подолгу, и только слуга идёт за ним поодаль. В каком-то смысле горацианский идеал жизни – вдали от сильных мира и суеты света – обретён поэтом.
Вологда не Петербург, поэтому свидетельств о жизни поэта в этом городе сохранилось немного. “Посетил брата в Вологде, – пишет Помпей в 1838 году. – Он выглядит неплохо. Перечитывает свои стихи. Даже говорит об их издании. Но затем забывает. Читает любимых латинских классиков. Многие места помнит наизусть. Затем всё бросает и сидит, глубоко задумавшись…” А вот свидетельство критика Степана Шевырёва, побывавшего у Батюшкова в 1847 году проездом на Белое озеро: “Небольшого росту человек, сухой комплекции, с головкой почти совсем седою, с глазами ни на чём не остановленными, но беспрерывно разбегающимися, с странными движениями особенно в плечах, с голосом раздражённым и хрипливо-тонким, предстал передо мною… Вкус его к прекрасному сохранился в любви к цветам. Нередко смотрит он на них и улыбается. Любит детей, играет с ними, никогда ни в чём не отказывает ребёнку, и дети его любят. К женщинам питает особенное уважение: не сумеет отказать женской просьбе”. Вместе с Шевырёвым Батюшкова навещает поэт Николай Берг. Вот что пишет он: “Тёмно-серые глаза его, быстрые и выразительные, смотрели тихо и кротко. Густые, чёрные с проседью брови не опускались и не сдвигались… Как ни вглядывался я, никакого следа безумия не находил на его смиренном, благородном лице. Напротив, оно было в ту минуту очень умно. Скажу здесь и обо всей его голове: она не так велика, лоб у него открытый, большой, нос маленький с горбом, губы тонкие и сухие, – всё лицо худощаво, несколько морщиновато, особенно замечательно своею необыкновенною подвижностью. Это совершенная молния: переходы от спокойствия к беспокойству, от улыбки к суровому выражению чрезвычайно быстры. И весь вообще он очень жив и даже вертляв. Всё, что ни делает, делает скоро. Ходит также скоро и широкими шагами”. Далее: “И допив кофей, встал и начал ходить опять по зале; опять останавливался у окна и смотрел на улицу; иногда поднимал плечи вверх, что-то шептал и говорил. Его неопределённый, странный шёпот был несколько похож на скорую, отрывистую молитву, и, может быть, он и в самом деле молился… В одну из таких минут, когда он стоял таким образом у окна, мне пришло в голову срисовать его сзади. Я подумал: это будет Батюшков, без лица, обращённый к нам спиной…”
Карандашный портрет Берга сохранился – как и живописный портрет неизвестного вологодского автора примерно того же времени. Поэт изображён в чёрном сюртуке с аккуратным чёрным шейным платком и маленьким, но ярким цветком в петлице. Руки скрещены, словно удерживают и себя, и своего хозяина. Взгляд недоверчив и пристален, а губы сжаты, хотя нижняя несколько выставлена. Видно, ему требуется усилие, чтобы сохранить неподвижность. Как и на юношеском портрете 1804 года, человек здесь замкнут в себе и неохотно выглядывает навстречу зрителю. Первый портрет, запечатлевший Батюшкова накануне выхода в мир, – и последний, нарисованный перед уходом за его пределы, – составляют как бы внешние границы жизни поэта. Но есть мир внутренний, и каждое поколение читателей открывает его заново. Конфликт духа и материи, ума и сердца, работы и праздности, любви и одиночества, и даже здоровья и болезни – человек любого времени решает в одиночестве собственного “я”. Ничья судьба не подскажет ему, зачем “он шёл долиной чудной слёз”. Но без подобного поиска нет ни поэта, ни человека, как бы говорит судьба Батюшкова. В русской поэзии он одним из первых оказался на пути подобного поиска. И не его вина, что болезнь сократила дорогу. Сколько мог бы написать поэт, останься он в здравии? Вопрос праздный. Что бы ни похищало поэта с его поприща, быт, или болезнь, или творческое бессилие – это возможно только тогда, когда поэту больше нечего противопоставить похитителю. Рукописи горят, если автор в них больше не нуждается.
Последние годы жизни поэта его недуг почти не выдавал себя. Человек посторонний сделал бы вывод, что Батюшков чудаковат, но вряд ли серьёзно болен. Разве тон его писем, игривый и даже развязный – мог настораживать, но только тех, кто знал Константина Николаевича прежним. Так говорит человек, который по-наполеоновски высоко себя ставит – и не удивится, если каким-то образом узнает, что спустя полтораста лет о нём будут писать книги.
Он упоминает в письмах “Расхищенные шубы” Шаховского, которые готов перечитывать на зиму, и басню Крылова “Ворона и Лисица”: осколки литературы, которые собирались в голове поэта одному ему понятным образом. Из собственных сочинений речь в одном из писем заходит о “Прогулке в Академию художеств”. Неизвестному адресату Батюшков сулит продолжение, и мы вспоминаем, что “Прогулка” заканчивается именно так: обещанием новых очерков. Почему-то именно сейчас, сорок (!) лет спустя, Батюшков вспоминает о данном обещании – и выражает надежду, что портрет Наполеона, сего “благодетеля вселенной”, при следующем посещении Академии всё-таки появится в её стенах.
Он по-прежнему много рисует и охотно выходит к гостям, когда те собираются в доме Гревенсов. Даже делит с ними праздничные трапезы, правда, недолго. Поддерживая светские разговоры, он особенно оживляется, когда речь заходит о войнах, которые ведёт в то время империя, и с азартом просматривает газеты со сводками об осаде Севастополя. Он сравнивает одни отчёты с другими, и даже просит принести карты, чтобы лучше представить театр военных действий.
Для человека, прошедшего три войны, подобный интерес был понятен.
Москва, 2018–2023
Избранная библиография
“Арзамас”. Сборник в двух книгах. М.: Художественная литература, 1994.
Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова. У истоков русского славянофильства. М.: НЛО, 2007.
Альтшуллер М. В тени Державина. Литературные портреты. СПб.: “Пушкинский дом”, 2014.
Балакин А. Близко к тексту. СПб.: Пальмира, 2022.
Батюшков К. Опыты в стихах и прозе. М.: Наука, 1977.
Батюшков К. Сочинения в 2 томах. М.: Художественная литература, 1989.
Батюшков К. Сочинения: В 3 т. / Со ст. о жизни и соч. К.Н. Батюшкова, написанной Л.Н. Майковым, и примеч., составленными им же и В.И. Саитовым. СПб.: П.Н. Батюшков, 1885–1887.
Батюшков. Исследования и материалы. Сборник научных трудов. Череповец, 2002.
Безотосный В. Российский генералитет эпохи 1812 года. Опыт изучения коллективной биографии. М.: РОССПЭН, 2018.
Бобров С. Рассвет полночи; Херсонида. В 2 т. М.: Наука, 2008.
Бородино: документы, письма, воспоминания. М.: 1962.
Вацуро В. Лирика пушкинской поры. “Элегическая школа”. СПб.: Наука, 1994.
Вигель Ф. Записки. М.: Книговек, 2019.
Вяземский П. Полное собрание сочинений. В 12 т. СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1878–1896.
Греч Н. Записки
