представляю себе, как он гуглил это в постели, пока я спала. Внутри начинает раскручиваться бешенство – змея, которая живет во мне с давних пор.
– За мои яйцеклетки не переживай! Не сомневаюсь, у меня их предостаточно. Может, проблема в тебе?
Он не вскидывается, а по-прежнему сидит на кровати возле полусобранного чемодана – хоть он и не получает надоедливых рассылок о встрече выпускников, но умудряется следовать инструкциям из них, как примерный мальчик.
– Может, и во мне. Ну так я же не против провериться. Я это уже несколько месяцев назад предлагал. Мне хочется, чтобы у нас по дому бегали дети. Маленькие Амбятки.
Впервые он употребил это словцо на нашей свадьбе, в полупьяной застольной речи, пообещав родителям с обеих сторон, что внуки не заставят себя ждать. Я стояла рядом с ноющим от улыбок лицом и жалела, что мне не удается захотеть того же самого – этого простого счастья, о котором он так мечтает. Адриан держался настолько уверенно, настолько в нас не сомневался, настолько твердо знал, как будет устроена наша совместная жизнь! «Он отличный парень», – сказала мне Билли перед тем, как я пошла к алтарю, и я знала, что она права. Несмотря на все мои прошлые грехи, меня и впрямь полюбил отличный парень.
– Я тоже этого хочу.
Я не тычу его носом в очевидный факт, что у нас нет даже того самого дома, по которому должны бегать дети. Когда-то мы строили грандиозные планы, ночами напролет вели лихорадочные разговоры. «Мы будем путешествовать! Мы будем делать все, что захотим!» Но потом реальная жизнь взяла свое. У нас появилась квартира и счета за нее. А вслед за этим пришла обида, щипавшая кожу, как солнечный ожог. Адриан не желал двигаться дальше. Статус-кво его полностью удовлетворял. Его романтические жесты и признания в любви не могли унять злость, которую я носила в себе, – им зачатый тяжкий плод.
Я пыталась представить себе, какие картины ему рисуются: два малыша ползают по заднему двору моих родителей в Пеннингтоне, а мы сидим на веранде с бокалами вина в руках и кудахчем, какие они у нас лапочки. Я ощущала вкус вина, запах стейков на гриле, но никак не могла вообразить то, что нужно было ему больше всего, – собственно детей.
– Может, нам надо чаще заниматься сексом, – рука Адриана ложится мне на бедро. – В этом деле важна регулярность. Знаешь, в последний раз, когда мы пили пиво, Джастин сказал, что они с Хэдли тоже подумывают о детях. Мол, пора уже как-то укореняться в жизни.
– Рада за них, – говорю я, хотя бешусь, почему она не сказала мне сама. Укореняться. Всем спокойнее, когда женщины прирастают к своему месту, словно деревья.
– Ага, – говорит он. – А мы-то когда в последний раз пытались?
Когда-то секс у нас был ежедневно – всегда внезапно, в любой точке квартиры. Мне дико было слышать от Билли, что у них с Райаном секс по расписанию – в пятницу вечером. Теперь мы с Адрианом можем не заниматься сексом неделями, и иной раз я старательно его избегаю, делая вид, что сплю.
– Слушай, давай попозже, – говорю я. – Мне идти надо. Мы с Билли договорились встретиться.
– Но у меня сегодня выходной, – надувается он. – Я думал, мы сходим куда-нибудь вместе!
– Но я уже обещала Билли. – Я стаскиваю домашние штаны и влезаю в джинсы. – Я и так ее почти не вижу.
Адриан приподнимается на локтях, волосы падают ему на глаза.
– Да ты без конца с ней переписываешься! Мне иногда кажется, что она с нами в комнате сидит. А вот меня ты и правда почти не видишь…
– Тебя я вижу постоянно. – Втянув живот, я застегиваю джинсы. – Нам в этой тесноте и деться-то друг от друга некуда.
– Не такая уж и теснота! – возражает он. И добавляет уже мягче: – Ты так все это ненавидишь?
Застегивая блузку, я встречаюсь с ним взглядом, и мне рвет сердце боль, которую я вижу – боль, виной которой я сама.
– Вовсе не ненавижу. Просто не хочу, чтобы вот на этом наша жизнь и кончилась.
Возможно, я давно уже не говорила с ним так откровенно. Он перегибается через кровать и целует меня, запускает руку в мои волосы, и что-то всколыхивается внутри – желание, чтобы он меня не только касался, но еще и чувствовал, видел. Вторая его рука заползает в мои джинсы, и, вместо того чтобы придумать очередную отговорку и сказать «потом» – бог знает когда «потом», – я поддаюсь, и он затаскивает меня на себя.
– Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? – Его дыхание обжигает мне щеку, и мое собственное дыхание учащается.
– Я тоже тебя люблю, – говорю я вместо своего обычного «я знаю». Я ведь и правда его люблю. Люблю свое отражение в его глазах. Жить с Адрианом – это все равно что смотреться в зеркало, которое всегда льстит. Он видит во мне человека, которым я хочу быть. Вот бы и мне эту женщину так же ясно разглядеть…
Мы с Билли встречаемся в «Броукен Лэнд» – гринпойнтском баре, который, по нашим расчетам, расположен на полпути от меня к ней. Когда я прихожу, она обычно уже сидит за стойкой – в руке бокал вина, на землистых щеках румянец. Подвыпившую Билли я люблю больше всего. Она становится шумной, игривой и забывает о том мире, который оставила дома, – о муже, детях и своей инстаграмной ипостаси. Фотографии с наших совместных тусовок никогда не всплывают в ее интернет-жизни, но я чувствую себя не грязным бельем, а единственной сферой ее существования, на которую не наложены никакие фильтры.
Она целует меня в щеку.
– Ты что, на диете? Худеешь к встрече выпускников? Совсем отощала!
– Да нет. – Я отстраняюсь. В незапамятные школьные времена нам иногда ударяло в голову, что мы слишком жирные, и тогда мы пропускали обед, а потом вставали на весы моей мамы и ликовали, когда безжалостные цифры оказывались к нам снисходительны. – Просто волнуюсь.
– Да с чего тебе волноваться? Ты же ничего плохого не сделала!
– Знаю, – говорю я. – Но все равно как-то неуютно. Я стала другим человеком…
Детектив Фелти наверняка другого мнения. Иногда в приступе паники я думаю: а вдруг это он написал записку? Вдруг он знает про фотографию, засунутую туда, где ей самое место, – в томик Джона Донна? Вдруг он в курсе, что я сказала этому парню в последнюю нашу встречу и что он мне ответил?
Когда к нам подходит бармен, я заказываю бокал просекко, но тут же передумываю и беру целую бутылку.
