Алые сердца Корё, лунные влюблённые, они и в самом деле были как Солнце и Луна, которые пересекаются в затмении на короткий миг, но не могут быть вместе. И всё же он им завидовал. Святые Небеса, как же он завидовал! И отдал бы многое за возможность почувствовать такую любовь, что наполняет своим светом все измерения, что расцветает вопреки воле Небес и пытается противостоять Судьбе.
Но поскольку ему не дано было ощутить подобное, он сделает единственное, что от него зависит.
Решение Чжи Мона сформировалось окончательно в тот момент, когда он отпустил руку Кванджона, там, в далёком девятьсот семьдесят пятом. Когда убедился в том, что император не оставил мысли найти Хэ Су и будет скитаться по мирам, пока не отыщет её или не превратится в звёздную пыль.
Но ему нужно было помочь.
И Чжи Мон пообещал.
Что он там когда-то говорил Ван Со об отсутствии выбора? Его очередная ложь. Выбор есть всегда, однако зачастую он скрыт от слабых человеческих душ, ведь Небеса тем самым облегчают людям существование, проявляя милосердие, которое смертные принимают за диктат. Или судьбу, что по сути одно и то же.
И у него был выбор. У вечного сверхсущества в телесной оболочке, призванного служить Небесам, отнимая этот выбор у людей, принуждая их слепо верить в неизбежность и неотвратимость предначертанного.
Жалкая роль. Ведь грош цена бессмертию, если на обочине твоего бесконечного пути остаются растерзанные жизни твоих любимых и близких людей. Каков смысл твоего нетленного существования, если за тобой повсюду, куда бы ты ни направлялся, следуют призраки тех, кто был тебе дорог, но мимо кого ты прошёл, повинуясь не зову сердца, но велению свыше?
А сердце всё помнит. И истекает кровью.
Вот тогда и приходит в голову мысль о выборе. Другое дело, что нужно ясно понимать: выбор – это товар. И за него, как за пачку чая в супермаркете, придётся заплатить.
Но Чжи Мон больше не сомневался. Он попробует, чего бы это ему ни стоило. Хотя он и так уже заплатил непомерную цену за возможность помочь Ван Со и Хэ Су встретиться. Такую цену, которую мог осмыслить разве что проводник.
Осмыслить – и ужаснуться.
Он должен был помочь Ван Со. Должен. Чтобы искупить свою вину перед ним.
Слишком долго колебались весы. Последние предсмертные слова императора: «Помоги мне…» стали тем самым пёрышком, что, упав на чашу весов, окончательно определило выбор Чжи Мона.
Будильник, погребённый под пижамой в соседней комнате, обиженно хрюкнул и залился омерзительным звоном, который был призван поднять и мёртвого.
Чжи Мон вздрогнул и, немного помедлив, поднялся со стула.
Сборы заняли несколько минут.
Взглянув на себя в зеркало напоследок, Чжи Мон пригладил уложенные назад короткие волосы и расстегнул верхнюю пуговицу ворота серой льняной рубашки, который вдруг начал его душить, хотя рубашка была даже чуть великовата. Он так привык к просторным ханбокам Корё из натуральных тканей, что никак не мог заново приспособиться к облегающей одежде современности, особенно к обилию пуговиц и молниям. А! Ещё к джинсам, будь они неладны.
Поначалу ему до ужаса хотелось метнуться на пару столетий назад и оторвать руки Джадсону{?}[Джадсон – Уиткомб Лео Джадсон (1843–1909), американский инженер-изобретатель, создавший застёжку-молнию.], особенно когда застёжка на джинсах или куртке не поддавалась, а борода то и дело попадала в молнию. Потом Чжи Мон приноровился, руки вспомнили привычные движения, но бороду с усами он всё-таки решил сбрить от греха подальше. Украсило его это или нет, он пока ещё не определился.
Сдёрнув с крючка в коридоре спортивную сумку, он зачем-то вернулся к зеркалу и машинально прихватил с полки, заваленной всякой ерундой, синий носовой платок в белый горошек и очки без диоптрий. Эти очки были дурацкой круглой формы, но, несмотря на модную цветную оправу, придавали Чжи Мону солидность и даже какую-то академичность, которая ему сегодня была более чем необходима.
