Но дверь номера на наш настойчивый стук открылась. И по ту сторону низкого порожка застыл в изумлении, в оцепенении, во власти сна наяву какой-то парень в тренировочных штанах. Он ничего и произнести не мог — хорошо Миша увидел нас из глубины большой комнаты.
Пройдет тридцать лет — и этот парень возглавит на чемпионате мира сборную страны, а до того приведет к чемпионству две команды: «Зенит» и ЦСКА. Но тогда только-только приглашенный в Ленинград из команды второй лиги Павел Садырин онемел, увидев в дверях своего номера Воронина. Рассказывая о случившемся с молодым футболистом своему приятелю-журналисту — работнику ТАСС, я предложил ему аналогию: «Представь, что к тебе домой пришел Лев Толстой!» Он сказал: «Нет, старичок, лучше вообразить, что ко мне пришел наш генеральный директор Горюнов». Ну что же, каждому свое: хорошо было и Садырину, и Мише, чей авторитет визит к нему Воронина заметно укреплял. Он даже не пошел на тренировку. Поехали через весь город в гости к бывшему игроку «Торпедо» — из состава шестидесятого года — Хомутову. Хомутов к тому времени играл за ленинградское «Динамо», выступавшее то ли в первой, то ли уже во второй лиге. У бывшего торпедовца в гостях сидел приятель — с виду хозяйственник. Они завтракали — на столе стояли две или три четвертинки. Приятель куда-то заторопился. Назначил нам встречу в шесть часов вечера в «Европейской» и порекомендовал поехать к Семену, кажется, в скобяной магазин. И мы поехали.
Директора на месте не оказалось. Мы выпили в столовой поблизости бутылку водки на четверых. И кому-то из ленинградцев пришла в голову мысль сыграть на снегу в футбол — тут же в переулке, ведущем к Невскому. Мы нашли половинку кирпича, из шапок и шляпы Воронина сделали ворота…
И — тысячу раз потом в разных компаниях излагал я юмористические подробности этого матча Москва — Ленинград, когда пешеходы могли видеть в двух шагах от себя, как кирпич вот-вот попадет в голову лучшему футболисту страны и прочее, прочее. Но я стеснялся кому-нибудь рассказать о том неповторимом восторге, который я испытал от игры — лучшей в моей спортивной жизни. Во внешней карикатурности состязания был подтекст немалой психологической глубины, что я чуть позднее осознал. За спиной Хомутова и Посуэлло не Ленинград был, а Москва, их отвергнувшая, отвергнувшее их «Торпедо». У Хомутова в один момент вырвалось: «Ну что, Валерий Иванович, игрок символической сборной мира?!» Когда мы завтракали с четвертинками, Воронин не преминул проинформировать вчерашних одноклубников, знавших, конечно, что прошлым летом он сыграл за символическую сборную Европы, о возможном его включении теперь и в сборную мира. И Хомутов, и Посуэлло признавали превосходство Валерия и в быту оказывали ему всяческие знаки уважения, не скрывая, как приятно им общение с приятелем-знаменитостью. Но в этой шутливой игре кирпичом им подсознательно хотелось реваншировать за несложившуюся в сравнении с карьерой Воронина судьбу. И я очень скоро понял, что высокий гость знает об этом — и никогда не оставит Хомутову и Посуэлло надежды хоть на такого рода реванш: он всегда и во всем будет сильнее, чем они. Он не мог не ощущать всей откровенности их азарта, но делал вид, что сам никакого значения происходящему на утоптанном снегу не придает. Они рвались к нашим «воротам» оба, Воронин же, выдвинув далеко вперед меня, сам все время оставался сзади — и наши ленинградские друзья заведомо проигрывали приезжим москвичам тактически. Мы победили с небольшим преимуществом, но победили — счет был приблизительно двадцать два: девятнадцать в нашу пользу…
Директор магазина — крепенький, толстенький еврей в синей шведской рубашке — к завершению матча вернулся. Мы вошли к нему разгоряченные, протрезвевшие, смахивающие красными руками снег с пальто. «М-му, — промычал от удовольствия при виде известных футболистов директор, — наверное, хотите кушать?» Мы вежливо отказались. «А выпить?» — «Ну разве что немножечко». Мы прошли проходным двором, оказались в подсобке винного магазина. Возбужденный присутствием здоровяков-спортсменов директор неожиданно замахнулся на огромного грузчика: «Сейчас дам в морду!» Грузчик засмеялся: «За что, Семен Маркович?» — «Ну ладно, ладно, готовь стол!» На бочку поставили коньяк и шампанское — и развлекательная программа началась… Всех деталей ужина в «Европейской» не помню. Помню, что какую-то ахинею нес девушке, приведенной для Воронина утренним приятелем Хомутова. Дальше — вокзал. К отправлению «Красной стрелы» мы стояли у второго вагона. Миша вручил нам по надувной кошке с надписью, сделанной от руки: «4-ый день» (он приплюсовал день отдыха в Ленинграде к дням московских гуляний), сунул нам деньги и пакет с банками крабов и чего-то еще… Начальник поезда разместил нас в разных купе вагона СВ, но мы сразу же изъявили желание проследовать в четвертый вагон, где буфет, — и он проводил нас туда, открыл незаметную очереди дверь сбоку, чтобы мы прошли за кулисы. За кулисами мы и провели чуть ли не полдороги. Утром сосед по купе спросил меня: «Вы — футболист?» — «А что?» — «Да вы ночью прыгнули снизу прямо на верхнюю полку…» До такой вот степени я вошел в роль друга Воронина…
Я намеренно пропустил — чтобы не заслонить его воспоминаниями о безобразиях — весьма существенный эпизод путешествия в Ленинград. Когда еще ехали туда, мы затеяли — желая произвести на благодетеля-начальника поезда хорошее впечатление — разговор о футболе. Валерий пригласил железнодорожника на матч СССР — Бразилия, намеченный на лето. Но предположил, что матч может получиться и неинтересным зрелищно: «Мы с Пеле разменяем друг друга…»
— 15—
После Ленинграда мы долго не виделись с Ворониным: по-моему, до лета. То есть и весной я заходил иногда в торпедовскую раздевалку после матча и реже в перерыве между таймами — Марьенко не всегда бывал в духе, посторонних вообще не привечал, а нас, когда игра команды его не радовала, сразу начинал считать посторонними. И Воронин, когда сталкивался я с ним за футбольными кулисами, никогда не выделял меня среди тех, кто, вопреки тренерскому сопротивлению, толкался возле игроков…
В порыве самоунижения — сегодня мне это вовсе не трудно: я себе тогдашний совсем не нравлюсь — я бы мог уподобить свои отношения той поры с Ворониным отношениям Чарли и миллионера в чаплинских «Огнях большого города».
Но мне кажется, что и вообще не надо принимать за дружбу со знаменитым человеком ситуацию, когда стал случайно его наперсником в развлечениях. Дружба со знаменитыми людьми для некоторых становится профессией. Поэтому никакое любительство здесь недопустимо. Я очень благодарен Валерию Воронину и за то, что в молодости понял всю двусмысленность братания со знаменитостями, если сам к их числу не принадлежишь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
