Он вскочил и заметался по кухне, я сосредоточилась на кофе, потому что его мелькание действовало на нервы.
– Интересно, ты вообще что-нибудь чувствуешь? – задал он риторический вопрос, давно успевший мне осточертеть. – Что ты молчишь? – взвился он.
– Я не думала, что ты ждешь ответа.
– Я жду ответа, дорогая. Жду. Мне бы очень хотелось понять…
– Что? – спросила я, потому что он замолчал.
– Ты любила хоть кого-нибудь в своей гребаной жизни? Сына, мужа, меня, наконец?
– Тебе сейчас очень важно это выяснить? – вопросом на вопрос ответила я, что явилось последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
Рахманов заорал. Я тоже. Мы сыпали взаимными обвинениями, увлекаясь все больше и больше. Он ударил меня, я толкнула его в грудь, потом влепила пощечину. Он ударил еще раз, а я, разозлившись по-настоящему, вспомнила уроки Ника, и в результате Рахманов оказался на полу, лицом вниз. Думаю, из такой позиции мир не казался ему особенно приветливым. Я наклонилась к нему и шепнула на ухо:
– Еще раз ударишь меня, сломаю тебе руку.
Вид у него был совершенно растерянный, он от меня подобной прыти не ожидал и сейчас силился переварить случившееся. Откуда ему знать, что любимым развлечением Ника были пьяные драки в подворотнях, в которых мне приходилось участвовать. Уличная драка – это тебе не уроки борьбы в дорогом фитнес-клубе, куда Рахманов любил заглядывать для поддержания формы. Он весьма гордился своей фигурой, впрочем, в этом смысле было чем гордиться. Наверняка и своими навыками борца не раз бахвалился, выеживаясь перед каким-нибудь пьяницей, сболтнувшим глупость. А теперь, лежа на полу, он по крохам собирал остатки своей мужской гордости.
– Черт, – сказал он, когда я разжала руки и удалилась в комнату, и крикнул: – Ты умеешь удивить, дорогая!
– А ты святого способен вывести из терпения! – крикнула я в ответ.
– На святую ты похожа мало, – усмехнулся он появляясь в комнате. – Я был уверен, что смогу вычеркнуть тебя из своей жизни, – совсем другим тоном сказал он, а я напустила в глаза сочувствия.
– Я тоже.
– Ты серьезно? – нахмурился он.
– Серьезно ли я хотела вычеркнуть тебя из жизни?
– Не дури.
Он сел рядом на диване, сцепив руки замком.
– Думаешь, мне легко было узнать, что ты использовала меня…
– Не начинай сначала.
– Хорошо. Тебе обязательно надо было опять связаться с этим ничтожеством?
– Он вроде бы работает на тебя.
– Прекрати.
– Извини, на твоего друга. Я с ним не связывалась, как ты выразился. В настоящее время он старается для своего хозяина, а я ему помогаю без всякой охоты.
– Уточни, – еще больше нахмурился Рахманов.
– Ищем какие-то бумаги, которые позарез нужны Долгих. Ник считает, будто они были у Павла, и я должна об этом что-то знать. Для меня это новость, но Нику на сие наплевать. Так что в моих интересах их найти.
О документах Рахманов, конечно, знал, потому что выражение его лица изменилось. Понаблюдав за ним, я добавила:
– Сегодня мы вроде бы напали на след, после этого Ник заявил, что без меня обойдется. По-моему, он просто не хочет, чтобы я и дальше вертелась рядом. Так что ты зря волнуешься. Но его волновало другое.
– Думаешь, у него есть причина не желать твоего общества?
– Возможно, – пожала я плечами. – Кто знает, что в этих бумагах. А Ник известный любитель ловить рыбку в мутной воде.
– Пожалуй, за парнем следует приглядывать, – вслух подумал Рахманов, поднял голову и недовольно поморщился.
– Разумно, – кивнула я.
Неизвестно, чем это обернется, возможно, Рахманов решит, что лучше мне приглядывать за Ником, и тогда я буду в курсе его поисков. Хотя могло сложиться иначе.
Олег поднялся и пошел к двери, вроде бы забыв про меня, но на пороге обернулся.
– Я позвоню.
– Буду ждать, – буркнула я, когда за ним закрылась дверь, и повалилась на диван.
Видимых результатов наша беседа с Рахмановым не дала, Ник не появлялся, Олег тоже. По ночам я трудилась у Виссариона, днем отсыпалась и болталась с Машкой по магазинам. Мне нравились наши прогулки, они создавали иллюзию нормальной жизни, каковой у меня уже очень давно не было. Машка без конца могла рассказывать о Тони, а я слушала и улыбалась. Мысли о том, что он ее не любит, Машку вроде бы оставили, по крайней мере, об этом она больше не заговаривала. Она казалась вполне счастливой, спокойной, уж точно. Это очень радовало меня. В один из таких походов Машка вдруг сказала:
– Я звонила матери Павла.