Дверной замок щёлкнул с дружелюбным металлическим звуком, по которому, в отличие от истерики будильника, Чжи Мон как-то странно скучал. Вот так всегда. Возвращаясь из миссии, он ещё долго барахтался где-то между, тоскуя по одним вещам и радуясь, что оставил другие. Это было как-то… Как-то очень по-человечески, что ли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он ещё немного постоял у двери, теребя в руках ключи от машины.
Ну всё. Дольше медлить нельзя.
Созревшее яблоко, чьи восковые бока румянцем проступали сквозь тонкое кружево инея, качнулось на ветке в последний раз и упало в его раскрытую ладонь. Чжи Мон ощутил его так явно, что с недоумением взглянул на руку, а потом решительно толкнул дверь, выходя из квартиры.
========== Часть II. И не было тысячи лет – 2. Хэ Су. Исповедь ==========
Комментарий к Часть II. И не было тысячи лет – 2. Хэ Су. Исповедь
Иллюстрация к главе: https://disk.yandex.ru/i/8QhD1VuBwxpQlg.
Автор – Проигравший спор ♡
Настроение: IU – Love Poem
Однажды к нам гость
из далёких прибыл краёв
И передал мне
привезённое им письмо.
В начале письма –
как тоскует по мне давно,
И далее всё –
как мы долго в разлуке с ним.
Письмо положила
в рукав и ношу с собой.
Три года прошло,
а не стёрлись эти слова…{?}[Отрывок из семнадцатого стихотворения, входящего в сборник китайской классической поэзии I–II вв. «Девятнадцать древних стихотворений» (пер. Л. Эйдлина).]
Девятнадцать древних стихотворений,
17-е стихотворение
Несмотря на то, что в торговом центре «Лотте»{?}[«Лотте» (Lotte Group) – крупный южнокорейский конгломерат, объединяющий компании в различных отраслях экономики, в том числе: производстве пищевых продуктов, розничной торговле, туризме и строительстве, а также финансовом секторе.] Чжи Мон бывал уже не раз и лично курировал организацию выставки, он всё-таки умудрился заблудиться.
Видимо, поднимаясь на лифте с подземной парковки, в задумчивости нажал не на ту кнопку, иначе как объяснить то, что он вдруг очнулся вовсе не там, где надо, и долго плутал по коридорам, пытаясь определить, как попасть на четвёртый этаж. Почему-то ему и в голову не пришло попросить помощи у проходящих мимо людей, охраны или хотя бы просто взглянуть на указатели.
Ну как так?
Он никогда не страдал топографическим кретинизмом и не топографическим тоже, а вот надо же – острый его приступ случился именно тогда, когда опаздывать было крайне нежелательно.
Всё-таки сказывалось нешуточное волнение и, что греха таить, страх – удастся или нет. Но отступать было поздно, да он и не собирался. Приближалось затмение, которое он творил сам. Солнце и Луна сходились, и, чтобы они не проскользнули мимо друг друга, а соединились, и на этот раз навсегда, им нужна была помощь.
Снова, как и тысячу лет назад.
Появившаяся перед ним вывеска «Культура косметики эпохи Корё» привела его едва ли не в восторг по многим причинам, в которые Чжи Мон предпочёл не углубляться: не было времени. Слегка запыхавшись, он подошёл к группе посетителей, ожидавших вместе с администратором Чон Со Хён, которая при виде его сменила озабоченное выражение лица на профессиональную приветливую улыбку:
– Добрый день, господин Чхве! – и тут же повернулась к собравшимся: – Уважаемые гости, я рада представить вам господина Чхве Чжи Мона – искусствоведа, историка и организатора этой занимательной ретроспективной выставки. Сегодня господин Чхве лично проведёт для вас экскурсию и расскажет об экспонатах из своей уникальной коллекции.
Кланяясь и отвечая на приветствия, Чжи Мон заметил, как Со Хён выразительно посмотрела на часы у информационного стенда и покачала головой.
«Точность – вежливость королей!» – прочёл он в её укоризненном взгляде.
Ну да, ну да, только вряд ли госпоже Чон было известно продолжение этой затасканной оборванной фразы, равно как и то, кому её приписывают. А старина Людовик{?}[Людовик – французский король Людовик XVIII.] вообще-то сказал: «Точность – вежливость королей, но обязанность для их подданных», поэтому пунктуальность его, Чжи Мона, – это всего лишь любезность, пусть он и организатор выставки, а никакой не король и никогда им не станет.
