— сказал Лёша Соколовский.
Его тихий голос прозвучал примерно в семи метрах от меня.
— Алексей Михайлович, ворота прикрыть? — спросил Рома Кислый.
Я убедился, что не ошибся, когда там, на чердаке, опознал его массивную фигуру в спортивном костюме.
— Сам прикрою, — ответил Соколовский. — Прячь сумки. Заводи мотор. Поехали. С минуты на минуту сюда менты нагрянут. Если этот туповатый майор Бакаев меня внимательно слушал.
Я вновь услышал, как застонали ворота. На фоне стрёкота цикад различил хлопок багажника и щелчок зажигалки. Увидел, как крохотный язык пламени на секунду осветил лицо Лёши Соколовского, стоявшего около красной (!) «шестёрки». Лёша затянулся табачным дымом (кончик сигареты ярко засветился), поднял глаза — мне показалось, что он взглянул на меня. Автомобиль покачнулся — в него забрался Кислый. Хлопнула водительская дверь. Лёша толкнул рукой створку ворот. Бросил взгляд в сторону дома, где сейчас лежали три бездыханных человеческих тела. Выпустил в его сторону струю табачного дыма.
В «шестёрке» зарычал мотор. Этот звук затмил и голоса цикад, и музыку ручья. Лёша сунул сигарету в рот, зажал её между губ. Забрался на заднее пассажирское сидение и шумно прикрыл дверь. Его лицо внутри салона я не видел — смотрел на светившийся там огонёк прикуренной сигареты. Попятился ближе к кустам в тот самый миг, когда автомобиль светом фар развеял вокруг себя темноту. Я шагнул вглубь малинника — ВАЗ-2106 вздрогнул и попятился в направлении деревянного моста. Яркий свет фар мазнул по поросшей травой земле, по забору, по зарослям малинника. Я зажмурился и едва сдержал чих.
Видел, как машина резво развернулась на площадке около огородов. Взглядом проводил её до деревянного моста через ручей. Всё же чихнул — громко, не таясь. Тыльной стороной ладони потёр нос. Приоткрыл калитку и шагнул на дорогу. Наблюдал за тем, как свет автомобильных фар всё больше отдалялся от острова, двигался по поселковой дороге вдоль берега реки. Я сунул пистолет за пояс, вздохнул. Прогулялся до забора соседей — взглянул на ворота. Отметил: вот в таком же положении мы тогда ворота и нашли. Лёша Соколовский плотно прикрыл их створки тогда, как и сейчас. Я отметил, что в окнах дома гастролёров уже не горел свет.
Покачал головой, усмехнулся и пробормотал:
— Ай да Лёша…
* * *
Я задержался на острове в посёлке Зареченский ещё на полчаса, когда вновь остался там в одиночестве. За это время я уничтожил все следы своего пребывания в доме. Даже затёр веником протоптанную на пыльном полу чердака тропинку. Проделал это без спешки и уже с включенным светом. Теперь я не прятался; потому что помнил: Вовка с коллегами явятся на остров только днём. Но в дом к соседям я так и не наведался. Чтобы там всё осталось в точности, как и в прошлый раз: три бездыханных тела в одной комнате рядом с пустыми бутылками, никаких следов убийцы и никаких сумок с деньгами.
Выкатил из сарая папин велосипед. Представил, как поступил бы я «тогда», если бы действительно нашёл в доме с трупами две набитые деньгами сумки. Усмехнулся. Потому что пришёл к выводу: я бы точно их в тот раз не присвоил. Да и вряд ли бы сжёг, как это сделали герои моей книги. Я стряхнул с рамы и с седла велосипеда паутину. Подумал о том, что нынешний «я» с удовольствием разжёг бы во дворе дома на острове денежный костерок. Покачал головой, поправил на голове Лизину панаму. Расправил на плечах широкие лямки рюкзака, который теперь (с пустой канистрой) казался почти невесомым.
Не поленился, запер калитку на замок. Отметил, что на небе у горизонта уже появились яркие краски рассвета. Именно из-за этого похожего на пожар зарева я спешился на мосту, разделявшем посёлок и город. Прислонил велосипед к деревянным перилам. Облокотился о них и сам. Отметил, что пока я ехал с острова, зарево на небе стало заметно ярче. Оно отражалось на поверхности реки, от чего увеличилось вдвое. Невольно вспомнил, как совсем недавно я смотрел на окрашенное в предрассветные краски небо за окном, лёжа на кровати в гостинице «Космос». Рядом со мной тогда лежала Саша Лебедева.
От размышлений меня отвлёк всплеск рыбы под мостом. Я улыбнулся, зевнул. Потёр глаза. Невольно прикинул, как долго сейчас буду ехать до своего нынешнего дома. Эта мысль меня совершенно не расстроила, а только придала мне бодрости. Потому что я поеду домой не в инвалидном кресле-коляске. Я провёл рукой по раме велосипеда, будто погладил по холке коня. Бросил прощальный взгляд на уже проявлявшиеся из ночного мрака крыши домов в посёлке Зареченский. Покатил велосипед по мосту. Лихо взобрался на него, будто опытный наездник; крутанул педали и поехал в сторону города.
* * *
На улице уже рассвело, когда я ввалился в Димкину квартиру (с рюкзаком на плечах и с велосипедом в руках). Сразу направился в ванную комнату, струями воды смыл с себя грязь и часть усталости. Но душ лишь прибавил мне сонливости.
От завтрака я отмахнулся. Мимолётно взглянул на себя в зеркало (в прихожей) — увидел там зевающего Димку. Добрался до кровати и заскрипел пружинами. Прикрыл глаза и тут же задремал под пение пробудившихся за окном птиц.
* * *
Ни в пятницу вечером, ни в субботу утром я из квартиры не выходил.
Едва ли не всё это время простоял около стола в комнате.
Пачкал чернилами страницы очередного блокнота и пальцы на руках. В какой-то момент даже почувствовал себя прежним: писателем Владимиром Рыковым, которого читатели и издатель торопили с написанием очередного детективного романа.
От ощущения дежавю меня избавил лишь тот приятный факт, что я не сидел в инвалидном кресле-коляске. Теперь я считал едва ли не за благо онемение ступней от долгого стояния у стола и постанывание коленных суставов.
Ни в пятницу, ни в первую половину субботы Вовка мне не позвонил. Меня это не удивило: я помнил, в каком цейтноте провёл в прошлой жизни двадцать шестое и двадцать седьмое июля девяносто первого года.
В полдень я всё же отложил в сторону ручку и решительно закрыл блокнот; пообедал. Затем вновь удивил сидевших у моего подъезда женщин, когда в полуденный пик жары отправился на велопрогулку.
Прокатился до гаража, где повесил на настенные крюки велосипед (хорошо проявивший себя в поездке на остров в посёлке). Вновь пересел на Димкину «копейку» и отправился на центральный телеграф.
* * *
В помещении междугородного переговорного пункта я
