Из меня вырывается икота. Звучит точь-в-точь как ослиный рев. Я делаю еще пару глотков, чтобы от нее избавиться.
— Я положила трубку, Кэм. Положила трубку.
Еще один «ик».
— Знаешь, что я предпочла бы умереть, чем вовлекать Джейка в свои проблемы? Моя сокамерница убила бы меня, вернись я обратно. И мне пришлось бы, — «ик», — вернуться туда, если бы ты не пришел, потому что они не позволяли мне уйти, пока кто-нибудь не заберет меня.
Я допиваю бокал.
«Ик».
— Кажись, я чутка захмелела.
— Ты пьешь семидесятиградусный односолодовый виски, детка. Обычно его наливают на два пальца и пьют по глотку длительное время. Твой первый бокал был примерно на четыре пальца. — Он указывает на пустой стакан в моей руке. — Этот — по меньшей мере, на пять.
— Ха! — «Ик». Я изучаю хрустальный бокал. Наверное, не стоило заполнять засранца доверху. — Знаешь, если бы все было наоборот, и Джейк оказался бы в моем доме, все было бы совершенно по-другому.
Кэм усмехается.
— Любопытно послушать.
«Ик».
— Во-первых, ему не пришлось бы самому наливать себе выпить. Во-вторых, я бы предложила ему позавтракать. В-третьих, ему бы не пришлось, — я понижаю голос и передразниваю голос Джейка: — «разгуливать по моему дому в моем чертовом полотенце», потому что я нашла бы ему что надеть. Или нет, вероятно, потому что хотела, чтобы он был тока в полотенце. Но я бы не стала жаловаться.
«Ик».
Голова тяжелеет. Шее сложно ее удерживать. Поэтому я опускаю голову и вожу пальцем по краю пустого стакана.
— Кэм, он задел мои чувства.
Кэм задумчиво смотрит на меня.
— Мне жаль, что он задел твои чувства, Пенелопа, — искренность в его тоне неподдельна.
— Спасибо. Дедуля Суэггер — мудак. Джейк — мудак. Альфред — мудак за то, что дал мне эту дурацкую кепку. Росс — мудак за то… не, Росс нормальный. И ты тоже.
«Ик».
— Из них всех, ты — лучший, Кэм.
— Ооу, она назвала меня лучшим из всех. Можно мы оставим ее себе, Джейк?
В поле зрения появляется бутылка воды.
— Выпей. — Я поднимаю отяжелевшую голову и откидываю ее назад, назад, назад, пока не встречаюсь с холодными голубыми глазами Джейка Суэггера. — До дна… пожалуйста.
Я выхватываю у него бутылку. Во всяком случае, пытаюсь. Хорошо, что он крепко ее держит. Мне удается схватить ее со второй попытки.
— Значит, у самоуверенного засранца, — «ик», — действительно есть манеры.
— Не наглей.
Мысленно показываю ему язык, пока пью воду. До дна. Как он и требовал. Со скрытым обещанием отшлепать меня, если я не подчинюсь. И, нет. Это говорит не алкоголь. И не мой писательский мозг. Я в этом уверена.
«Ик».
У Кэма звонит телефон, и он смотрит на экран, потом на Джейка.
— Не будь мудаком. Я серьезно. И не тупи. Спроси ее.
Джейк показывает средний палец в знак отказа. Его глаза не отрываются от меня. Он игнорирует Кэма, который свирепо смотрит на него через всю комнату. Когда телефон Кэма звонит снова, он тяжело вздыхает и выходит из гостиной — раздражение ясно слышно в его голосе, когда он отрывисто спрашивает:
— Что?
Джейк предлагает мне вторую бутылку воды. На этот раз я не хватаю ее. Беру спокойно, вместе с крекерами, и благодарно киваю.
— Спросить кого и о чем? Он говорил обо мне? Ты хочешь меня о чем-то спросить?
— Нет.
Боже.
«Ик».
— Пофиг. Тогда, мне нужно спросить тебя кое о чем. Об одолжении. И я почти уверена, что ты не будешь против.
— Об этом судить мне.
Так чертовски самоуверен…
«Ик».
Он садится на диван и выжидающе смотрит на меня. Я заставляю его ждать, пока хрумкаю крекер и пялюсь на него в джинсах и серой футболке. Не могу решить, в каком виде он более сексуален.
— Не мог бы ты подвезти меня до автобусной станции? Или заказать один из этих ю-беров? Я не знаю, как это сделать.
