— Известняк… а есть ли у нас известняк? — спросила Крози.
— Да, есть у Уимеза. Он говорил, что последний раз они добывали кремень из известняковой скалы и у него осталось еще несколько желваков, покрытых меловой коркой, — сказала Эйла.
— А зачем ты спрашивала Уимеза насчет мела? Откуда ты знала, соглашусь ли я поделиться с тобой своим секретом? — подозрительно спросила Крози.
— Конечно, я не знала. Просто я давно хотела сделать белое платье. Если бы ты не захотела показать мне, как это делается, я попыталась бы сама. Но я же не знала, что надо предварительно отмачивать шкуру, даже представить не могла. Я так рада, что ты согласилась научить меня твоему мастерству, — сказала Эйла.
Крози пробурчала что-то нечленораздельное, не желая показать, что ее удовлетворило объяснение Эйлы.
— Но не забудь, что ты обещала мне горшочек белой мази, — добавила она. — И перетопи также еще немного жира, он явно понадобится, когда дело дойдет до окраски кожи.
* * *
Эйла подняла края занавеса и выглянула из дома. Завывания послеполуденного ветра напоминали грустную погребальную песнь — вполне подходящее музыкальное сопровождение к этому унылому, безотрадному пейзажу и серому облачному небу. Эйла так надеялась, что сегодня будет немного потеплее, но суровая зима, казалось, хотела навечно заточить людей в этом земляном жилище. Уинни мягко заржала. Эйла обернулась и, увидев вошедшего в очаг лошадей Мамута, улыбнулась ему.
Едва познакомившись с ним, Эйла почувствовала глубокое уважение к старому шаману, но с тех пор, как он начал обучать ее, это уважение переросло в любовь. Отчасти это произошло потому, что она обнаружила огромное внутреннее сходство между этим высоким, сухопарым и невероятно древним шаманом и низкорослым, хромым и одноглазым колдуном Клана; хотя внешне они были совершенно разными, ей порой казалось, что она вновь разговаривает с Кребом или по крайней мере с его двойником. Оба они с глубоким уважением и пониманием относились к миру Духов, и не важно, что почитаемые ими духи имели разные имена; оба обладали огромной, внушающей благоговейный страх внутренней силой, хотя физически были немощными и слабыми; и оба были мудрыми и проницательными шаманами. Но возможно, главное состояло в том, что эта любовь была взаимной; Мамут, так же как и Креб, относился к ней с большой симпатией, помогал ей понять мир и признал ее дочерью своего очага.
— Я искал тебя, Эйла, и, видимо, не ошибся, подумав, что ты решила проведать лошадей, — сказал Мамут.
— Я вышла посмотреть, не ослаб ли мороз. Так хочется, чтобы скорее наступила весна, — проговорила Эйла.
— Да, к этому времени многие начинают тосковать по теплому солнышку, ожидая перемен, новых впечатлений и ощущений. Эта тоскливая спячка изрядно поднадоела людям. Я думаю, именно поэтому в конце зимнего сезона у нас так много веселых и радостных праздников. Скоро будет праздник Смеха и шутовские состязания. Многие их очень любят.
— Праздник Смеха? Что это за праздник?
— Он устраивается просто для того, чтобы люди могли вдоволь посмеяться. В этот день все стараются рассмешить друг друга. Можно одеться в нелепые шутовские наряды или вывернуть одежду наизнанку, раскрашивать лица, делая смешные маски; можно дурачиться, подшучивать друг над другом или устраивать веселые розыгрыши. И чем больше сердится тот, кого разыграли, тем веселее становится остальным. Почти все мы с нетерпением ждем этого праздника, но главным торжеством все-таки остается Весеннее Возрождение. В сущности, именно поэтому я и искал тебя, — сказал Мамут. — Мне надо подготовить тебя к этому празднику.
— А почему праздник Весеннего Возрождения считается главным? — спросила Эйла, испытывая легкую тревогу.
— По многим причинам, я полагаю. Это наш самый торжественный, самый любимый и радостный праздник. В этот день мы прощаемся с зимой и встречаем весну. Тепло побеждает холод. Говорят, чтобы понять смысл жизни, надо постичь сущность годичного цикла. Большинство людей делят год на три сезона. Весна — это сезон рождения. Великая Мать Земля порождает новую жизнь, посылая плодородные ливни и пробуждая ото сна реки. Лето — сезон тепла, период роста и созревания. А зимний холод подобен смерти. Но весной опять начинается новая жизнь, возрождение. Вполне достаточно осознать связь и сущность этих трех сезонов, но очаг Мамонта делит годовой цикл на пять периодов. Это священное число Великой Матери.
Обучение, на котором настаивал Мамут, вылилось в удивительно интересные знания, и прежнее предубеждение Эйлы быстро прошло. Она узнала так много нового; усвоила множество новых идей, училась по-новому мыслить и рассуждать. Оказалось, что в этом мире существует много поразительных понятий и сущностей, и осознание собственной сопричастности к этому миру заполнило ту пустоту, которая возникла в душе Эйлы, пока она жила в Клане, где для женщин существовали многочисленные табу и ограничения. Только мужчины Клана участвовали в священных ритуалах, им были известны некоторые тайны мира Духов, им открывались тайны чисел и охотничьего ремесла. Однако мог-уры открывали им далеко не все знания, которые они передавали только своим ученикам. Женщины не допускались на собрания, где обсуждались понятия духов или чисел. Охота также была запретной для женщин, но им разрешали присутствовать на охотничьих собраниях, считая, что они все равно не способны понять, о чем там говорится.
— Я думаю, что нам нужно отложить на время повторение ритуальных песнопений. Настала пора открыть тебе еще одну особую область знания. Символы. Мне кажется, ты сочтешь их очень интересными. Некоторые из них связаны с целительной магией.
— Целительные символы? — переспросила Эйла. Разумеется, это очень интересно для нее. Продолжая разговор, они вошли в очаг Мамонта.
— Ты надумала все-таки, что сделаешь из этой белой кожи? — поинтересовался Мамут, кладя циновки у небольшого очажка возле своей лежанки. — Или собираешься просто хранить ее, как и красную?
— Я еще не решила, как поступлю с красной, но из белой, наверное, сошью нарядное платье. Пока я учусь шить и вышивать, но у меня плохо выходит. Кожа получилась такой красивой, что я боюсь испортить ее, поэтому мне надо попрактиковаться. Диги учит меня, и Фрали иногда дает советы, когда Фребека нет поблизости.
Расколов несколько костей, Эйла подбросила их в костерок, а Мамут принес к очагу довольно тонкий овальный кусок бивня мамонта, большая и гладкая поверхность которого была слегка изогнута. Чтобы сделать такой ровный овал, его контуры сначала намечались на бивне с помощью каменного долота, а по этой линии вырезали глубокий узкий желобок. Затем сильным и точным ударом эта форма отделялась от бивня. Мамут достал из очага несколько угольков, а Эйла притащила мамонтовый барабан и молоточек из оленьего рога, предназначавшийся для игры на этом ударном инструменте. Поставив барабан возле циновки, она села рядом с Мамутом.
