Пьяненький отчим Витька слабо запротестовал, пытаясь выразиться в том смысле, что щенков, что ли, им жалко… Пусть Родька остается у дурочки, Вильма еще сколько хочешь принесет. Но поскольку после поллитровки он катастрофически забывал русский язык, то кроме трехэтажной брани трудно было различить что-то в его сбивчивой речи.
– Чтоб без Родьки не возвращалась!
Маринка в одном домашнем платьице выбежала за ворота. Дул ветер, крупчатый снег сек лицо. Рваные тучи скользили по небу, в их разрывах перезрелым яблоком прыгала луна.
Маринка представила, как горестно замычит ее подруга, и ей захотелось застыть на месте, превратиться в ледяной столб, чтобы больше ничего не видеть, не слышать, не ощущать… Никогда, никогда!
Слава богу, Таня уже спала… Выслушав сбивчивые объяснения девочки, дрожавшей на пороге в одном ситцевом халатике, Лидии Ивановне ничего не оставалось, как растормошить толстого, сонного от сытости Родьку и вернуть его хозяйке.
– Вот так-то! – удовлетворенно встретила Верка дочь. – И нечего наших мужей да собак сманивать!
Она отправилась на кухню, Родька доверчиво потрусил за ней.
– А ну пошел! – беззлобно прикрикнула Верка, отпихнув ногой. – Пошел на улицу!
Однако после этого происшествия Родька и далее продолжал проявлять свой упорный собачий характер. При всяком удобном случае он таскался в соседский барак через лаз в заборе и подолгу оставался там, предпочитая общество ласковой дурочки тычкам и гомону жалейковского дома.
А подруга Лариска, коей и предназначался щенок, как на грех, уехала со своим хахалем в санаторий на юг и потому Родьку забрать не могла. Но по возвращении она обязательно потребовала бы обещанного щенка, тем более что магарыч за собаку они давно уже пропили.
– Да что же это такое! – возмутилась Верка. – Опять они пса приманивают! Витька, да сделай хоть что-нибудь!
По настоянию принципиальной супруги Витька забил лаз досками. Но напрасно – Родька продолжал таскаться к соседям кругом, через ворота.
Тогда Верка принесла с работы моток проволоки, привязала песика возле будки и удовлетворенно ухмыльнулась, глядя на обескураженную собачью морду.
– Так-то, голубчик! – заявила она. – Посиди-ка, образумься!
Родька несколько дней горестно скулил и отказывался от пищи, а потом невесть как вывернулся с цепи и окончательно сбежал к соседям.
Невыносимо было слушать Верке, как пес заливисто лает за забором, носясь за мячом, как счастливо мычит дурочка, нагло захапавшая чужую собаку… Точно кто ножом проводил по сердцу в эти секунды.
Как раз в это время санэпидемстанция травила в диспетчерской мышей. Гонимые холодом грызуны шли с полей в теплые подвалы, где их гостеприимно поджидала приманка с крысиным ядом. Верка захватила немного белого порошка домой, на всякий случай. И вот теперь он наконец пригодился…
Она наварила густого мясного бульону, всегда действовавшего на Родьку, как валерьянка на котов, и от души сыпанула туда белого порошка. Потом отодрала доску, закрывавшую лаз в заборе, благо держалась она на одном гвозде, и закричала призывно:
– Родька, на! На!
Послышалось знакомое счастливое повизгивание, и подросший пес мгновенно примчался, одурманенный пряным бульонным духом…
Вечером Родька метался по двору, жалобно скуля и задыхаясь от адской боли, раздиравшей внутренности.
В тот день Верка специально вернулась с работы пораньше, чтобы проследить за последствиями своих военных действий. Но от щенячьего жалобного воя ей отчего-то стало не по себе.
