Такое поведение собаки вызывает вполне понятное негодование всех нас, за исключением Мити. Он старается оправдать Серка, говоря, что тот голоден. Пес действительно не очень жирен, поэтому мы прощаем ему двух рябчиков и белку, которых он уже успел сожрать. Но когда Серко тащит из рук Вологжина убитого им глухаря, наше терпение лопается.
— Пристрелить его, и делу конец! — предлагает кто-то. — Иначе всю дорогу будем сидеть без дичи.
— Я покупаю Серка! — заявляет вдруг Митя. — Вношу деньги, которые были за него уплачены…
Против такого предложения никто не возражает. Митя сажает на привязь прожорливого пса и с этого момента становится его единоличным и полновластным хозяином.
Митя вообще большой оптимист. Спасая Серка от пули, он надеется, что впоследствии, утолив свой безмерный голод, он станет приличной охотничьей собакой. Оправдаются ли эти надежды — покажет будущее, но его конь Буланый не обнаруживает желания исправиться. После скачка через колодину, имевшего последствием полет Мить с седла, Буланому взбрело на ум, что так он должен поступать и в дальнейшем. Поэтому Мите приходится делать вынужденные посадки на землю чуть ли не на каждом километре. Но это не понижает бодрости его духа.
— Обойдется! — хохочет он, который раз взбираясь на вьюки. — Мы с конем еще не привыкли друг к другу…
Настроение комсомольца, однако, круто меняется после того, как Буланый пытается повторить свой номер во время переправы через реку с явным намерением заставить седока принять холодную ванну. Удержаться в седле ему удалось, но, выбравшись на берег, он категорически заявил:
— Как вам угодно, дорогие товарищи, но дальше на этом проклятом коне я не поеду!..
Вечером, когда мы остановились на ночлег, Митя не занимался ни пристрелкой, ни чисткой оружия, хотя по обыкновению и держал в руках шомпол. На шомполе, сидя у костра, он сушил свою намокшую шапку, упавшую с его головы в воду по вине Буланого…
VI. Тунгусы уходят на север.
Если бы не эти и ряд других маленьких приключений, сопровождающих наш путь, нам, пожалуй, было бы скучно, потому что северная тайга уныла, как осенний пасмурный день. Мочежины, болота, колодник, гари… И все это чередуется с таким однообразием, что впечатления о пройденном пути сливаются в какое-то серое пятно. Препятствия — на каждом шагу, но их перестаешь замечать. Попав в болото, где надо вести коня в поводу и прыгать с кочки на кочку, спешишь выбраться на высокое место, а, добравшись до него, не знаешь, чему отдать предпочтение — болоту или бурелому.
— Чорт чорта стоит, — говорят ангарцы, и они, без сомнения, правы.
Как нитка из клубка, бежит вперед тропа. Эта тропа — единственная связь между долиной Ангары и «Катангой» — так называют тут Подкаменную Тунгуску. Летом движение по тропе — случайно и редко, но зимой по ней проходят обозы с товарами для госторговских факторий, расположенных на Катанге и Чуне. Осенью этой тропой идут в тайгу охотники промышлять белку.
Хотя в здешних лесах водятся и медведь, и лиса, и горностай, и колонок, но добыча их носит случайный характер, а пушистый брильянт — соболь — совсем редкость. Но белка в здешних краях то же, что пшеница в степях; на этом маленьком зверке строится благополучие ангарца. Через несколько дней начинается охотничий сезон, и люди с ружьями уже потянулись по таежным тропам. В зимовье на берегах Чадобца мы встречаем несколько охотников-промышленников.
Снаряжение охотника за белкой несложно. Малокалиберное шомпольное ружье, натруска с порохом, мешочек с пулями и дробью, котелок, нож и мешок с провиантом, главным образом хлебом, — вот и все. Провиант везется вьюком на лошади, которую сопровождает сынишка-подросток, иногда жена.
Женщины нередко занимаются охотой наравне с мужчиной. Доставив охотника до зимовья — заранее поставленной избушки в районе охоты, — лошадь с провожатым возвращается обратно, так как кормить ее в тайге нечем. К концу охоты, когда выпадет снег и промысел станет невозможным, лошадь придет снова, чтобы увезти добычу, но эта добыча за последние годы так невелика, что ее можно унести и без помощи лошади.
