Касьян кивнул коротко и снова навалился на машину.
— Раз, два…
Кузов начал крениться. Со скрипом и грохотом грузовик встал на колею, из-под колес взметнулись снежные вихри.
— Ну, слава те, Господи! — вздохнул кто-то из мужиков. — Авось, управились…
И окончание фразы потонуло в зловещем гуле, сиреной расщепившем тишину леса.
Мужики окаменели. Игнат испуганно задрал голову кверху, и на миг ему показалось, будто где-то высоко, над макушками сосен, промелькнула длинная и темная тень. Но ветер сейчас же запорошил глаза снежной пылью. Игнат моргнул, и тень исчезла. Только ветер гулял в почерневших ветвях, да наливалось гниющим соком небесное нутро.
— Приехали, — произнес Егор сорванным голосом. — Не успели до бурелома-то… что ж делать?
— Теперь только сидеть да богу молиться, — ответил Касьян и сквозь зубы сплюнул в сугроб. — Навь сама нас найдет.
11
— А все из-за тебя, дурака! У-уу!
Игнат не сразу понял, что обращаются к нему. Прежде добродушное лицо Егора перекосило от злобы и страха.
— В сугроб мы еще и раньше легли, — резонно заметил Мирон. — Парень в этом не виноват вовсе.
Егор сощурился.
— Не виноват, — просипел он. — Тогда Игнашка, может, и ритуал проведет?
— Ты чего говоришь-то? — прикрикнул на него Касьян.
— То и говорю! — оскалился Егор. — Он ведь бабки Стеши внук. Да и дурачок. Душа у него добрая, чистая. Навь его в первый раз не тронула, не тронет и теперь.
В груди Игната похолодело. Он отступил назад, огляделся растерянно, словно ожидая помощи. Но не было в лесу никого, кроме троих перепуганных мужиков у грузовика.
(…и обморочной Марьяны, лежащей сейчас в кабине. Марьяны, которая очень скоро последует за Званкой в вечную тьму и стужу небытия).
— Не дури, — устало произнес Касьян. — Лучше коров обратно пригони. Убегут.
— Куды им бечь, — хмуро отозвался Егор, но все же отправился за коровами. Те остановились у края колеи, время от времени мотая тяжелыми головами.
— Шел бы ты тоже, Игнаш, — беззлобно сказал Касьян и вздохнул. — Может, правда, помилуют. А мы-то уже души пропащие…
Он махнул рукой, и вдруг замер, склонил голову набок, как бы прислушиваясь. Его заросшее темной щетиной лицо разом выцвело, посерело, будто старый рушник.
— Ты чего? — удивился Мирон.
Касьян медленно обвел его остекленевшим взглядом и приложил палец к губам.
— Шш!
Его вдруг стала бить мелкая дрожь, руки затряслись, как с похмелья.
— Чуете? — бесцветным голосом произнес Касьян. — Земля шевелится…
Сначала Игнат не почувствовал ничего, и ничего не услышал. Раскатистый гул давно сошел на нет, и в лесу снова установилась тишина, изредка потревоженная коровьим мычанием, да скрипом многолетних сосен. Потом пришло чувство едва ощутимой вибрации под подошвами. Плавно, едва заметно качнулась земля. И хотя Игнат никогда не был на море, в этот момент он подумал, что именно так качается палуба под ногами моряков. Из живота начала подниматься волна щемящего страха.
— Помоги, Господи, — выдохнул Касьян, размашисто осеняя себя крестным знамением.
Вслед за новым толчком земной утробы послышался треск ломающихся веток. Игнат задрал голову, ожидая увидеть выросшие до неба гигантские тени — проекции древних и страшных богов, подминающих сосны, как сухие щепки. Но там, наверху, только клубились обрюзгшие снеговые тучи, только беспрерывно дул в охотничий рог ветер. И потому, завороженный танцем сосновых вершин, да еще предчувствием надвигающейся беды, Игнат пропустил момент появления нави.
Они уже стояли здесь — безликие серые силуэты на фоне выстуженного леса.
Волна, зародившаяся в животе, ударила в ребра, как в борт утлого суденышка. Игнату показалось, что земля под ним оплавилась, стала жидкой, как кисель, закрутилась возле щиколоток спиральной воронкой. Ужас потащил его в свои глубины, как когда-то, в далеком детстве. И парень не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть, а мог только смотреть во все глаза.
Навьи стояли в каких-то пяти саженях от грузовика, но Игнат все равно не мог разглядеть их лиц (а, может, и лиц никаких не было). Только там, где должны находиться глаза, поблескивали тусклые болотные огни. Воздух постепенно наполнялся запахами нагретого металла, медовой сладости и озона. Навьи молчали. Молчали и мужики.
