Рано сбежала во взрослую жизнь — пристрастилась к наркотикам — попалась на хранении — получила условный срок, однако никаких выводов делать не пожелала — проворовалась — села — после освобождения снова ударилась во все тяжкие — чуть не умерла от передоза, вовремя врачи откачали — направилась в реабилитационный центр, где и познакомилась с Савченко — выписалась. Дальнейшая судьба неизвестна. Родным на неё откровенно плевать — семья большая и неблагополучная. Водочку любят. Номер телефона, полученный в ходе беседы, оказался старый и недействующий.
Помимо отработки семейства Салимовых, демон с призраком успели за день выцепить ещё и некоторых знакомых скрывающейся женщины, однако положительных результатов получить не смогли. Все опрошенные, как один, твердили — с весны не объявлялась.
По окончании рассказа Антон, как о чём-то само собой разумеющемся, заявил:
— Надо Агилю в розыск объявить. Твой адвокат поможет?
Сергей отрицательно покачал головой:
— Даже обращаться не стану. Не тот случай. Мы с ним не настолько дружны.
Швец понимающе кивнул:
— Так я и думал. Плохо...
— Сам знаю. Человека в розыск объявить — в процессуальном плане целая история. По щелчку пальцев не сделаешь. Да и за что цепляться? Совместное проживание с Ингой в одном помещении на преступление не натянешь.
В беседе решил поучаствовать до сих пор отмалчивавшийся Марек:
— Предлагаю сегодня вечером анонимно стукануть в органы о повешенной, а то некрасиво получается... — внёс он вполне конструктивное предложение. — Висит тело, словно освежитель воздуха на зеркале в автомобиле — портится... По нашей линии ведь там, на даче, всё отработано — я правильно понимаю?
Призрак согласился.
— Да, на даче нам больше делать нечего. Агиля туда не вернулась — метка не сработала. Не думаю, что она там когда-нибудь объявится. Незачем ей это.
...На том и расстались. Антон с демоном отправились дальше тормошить всевозможных знакомых Салимовой и Савченко, а Иванов вернулся к себе в палату, где принялся всерьёз размышлять на тему возможной взаимосвязи между религиозностью, внезапно поразившей фигуранток, и Себастьяном Тоучем.
В участие последнего верилось... пятьдесят на пятьдесят. Все приведенные Мареком косвенные улики вроде бы и указывали на участие во всей этой череде самоубийств беглой души, однако прямые, железные факты пока отсутствовали, заставляя не зацикливаться на этой версии.
С другой стороны — слишком стройная логическая цепочка прослеживается, если допустить причастность к расследуемым событиям бывшего слуги чернокнижника: Юрген — понадобился из-за особенностей крови оборотня — мёртв; Инга — заметала следы создания голема для Тоуча — мертва; Салимова — в бегах с чем-то ценным, скорее всего с остатками крови молодого Генслера — возможно тоже мертва.
Вспомнился рассказ демона — для завершения ритуала по созданию полумифического средневекового терминатора без колдуна или ведьмы не обойтись. И у беглеца никого на примете однозначно нет, иначе за два года с момента возвращения на Землю смог бы что-нибудь придумать. Получается, Агиля ему пока нужна как помощница... или есть ещё кто-то, кто вполне способен её заменить. Тогда хуже...
Неожиданно, совершенно не к месту, сама собой вспомнилась пассия Антона — милая, воспитанная француженка Роза. Давно с ней не виделись, с самых Мальдив, уже и заскучать немного успел... И именно благодаря этой смутной реминисценции Сергей понял, как Себастьян Тоуч может управлять своими прислужниками. Вот только понимание вышло преотвратным, плохо укладывающимся в голове.
...В любом случае, первым делом нужно беглую подругу Инги найти. Живую или мёртвую. А это потеря времени, которое всегда работает против розыскников, подбрасывая новые загадки и тела.
***
Третий день пребывания в клинике оказался почти братом-близнецом второго. Погуляв до обеда по врачам и всевозможным процедурным, раз пять встретившись с прилипчивой тёткой и столько же раз испытав огромное желание проломить ей череп из-за неприятных, скабрезных ухмылок, очевидных поддёвок и язвительных попыток раздразнить, Иванов начал понемногу ненавидеть весь мир.
