискал на букву «Л». Ни единой Лелаш в книге не значилось.
Может быть, Хитер живет под другим именем? Может, ее мать после бегства супруга в Африку вернула себе девичью фамилию? Или же сама Хитер во вдовстве могла сохранить фамилию мужа. Но Орр не знал этих фамилий, это тоже заводило в тупик. К тому же вряд ли Хитер, выйдя замуж, стала бы менять фамилию — с некоторых пор, в знак протеста против многовекового женского порабощения, это вышло из моды. Но что пользы теряться в догадках? Может статься, Хитер и вовсе нет, не существует, не рождалась такая вообще — в этом времени.
Похолодев от новой мысли, Орр тут же осознал и другую горькую возможность. «Что, если Хитер проходит сейчас мимо, — думал он, — ищет меня, с ног сбилась — а я в упор ее не замечаю?»
Хитер ведь была темной. По-настоящему темной, как кусок балтийского янтаря, как стакан цейлонского чая. Но мимо не шли люди с темным цветом кожи. Не было больше ни черных, ни белых, ни желтых, ни красных. Прохожие — сотрудники Цемирплана или просто туристы, понаехавшие сюда со всех концов света, от Таиланда до Лихтенштейна, все одинаково пестро одетые, — под одеждой были все как один лишь одного оттенка кожи. Серого. Грязновато-молочного.
Когда случилась эта перемена — на сеансе в минувшую субботу, после почти недельного перерыва, — доктор Хабер был буквально не в себе, на седьмом небе от радости. Минут пять, невнятно кудахча и обмирая от восторга, разглядывал он себя в зеркале ванной; на Орра же глядел с умилением на грани обожания.
— Ну, угодили мне, Джордж! Главное, на сей раз быстро, без обычных проволочек. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, похоже, ваш мозг перестал упираться! А знаете, что я внушал вам увидеть во сне, а?
Теперь Хабер стал куда откровеннее с Орром, честно делился с пациентом всеми своими чаяниями и опасениями. Но навряд ли дела от этого пошли на лад.
Джордж перевел взгляд на свои бледно-серые пальцы с коротко остриженными серыми ногтями.
— Наверное, чтобы проблем с цветом кожи больше не было, — вяло откликнулся он. — Решение расового вопроса.
— Угадали! Но я, естественно, предполагал лишь политическое и этическое решения такой серьезной проблемы. А ваши первичные мыслительные процессы снова совершили неожиданный выверт. Обычно такое оборачивалось своего рода лавированием, увертками, отклонением в сторону, но сейчас вы, Джордж, превзошли самого себя, заглянули в самый что ни на есть корень. Изменить человека биологически! Человечество никогда не сталкивалось с расовой проблемой! Не было такой проблемы — и баста! Мы с вами, Джордж, единственные на Земле знаем, что на самом-то деле это не так! Вы способны прочувствовать это? Никаких каст в Индии, никаких линчеваний в Алабаме, никакой резни в Йоханнесбурге! С войнами мы покончили, а расовых проблем не было и вовсе! Никто во всей истории человеческой цивилизации не пострадал из-за цвета своей кожи! Вы прогрессируете, Джордж! Вопреки своей воле можете угодить в список величайших благодетелей рода людского. Сколько времени и сил отдали люди попыткам отыскать религиозное решение проблемы человеческого страдания, а тут приходите вы, и все будды с иисусами выглядят отныне жалкими балаганными факирами, каковыми, впрочем, и являются. Они ведь просто старались оградить нас от зла — мы же с вами, Джордж, искореним его подчистую, ломтик за ломтиком, часть за частью!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