– Зачем? – нахмурилась я.
– Просто чтобы узнать, как у нее дела.
– И как у нее дела?
– Ей очень тяжело. Она живет одна, Пашкин брат учится в Москве… В общем, она ужасно одинока. – Я молчала, шагая рядом, и Машка предложила: – Позвони ей. – Я покачала головой и отвернулась. – Но почему? – всплеснула она руками, а я досадливо подумала: «Как она не понимает? Что я могу сказать этой женщине и что она скажет мне? Извинения, ненужные слова, которые ничего не изменят ни в моей, ни в ее жизни…» – Давай съездим на кладбище, – помолчав немного, продолжила Машка нерешительно.
– Не хочу.
– Знаешь, Юлька, иногда ты ведешь себя странно.
– Потому что не хочу видеть его могилу? – усмехнулась я. Машка взяла меня за руку и крепко сжала.
– Прости. Наверное, я бы тоже не захотела… просто я подумала… может, тебе слало бы легче…
– Мне не станет легче. И давай не будем об этом.
– Прости, – повторила она, глаза ее были испуганными, и я пожалела о своих словах.
– Перестань. Я знаю, что время лечит, наверное, мое еще не пришло. Когда-нибудь я, быть может, приду на его могилу, зарыдаю и почувствую облегчение. Когда-нибудь, но не сейчас.
Мы больше не говорили об этом, но с тех пор мысли о матери Павла стали преследовать меня. Я думала о ней, о ее одинокой жизни в пустой квартире, где она оплакивала одного сына и ждала звонка от другого. Я думала о ней, и это причиняло мне боль, хотя и своей боли вроде было достаточно. И однажды я позвонила. Она сразу же сняла трубку, будто все это время стояла рядом с телефоном, ожидая звонка. Может, так и было, только ждала она не меня, а сына, потому что удивилась, услышав мой голос.
– Здравствуйте, – сказала я. – Это Юля.
– Юленька, как хорошо, что вы позвонили. Как ваши дела?
– Спасибо, нормально. – Я вздохнула, не зная, как продолжить разговор, и уже жалея, что набрала этот номер. – Как вы?
– Часто болею, а так… привыкаю. Может быть, вы приедете? Мы могли бы поговорить. Я не хотела ехать, но, вместо того чтобы отказаться, согласилась:
– Да, конечно.
– Приезжайте. Я буду рада вас видеть. Приезжайте сегодня. Или у вас дела?
У меня не было никаких дел, но это был бы хороший предлог отказаться и больше никогда не звонить. Скорее всего, она тоже не позвонит.
– Я могу приехать прямо сейчас, – произнесла я, злясь на себя за это.
– Отлично. Буду вас ждать.
Она повесила трубку, я долго слушала гудки, а потом начала собираться. По дороге заехала в магазин, купила торт, затем еще что-то, в результате набралось два пакета продуктов. Я все надеялась, что вдруг кто-нибудь позвонит, и я не смогу встретиться с ней, или она сама передумает.
Остановившись во дворе ее дома, я почти решила сбежать, но вместо этого, прихватив пакеты, вошла в подъезд.
Она открыла мне дверь и улыбнулась. Мы не виделись много лет, она очень постарела за это время. Я помнила ее красивой, с безукоризненной прической, элегантной и уверенной в себе, а сейчас передо мной стояла женщина в аляповатом халате и стоптанных тапочках на босу ногу, с коротко остриженными, совершенно седыми волосами. Она протянула руку, чтобы взять у меня пакеты, а я увидела, что ногти у нее обрезаны кое-как, и это почему-то поразило больше всего.
– Проходите, – засуетилась она. – Сейчас будем пить чай. Вы совершенно напрасно беспокоились, – кивнув на пакеты, сказала она. – У меня все есть.
– Просто ехала мимо магазина, – промямлила я.
Мы прошли на кухню, чистенькую, уютную и все же какую-то нежилую. Она напоминала картину без рамы, вызывая ощущение, что здесь чего-то не хватает.
– Присаживайтесь.
Я села возле окна, боясь встретиться с ней взглядом. Она заварила чай, сервировала стол, очень торопливо и как-то неловко, а я кляла себя за то, что приехала. Наконец она села напротив, и повисла пауза, которую ни она, ни я не решалась нарушить.
– Вы… вы очень изменились, Юля, – вдруг сказала она.
– Постарела, – усмехнулась я.
– В вашем возрасте смешно говорить о старости. Просто вы изменились. – Она сказала это спокойно, констатируя факт, но мне все равно послышался упрек в ее словах.
– Я… я не была на похоронах, – с трудом произнесла я, она тут же перебила:
– Уверена, у вас была причина. Я знаю, вы любили моего сына. По-настоящему. Жаль, что эта любовь не принесла вам счастья. Простите его, Юля.