Ох и достала его эта болезная! Раньше бы, наверное, и внимания не обратил на такое отвратительное поведение или, не особо заморачиваясь, сходу послал куда подальше, а вот поди ж ты... терпит.
Крашеная ловко, филигранно балансировала на той самой опасной грани, разделявшей неприкрытое хамство с завуалированной стервозностью, потому повода послать себя по матушке умело не предоставляла. Зато она изо всех сил вынуждала Иванова сорваться, нахамить, а если учесть, что все их встречи происходили при свидетелях — то выставить себя дураком прилюдно.
Похоже, ей искренне было интересно, на сколько у инспектора хватит терпения выдерживать все её выходки, где у него предел прочности? Не со зла, а так... чтобы кровь в организме не застаивалась, да и краснеет этот мальчишка потешно... Грех не подшутить.
У женщин для таких дам есть ёмкое и точное определение, всегда произносимое с крайней степенью злобы и презрения: «Сучка».
Именно с такой вот, классической «сучкой» и столкнула судьба Иванова лоб в лоб.
...При последней встрече с крашеной в коридоре второго этажа, под одним из кабинетов, она ухитрилась перейти все границы приличия. Проходя мимо, тётка неожиданно сунула прямо под ноги парню свою трость и сразу же, не успел споткнувшийся Серёга принять вертикальное положение, с нарочито шумными извинениями бросилась к нему, буквально повиснув на мужской шее, при этом очень по кошачьи мурлыча.
Все присутствующие отвернулись от такого неприятного зрелища, однако провокаторше общественное мнение было до одного известного места. Она, шумно, с томной хрипотцой, забормотала прямо в ухо обескураженного Иванова:
— Ну что, зайдёшь вечером? Ты умеешь женщину заинтересовать...
После чего с хохотом отстранилась и весело заковыляла по своим делам, оставив багрового от стыда парня стоять с глупым видом посреди коридора.
«Машке, что ли, пожаловаться? Она с ней живо разберётся, — малодушно промелькнуло в инспекторской голове, заставив устыдиться снова. — Свои проблемы нужно решать самому».
Это происшествие стало последней каплей в чаше терпения Серёги. Воевать с больной женщиной он не собирался, памятуя о собственной чести и достоинстве, однако и сносить такое отношение к себе было выше его сил. Да и определяться пора... Изначально ведь не хотел сюда попадать. На поводу у Машки пошёл... — именно с такими размышлениями парень пришёл в кабинет Игоря Моисеевича, настроенный самым решительным образом.
— Доктор! Сколько мне ещё здесь находиться? — сразу взял быка за рога Иванов. — Третий день торчу, температура не спадает, хотя чувствую я себя на все сто! И диагноз внятный от вас я пока не услышал.
Такая напористость пациента Лерду, конечно, не понравилась, однако он никак этого не показал. Предложив инспектору присесть, пожилой эскулап начал мягко, как ребёнку, объяснять:
— Сергей, поймите — за такой короткий срок трудно сказать что-либо определённое, необходимы дополнительные анализы, наблюдение в условиях стационара...
Последнее слово «стационар» окончательно выбесило парня. Оно у него почему-то прочно ассоциировалось с крашеной вредной бабёнкой, буквально охотящейся на него. Но Игорю Моисеевичу об этом знать, разумеется, не следовало — для него были припасены иные аргументы:
— Не думаю, что моё дальнейшее пребывание в вашем заведении даст какой-нибудь ощутимый результат. Как я понимаю — я не инфицирован, для общества не опасен. Потому могу вполне находиться на амбулаторном лечении и приходить на приём по мере необходимости.
Доктор задумался, после молча извлёк из стопки бумаг на столе массивную больничную карту с эмблемой клиники, на которой крупными буквами были отпечатаны Серёгина фамилия и инициалы. Раскрыв историю болезни, он углубился в чтение.
Иванову оставалось только подивиться тому, что в наше компьютерное время даже в частных больницах врачи продолжают упорно вести записи вручную, однако отвлекать Лерда парень не посмел. Просто сидел и ждал, когда тот освободится.