Игнат не знал, сколько еще они простояли так, оценивая друг друга, словно войска перед решающей схваткой. Первым очнулся Касьян.
— Паны! Не серчайте, паны! — заискивающе заговорил он, выбегая вперед. — Вот, грузовик с колеи сошел, насилу выбрались… Так все у нас готово, как условлено. Вот, сами убедитесь, все здесь, — он махнул в сторону кузова, и Игнат отметил, как трясется его рука. — А что уж не успели к бурелому, так вы не серчайте, паны…
Одна из четырех фигур покачнулась, выдвинулась вперед. Земля под ногами завибрировала снова, и Касьян пригнулся, непроизвольно вскинул руки, как в ожидании удара. За спиной Игната кто-то громко сглотнул слюну.
— Хо…ро…шо, — произнес навий, и запах подслащенного молока стал резче.
Игнату вспомнился его недавний сон — мертвая Званка, застывшая возле его постели. Черный рот становится похожим на букву "О", слова с трудом выходят из окоченевшей гортани, и не несут в себе ни эмоций, ни чувств. Мертвые слова мертвой девочки.
Тем же мертвым голосом говорила теперь и навь.
— Заби…раем…
Существо сдвинулось с места. Трое оставшихся как по команде одновременно потянулись следом. Игнат видел, как под тяжестью их тел с хрустом надломился наст. За спиной громко и протяжно промычала корова, будто почувствовала уготованную ей участь. Вслед за этим раздался еще один звук, но на этот раз шел он из кабины — приглушенный стон измученного человека.
"Там ведь Марьяна", — подумалось Игнату.
Стон повторился, и теперь мужики тоже услышали его.
— А тут, извольте полюбопытствовать, у нас девица-красавица, — снова суетливо заговорил Касьян, однако не сделал попытки приблизиться — расстояние между ним и кабиной теперь пересекала темная навья тень. — Девка кровь с молоком, пан, так жалко отдавать! Чистая, хе-хе, — Касьян заискивающе захихикал. — Жонка моя лично проверяла, так не побрезгуйте, пан…
Существо скользнуло к кабине, и теперь в его движениях появилась какая-то изящная плавность.
Игнат вспомнил, как однажды ходил на болота за клюквой, и выструганной тросточкой ощупывал впереди дорогу, чтобы не провалиться в ямы и змеиные норы. Тогда-то он и встретил гадюку — она пересекла его путь грациозно, вальяжно, словно вовсе не боялась присутствия человека. Ее округлое туловище отливало красноватой медью, вдоль хребта струились зигзагообразные узоры. Королева северных змей и хозяйка болот, всегда нападающая исподтишка.
Гадюку — вот кого напоминал теперь навий.
Его руки закрутились вокруг Марьяны, будто змеиные кольца. Она билась в них испуганным зябликом, растрепанная коса хлестала по щекам, но навь была куда сильнее всех солоньских мужиков, и не собиралась отпускать свою добычу. Безликую серую маску лица пересекла трещина, открыв ряд заостренных людоедских зубов — навий улыбался. Потом из трещины рта вынырнул язык — длинный и острый, как змеиное жало. Медленно, со вкусом навий провел языком по Марьяновой щеке, и проурчал утробно:
— Булочка… сладкая булочка…
Тогда Игнат не выдержал.
Картина, что сейчас разворачивалась перед его глазами, наложилась на событие прошлого, словно калька. Страх, отчаяние, гнев затопили его сознание кипящим варевом, и то чувство (чувство вины) годами копящееся под спудом, теперь с размаху толкнуло его в спину.
— Не троньте ее, проклятые!
Игнат налетел на обидчика разъяренной рысью, крепкие кулаки ударили раз, другой. Он не думал больше, кто перед ним находится — человек ли, черт ли…
(…рано или поздно приходится выходить на бой со своими бесами, и побеждать их).
А перед внутренним взором вместо лица Марьяны маячило скорбное, посеревшее лицо Званки.
Потом Игнат обнаружил, что его кулаки молотят один только воздух, а его самого вздернули вверх, за шиворот, как нашкодившего котенка.
— Уди…вительно, — раздался низкий, рокочущий бас.
Лицо Званки подернулось рябью, рассыпалось мозаичными фрагментами, и вместо него из тумана выплыла белесая маска с горящими угольями глаз и косой трещиной вместо рта. Некоторое время навий смотрел в упор и молчал, а затем Игната швырнуло в снег. Он больно ударился копчиком о смерзшуюся землю, горячий лоб обдало снежным крошевом.
— Удивительно, — повторил мертвящий голос. — Было время… человечьего духа слыхом не слыхано… видом не видано… а нынче он сам пожаловал.