Заткнув уши, она заметалась по дому, стараясь работой заглушить странное сосущее чувство глубоко внутри. В сердцах пнула подвернувшуюся под ноги кошку Серафиму, прикрикнула на Вильму, отвесила полновесный подзатыльник Маринке, некстати потребовав показать дневник… Потом выскочила на улицу, на бегу повязывая платок на голову, побежала в ясли и зачем-то забрала Вальку с пятидневки, хотя была только среда и абсолютно никакой надобности в сыне у нее в данный момент не было. Вернувшись, она накормила детей ужином, отсыпала Вильме и кошкам полновесную порцию свежего бульона с хлебом, но без белого порошка…
А Родька все метался по двору, и вой его становился с каждой минутой все глуше и глуше… Это было просто невыносимо, хоть уши затыкай!
А на соседнем дворе происходило следующее.
Ничего не понимавшую Таню Лидия Ивановна увела к знакомым, чтобы та не видела агонии щенка, а сама подхватила как-то внезапно отяжелевшего Родьку на руки и поспешила к ветеринару, что лечил коров от мастита на ферме в трех верстах от Мурмыша.
Домой она вернулась одна.
Глава 3
– «Кормилица ты наша… Пожрать ничего нету?»
– Кто это?
– Отчим… Он пьяный. Есть хочет. «Паскуда!»
– Повторите несколько раз.
– Паскуда. Паскуда. Паскуда. Паскуда. Паскуда. Кажется, ушло…
– Хорошо. Это была легкая грамма, куда легче, чем предыдущая. Дайте, пожалуйста, следующую фразу.
– «Из дома выгоню! Будешь подолом в Самаре мести!»
– Кто это?
– Мать. «Подолом в Самаре мести…»
– Очень хорошо. Повторите эту фразу несколько раз. (Губы студентки беззвучно шевелятся.) Еще раз… Еще раз… Еще раз, пожалуйста. Вот так, хорошо… Поехали дальше…
***
Несколько лет, преимущественно в вялотекущей форме с краткими периодами обострений, продолжалась вражда Маринки и Жана. Бывало, поймают цыганята девчонку в узком переулке, повалят ее на землю, отдубасят кулаками по мягким местам и отпустят, напоследок обложив ее всеми известными ругательствами на всех известных (цыганском и русском) языках. Но и Маринка в долгу не оставалась.
Дом цыганского барона она, правда, обходила десятой дорогой, однако в школе спуску своему врагу не давала. То нальет ему в столовой кефира за пазуху, то кнопку на стул положит, то закроет в учительском туалете до прихода грозной завучихи, то вцепится острыми когтями в лицо, чуть не выцарапав глаза.
Несмотря на открытые военные действия, малышня в школе отчего-то упорно продолжала дразнить Маринку и Жана женихом и невестой. Не потому ли, что, когда в пятом классе цыганенка собирались оставить на второй год, Маринка собственноручно проверила его диктант и умелым щелчком переправила на парту решение математических задач? Не потому ли, что она громче всех подсказывала ему на географии, где находится этот чертов полуостров Индостан, откуда, как утверждают ученые-антропологи, предки Жана и переселились в Европу?
Однако официально война между двумя враждующими сторонами не затихала ни на день. Маринка взрослела, тянулась вверх, как былинка. Исчезла ее молочная одуванчиковая незрелость, пушистые волосы, обычно стоявшие торчком во все стороны, теперь аккуратно улеглись за уши, фигура вытянулась и вместе с тем округлилась, ярче засияли на лице светлые, песочного цвета глаза… Пожалуй, ее нельзя было назвать писаной красавицей, но отчего-то угольно-черный взгляд Жана невольно останавливался на ее склоненном над тетрадкой профиле. И драться он стал не так больно, как раньше, больше не пытался ударить ее тяжелым ботинком прямо в лицо или в живот. А однажды, встретив Маринку на пустыре, прошел мимо и не стал бить. Как-то летом, на речке, они минут пятнадцать о чем-то болтали, не обращая внимания на ехидные подначки поселковой мелкотни с облупленными носами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