— Гоняешься, гоняешься по тайге, а добычу можно в кулак зажать! — говорят охотники. — В прежние годы четыре сотни белок добывал самый последний промышленный, а теперь кто добудет две сотни, считает себя богачом…
Зверя год от году все меньше, его надо искать, и охотники идут на поиски белки. Не так давно здешние леса не видели никого, кроме тунгуса, а теперь тут нет ни одного тунгусского чума. В погоне за белкой русские охотники, проникая в охотничьи угодья тунгусов, оттесняют последних все дальше к северу.
Тунгус уходит от соседства с русскими не потому, что не хочет, чтобы они охотились с ним бок-о-бок, а совершенно по другой причине. Зверя промышлять надо и тунгусу и русскому, но он, русский, «худой человек», — говорят «аваньки»[8]. Почему плохой? — Потому что с появлением русских из тунгусских ловушек стали исчезать лисицы, а из «лабазов»[9] — продукты.
Вытащить из чужой ловушки попавшего в нее зверя — это еще туда-сюда. Но обокрасть лабаз — это тут самое тяжкое преступление. Лабаз в тайге — то же, что колодец воды в Сахаре. Ни один порядочный таежник не позволит себе даже подумать взять что-либо из чужого лабаза — это можно сделать только под угрозой голодной смерти. Но взяв кусок чужого хлеба, об этом надо заявить первому встретившемуся человеку… Таков обычай тайги.
Продукты из тунгусских лабазов исчезают, а заявлений, кто их берет, ни от кого не поступает. Значит, это делает не честный человек, попавший в нужду, а просто вор. Такому человеку по тому же таежному обычаю полагается лишь одно наказание — смерть, но как поймать в тайге вора! Легче, кажется, сосчитать на голове волосы, чем найти в этом лесу человека.
— На моей памяти, — рассказывал мне один таежник, — только один случай, когда попался вор. Да и поймала его сама матушка-тайга. Дело было в сильный ветер, — а тут только смотри, не успеешь очухаться, как накроет колодиной. Буря косит тайгу, что косарь траву, потому — лес тут вековечный; каждой лесине, может, не одна сотня лет. Стоит сосна, скажем, на глаз — ни какими силами не сдвинуть, а подул ветер — валится, как сноп. Корни у ней давно уже сгнили, да и земля тут не толста, внизу — мерзлотина. Так вот, обчистил человек лабаз, а его тут же лесиной придавило. Приходит охотник, а он лежит под колодиной со сломанными ногами, и все добро при нем. Что ж, не от смертельной нужды украл. Отобрал промышленный свое добро, а того так и оставил лежать под колодиной…
Русские охотники, чтобы уберечь лабаз от непрошенного посетителя, иногда его «настораживают», то есть пристраивают за дверью ружье с бечевой на спуске таким образом, что оно производит выстрел, когда дверь начинает открываться. От таких самострелов нашли смерть немало таежных воров, но тунгус, мягкий по характеру и чуждый жестокости, не хочет прибегать к таким способам для охраны своего лабаза. Разбирая чум, он предпочитает уйти подальше от тех мест, где завелся худой «люче»[10]. Тайга ведь велика: «две луны»[11] можно итти по лесу на север, и то не дойдешь до конца. А где тайга, там и мох для оленей, и мед, и лисица, и белка…
Приходит охотник, а человек лежит под колодиной со сломанными ногами, и все добро при нем…
Но не только обкрадывание ловушек и лабазов заставляет тунгусов покидать эти места. Люче оскверняют также могилы предков, забирая оружие и одежду умерших. Тунгусы хоронят покойников в колоде, которая вешается на дереве вместе с вещами умершего. Забирая эти вещи, люче разносят злых духов, которые явились причиной смерти человека: они съели его душу… Через люче они могут съесть другие души…
По словам русских охотников, аваньки, уходя на север, жгут тайгу, чтобы сделать нечто в роде барьера, который отделял бы их от русских. Насколько справедливо такое утверждение, сказать трудно, но тайга действительно горит. Этим летом в приангарских селениях в течение нескольких недель не видно было солнца из-за дыма. От Ангары до Подкаменной Тунгуски мы прошли двести пятьдесят километров сплошным лесом, и добрая треть его сожжена пожаром.
Мрачное зрелище представляет собой обгоревшая тайга. Вокруг все черно, угрюмо, мертво. Обуглившиеся деревья стоят, как зловещие призраки. Ни зверя, ни птицы — зимой и летом царит безмолвие. Но когда подует ветер, разыграется непогода, — словно стая демонов спускается в это царство смерти. Стонет черная тайга, с грохотом и треском валятся лесные гиганты. Не уйти тогда отсюда человеку!..
Эти пожары являются одной из причин уменьшения фауны в здешних лесах.
VII. Потерявшийся в тайге.
