несколько резких слов, чтобы репортер наконец отстал.
– Мои перчатки теперь в правом кармане, – проворчал Диего. – А я всегда оставляю их в левом.
– Еще бы, – кивнул Фокс, – они перетряхнули все, что могли. Моя машина стоит за углом, на Шестьдесят девятой. Хочешь, подкину?
– Я выпить хочу.
– Последние семь часов у тебя не имелось других занятий, кроме как пить.
– Только не в том доме. Я глотнул немного скотча, и тот сразу попросился обратно. Мой желудок еще не готов… Как насчет забежать ко мне? Перехватим по сэндвичу.
– Все, что тебе хочется знать, я могу выразить одной фразой: у полиции не больше понятия о том, кто убил Данэма, чем у тебя самого.
Но Диего запротестовал, что ему этого мало, что он хочет посидеть в дружеской компании с сэндвичем и стаканом крепкого, и, несмотря на возражения Фокса, дескать, ему еще предстоит проехать шестьдесят миль, проспать восемь часов, а утром подрезать виноградную лозу, детектив все же уступил. Они сели в его машину, по дороге сделали остановку у работающего ночью гастронома, чтобы купить сэндвичи, подъехали к дому Диего на Пятьдесят четвертой улице, зданию из бурого песчаника, и поднялись в его квартиру. Несмотря на разношерстную, потрепанную мебель, средних размеров гостиная выглядела уютной и обжитой, и Диего оказал Фоксу честь, с испанскими церемониями приняв у него пальто и шляпу и повесив их в шкаф.
– Я сам организую застолье, – постановил он. – Тебе с содовой?
– А можно чашку кофе?
– Без проблем. Мой завтрак без него не обходится. Десять минут.
– Было бы чудесно. Своей хозяйственностью ты осчастливишь любую женщину. Я только руки сполосну.
– Вон та дверь.
Фокс направился в ванную. За закрытой дверью он позволил себе роскошь непристойно широкого зевка, за которым последовала сердитая гримаса. Он и впрямь собирался начать утро с подрезки винограда, но, занимаясь подобной работой, предпочитал наслаждаться ею, что наверняка было бы сейчас невозможно: он слишком хорошо знал устройство своей головы, чтобы верить, будто в подобной ситуации сумеет всецело отдаться вопросам побегов и плодоножек. Даже в теперешнем полусонном состоянии лишь усилием воли он удерживал себя от того, чтобы целиком не погрузиться в увлекательную проблему мыслительных процессов Гебы Хит…
Вымыв руки с мылом, Фокс ополоснул лицо и поискал полотенце. На вешалке его не оказалось, не было и на крючке у двери. Открыв расположенную слева дверцу, он обнаружил полки со множеством полотенец и прочих разнообразных вещей. Фокс выбрал махровое, неизменно предпочитая их вафельным, и, вытирая руки, пробежал взглядом по рядам предметов на полках стенного шкафа. Но, несмотря на проявление праздного любопытства и профессиональную наблюдательность, он вряд ли бы углядел вазу, если бы не его в высшей степени острое зрение, ведь внутри шкафа было темно. И все же он заметил ее – верхний краешек за стопкой полотенец, – пригляделся внимательнее и наконец потянулся к вазе, чтобы вытащить на свет.
Хмурясь все сильнее, Фокс осмотрел ее. Ровная черная глазурь. Тонкий белый орнамент у донышка. Желто-золотые драконы и цветы посередине вперемежку с перистыми ветвями и зелеными листьями. Необычная, даже уникальная форма… Кажется, Помфрет сам назвал ее уникальной.
Никаких сомнений не осталось. То была черная прямоугольная ваза эпохи Ваньли, которую Фокс видел на фотографии и которая, по убеждению миссис Помфрет, была украдена Гебой Хит.
Глава 10
Фокс поставил вазу обратно в стенной шкаф, прикрыл дверцу и повторно вымыл руки. Перед тем как принять решение о дальнейших действиях, следовало немного поразмыслить. Никто, разумеется, не вынуждал его вообще как-то действовать. Как бы эта ваза ни попала в стенной шкаф Диего, к виноградным побегам она не имела никакого отношения. Тем не менее смешно даже вообразить, чтобы любое существо, в чьих предках числятся обезьяны, могло в подобной ситуации ограничиться простым пожатием плеч. Вытерев насухо руки, Фокс снова достал вазу, вышел в гостиную и спросил:
– Эй, Диего, где ты это раздобыл?
– Чего? – выглянул из кухоньки в дальнем конце комнаты Диего. – Что я где раздобыл? А-а-а…
Он увидел вазу, и его лицо застыло. Какое-то время Диего оставался недвижен, а потом направился к своему гостю.
– Просто блеск! – с восторгом похвалил Фокс. – Где ты только взял такую?
– Эту вещицу? – озадаченно пробурчал Диего. – Ну… Уже и не помню. Чей-то подарок, наверное. – Он протянул руку, но так и не коснулся вазы. – А что? Она какая-то ценная?
– Еще какая! Я не специалист, но навскидку это шестнадцатый век, эпоха Мин. Сколько ты за нее хочешь?
– Ну… я… Как ты вообще ее углядел? Искал аспирин, что ли?
– Нет, полотенце. На вешалке не нашел, вот и… Правда, мне хотелось бы приобрести ее.
– Кто бы сомневался… – не вполне убедительно рассмеялся Диего. – Я еще не встречал такой вещи, которую ты не мечтал бы купить. Но видишь ли… э-э-э… дело в том, что мне не хотелось бы тебя подставлять. Вряд ли она дорого стоит… И как ты только разглядел ее… в такой темноте…
– У меня кошачье зрение. Там блеснуло что-то зеленое с золотом. – Фокс поставил вазу на стол. – Дай знать, если решишь расстаться с ней. Пахнет кофе, не так ли?
Когда полчаса спустя Фокс распрощался с другом, они больше ни словом не обмолвились насчет вазы. В свете событий этого дня, конечно, казалось вполне естественным, что совместная ночная трапеза не имела ничего общего с праздником, но Диего был таким угрюмым и мрачным, что сам собой напрашивался вопрос: а зачем ему вообще понадобилась дружеская компания?
В общем, Фоксу, направлявшемуся домой сквозь призрачный, клубящийся ночной туман, который не позволял разогнать машину больше сорока миль в час, представился еще один повод поломать голову. Можно уверенно утверждать: Диего знал, что ваза, спрятанная в стенном шкафу его ванной, была украдена и что она представляет собой ценнейшее из сокровищ коллекции Генри Помфрета. Чуть с меньшей долей уверенности можно утверждать: сам Диего вазу не похищал, а если и так, то мотив его более запутан и романтичен, чем простое присвоение чужой ценной собственности. Нет, определенно казалось бесполезным даже пытаться поместить Диего в рамки такой вульгарности…
Всю неделю эта загадка, наравне с другими не менее значимыми, неотвязно вертелась в мозгу Фокса, не находя ответа. Все семь дней он подрезал лозы и деревья, сооружал теплые и холодные парники, удалял верхние слои зимнего перегноя, чинил ограды, помогал корове отелиться и выполнил сотню других задач, которые обыкновенно оставлял Биллу Тримблу и тем из гостей «Зоосада», кто выражал желание внести символическую плату за стол и проживание в его доме. То была
