Но иногда Стефан менялся: становился резким, стремительным, безжалостным. Так вышло и на этот раз. Когда он убедился, что Давид Шотландский уже не в состоянии содержать армию и его войска распущены, когда графа Честера отвлекли проблемы с валлийцами и он спешно заключил со Стефаном мир, король стремительным маршем двинулся на юг, где пока сражался его сын. Стефан был настолько охвачен нетерпением и гневом, что его возмездие было ужасным: он оставлял за собой только руины. Захваченные замки, фермы, усадьбы — все сжигалось дотла. В воздухе висел густой запах гари и гниющей плоти. Стефан вел себя уже не как правитель, а как завоеватель, твердо решивший, что если этот край опять признал над собой власть анжуйского дома, то пусть на этой земле не остается ничего, что могло бы послужить противнику. Королевским войскам было позволено делать все, они могли совершать любые зверства.
Но подобная тактика являлась следствием специально продуманной политики. Во времена, когда любой замок являлся хозяйственным и административным центром округи, уничтожение замков приводило к безвластию и нищете. Разорение ферм и сел лишало округу людских и продовольственных ресурсов, страна пустела. Король дал понять: мятежникам не на что рассчитывать в его королевстве. Карательные отряды не оставляли после себя ни жилищ, ни скота, ни людей, ни росточка — ничего живого. В пылу королевского гнева наряду с виноватыми пострадали и невиновные: мужчин, стариков, детей — всех убивали без разбора, женщин использовали и тоже убивали. Что не могли забрать с собой, сгребали в кучи и сжигали. Виселицы окружали остовы разрушенных замков, повсюду валялись трупы, и вышедшие из лесов волки жадно лизали кровь на дорогах.
Генрих узнал об этом, когда праздновал победу в Бристоле. Первым его побуждением было двинуться навстречу войску короля. Однако именно теперь он был занят перераспределением сил и сбором новых отрядов. По сути Генриху не с чем было выступить навстречу давно сформированной, крепкой армии Стефана. В итоге мятежники были вынуждены закрыться в городах, куда гонцы на измученных лошадях приносили все новые и новые страшные известия: разрушен до основания Радкот, а от его трехсотенного гарнизона не осталось ни одной живой души; баллистами короля разбита крепкая башня Криклейда, Ладгестхолл сгорел со всеми защитниками и в округе не уцелел никто. Пал также Партаун, а, казалось бы, неприступный Велси превращен в руины. Недавно перешедшие на сторону Анжу замки Кастл-Керри и Харптри пытались сдаться без боя, но по приказу презиравшего предателей короля были повешены все солдаты гарнизона, а распоясавшееся от неограниченного своеволия войско полностью опустошило округу.
От этих известий Генрих приходил в ярость, Глочестер впал в уныние, Сомерсет отмалчивался, а Херефорд был растерян. Юный Генрих кричал на них на совете, требовал решительных действий, но никто не знал, что предпринять. Перегруппировка сил лишала их возможности кинуться в бой. Денег не хватало. Пока мощные стены Бристоля служили мятежникам защитой, но как надолго? И Генрих бушевал: неужели ему опять придется бежать, в очередной раз показав, что анжуйскому дому не удается справиться со Стефаном?
— Я не позволю ему вырвать у меня победу! — в негодовании кричал Плантагенет.
Потом его ярость проходила, он собирался с духом и с удвоенной силой принимался за дела: формировал войска, выискивал средства для наемников, удерживал вассалов, уговаривая воевать за него если не по закону, то за деньги. И он умудрялся достать эти деньги где хитростью, где посулами, где силой. В итоге богатый Бристоль был обобран как никогда, что ставило под угрозу его верность, но Генрих не уступал, настаивал, договаривался, обещал хартии и вольности, унижался перед горожанами, а тамплиерам обещал любые проценты на выданные суммы. Он писал на континент матери-императрице, умоляя не следовать примеру ее супруга и помочь сыну в том деле, какому она посвятила всю жизнь. Писал и находившемуся сейчас за морем графу Девону, который ранее клялся прийти на помощь молодому Плантагенету. Но доходили ли те письма? Ноябрь — время штормов в Ла-Манше, и нет никакой уверенности, что послания попадали к адресатам.
Однако неугомонный Плантагенет не сдавался, разрываясь между казармами, залом совета и письменным столом. Он даже решился обратиться к некоему Бриану Фиц Каунту, который все эти годы удерживал для императрицы самую мощную крепость королевства — Уоллинфорд, и умолял того прийти на помощь. В возможность этого никто не верил: сэр Бриан некогда поклялся императрице держать Уоллингфорд хоть до нового потопа, и просьбы ее сына он просто проигнорировал.
На совете Глочестер медленно говорил:
— Все во власти Божьей. И, может, небеса отвернулись от нас, ведь мы пошли против Стефана, который все же король Англии и был помазан священным миром, как Саул и Давид.
Херефорд порицал Глочестера за малодушие, но того неожиданно поддержал Сомерсет. Сэру Роджеру легко рассуждать: его земли находятся севернее района боевых действий и не пострадали, а примененная королем тактика выжженной земли коснулась как раз владений Глочестера и Сомерсета, это их маноры превращаются в пустыню.
Потом пришло утешительное известие: на востоке Англии граф Норфолк наголову разбил folk Хорсы, загнал саксонское войско в болота и теперь готов выступить на помощь Плантагенету. Весть об этом воодушевила всех. Да и Генрих считал, что постепенно у них набралось достаточно сил, чтобы выслать подмогу в еще не захваченные Стефаном крепости. И если король встретит достойное сопротивление и увязнет в осадах, они смогут остановить его карательный рейд.
Это оказалось разумное решение, и оно принесло плоды. К концу ноября пришло известие, что король застрял в осаде крепости Таунбридж. А тут явилась еще одна благая весть: прибыл гонец с сообщением, что для Плантагенета отбит замок Фарингтон, ранее считавшийся неприступным. Это была просто удача: Фарингтон контролировал путь, по которому король получал подкрепления из своего города Оксфорда, и теперь Стефан оказался отрезан от основной базы.
— Кто захватил замок? Каким образом? — кинулся Генрих к гонцу, который стоял перед ним, покачиваясь от усталости.
— Это сделал Вальтер Фиц Миль, который вел войска для подкрепления сил Роджера Херефорда.
Генрих оглянулся на удивленно замершего в стороне графа.
— Твой брат, ты слышишь, Роджер! Это твой славный братишка, да благословит его Господь!
— Я сам удивлен, клянусь честью, — только и смог произнести тот, но, видя радостно приплясывающего вокруг него Плантагенета, заулыбался.