«Ик».
Его улыбка завораживает. Все суровые морщины на лице разглаживаются. Глаза искрятся. Этот мужчина сексуален, когда зол. Но потрясающе красив, когда не психует.
— Убер.
— А?
— Это называется Убер.
— Ой. — Я запихиваю крекер в рот. — Тогда надо писать это слово с двумя «о». Эта хрень сбивает с толку. Там, где я живу, их нет. У нас даже такси нет. (прим: в английском языке двойное «о» произносится как «у»)
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И что вы делаете, когда вам нужно куда-то поехать?
Бросаю на него самый лучший взгляд «ты тупой?», на который способна в своем хмельном состоянии.
— Мы едем.
Он закатывает глаза.
— Я имею в виду, когда едете повеселиться, остроумная моя. К примеру, в бар или в клуб. У вас ведь есть бары и клубы?
— Есть, — говорю я с набитым крекером ртом. И икаю.
— Так что же вы делаете, когда идете в бар, выпиваете слишком много и не можете доехать домой? Или вы, деревенщины, просто разъезжаете пьяными?
Я киваю.
— Да. В основном, так мы и делаем.
— Господи Иисусе, — бормочет он.
— Не произноси имя Господа всуе.
— Я этого не делал. Я призывал его как можно скорее обрушить Конец Света на Маунтин-Олив, штат Миссисипи.
Я одариваю его зубастой улыбкой.
— Ты забавный.
— А ты пьяная.
— Я выпила девять порций виски.
«Ик».
— И ты роняешь крошки на мой диван за тридцать тысяч долларов.
— Между подушками, наверное, еще осталась корочка от пиццы с прошлой ночи.
Он закрывает глаза и качает головой. Но не бесится. Таким он мне нравится — не злым. Он подождет, пока я уйду, чтобы начать вести себя хорошо.
— Так ты отвезешь меня на автобусную станцию?
Он долго смотрит на меня. Не уверена точно, как долго, но я съела четыре крекера. Если бы я могла отмотать назад, я бы все время была пьяная рядом с ним. Так проще. Менее напряженно. Я могу выдержать его продолжительные, молчаливые, стоические взгляды, не нервничая и не чувствуя неловкость. Хотя, возможно, это первый раз, когда он смотрит на меня без осуждения.
— Сегодня виноват был я, — говорит он.
Я бросаю взгляд через комнату, ожидая увидеть огромный дирижабль, проплывающий за окном с надписью «Психушка»!
— Ты извиняешься передо мной?
«Ик».
— Нет. Но ты сказала Кэму правду. Вчерашняя ситуация была полностью на твоей совести. Но сегодня все зависело от меня.
— Ты подслушал наш разговор?
Он бросает на меня свирепый взгляд.
— Это не считается подслушиванием, раз я у себя дома.
— Ты подслушивал.
Он закрывает глаза. Наверное, снова молится. Скорее, просит терпения, чем Конца Света. Когда он открывает глаза, я одними губами произношу «аминь».
И икаю.
— Ты невозможна.
— Я могу понять, почему ты так думаешь.
Он раздраженно сжимает переносицу, но я вижу намек на улыбку. И вдруг я просто хочу, чтобы он поцеловал меня.
Может, это из-за алкоголя.
Может, из-за гормонов.
Может, потому, что он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, и я не думаю, что смогу прожить еще хоть мгновение, не познав вкуса его губ. Даже если мне придется забраться к нему на колени, оседлать мускулистые бедра и украсть его, мне нужен этот поцелуй.
Какая разница, если он меня отвергнет? Плевать, если возненавидит. Мне нечего терять, а приобрести можно все. Я скоро отсюда уеду. Возможно, в течение часа. Он больше никогда меня не увидит. Если я не поцелую его, то всегда буду сожалеть об этом. Но если поцелую, даже если это будет ужасно, по крайней мере, у меня навсегда останется это воспоминание. И, возможно, судебный запрет. Но все звучит намного хуже, чем есть на самом деле.
Не то чтобы мне когда-то выносили судебный запрет или что-то в этом роде…
— Можно мне еще бутылку воды? — Я задыхаюсь, а он даже еще не поцеловал меня.
— Да.
Он забирает у меня пустую бутылку, но вместо того, чтобы пойти на кухню, направляется к маленькому мини-бару в другом конце комнаты.
Столько времени, чтобы составить достойный план…
